Андрей Мартьянов - Отречение от благоразумья

• Название: Отречение от благоразумья
• Автор: Андрей Мартьянов
• Жанр: Фэнтези

Роман основан на реальных событиях начала XVII века — история революции в королевстве Чешском, приведшая к началу Тридцатилетней войны. Однако, в тексте использовано множество мистических пражских легенд: среди действующих лиц присутствуют раввин Бен-Бецалель и его Голем, магистр Джон Ди (алхимик и личный маг королевы Елизаветы Английской), знаменитый император Рудольф, покровительствовавший оккультистам и так далее. Стилистика — «смешной готический роман», в некотором роде изрядно замаскированная пародия на «ужасы» госпожи Радклифф.

Рассказ ведется от имени секретаря пражской иквизиции, все мистические события крутятся именно вокруг инквизиционного трибунала, пытающегося добросовестно разобраться, что же за чертовщина творится в старой-доброй Праге. Инквизиторы — добрые и справедливые, еретики и маги — плохие. Такова концепция. :-)

Место действия — Прага и Париж. Время — 1611-1613 годы.

В тексте наличествует некоторое количество аллюзий на Адександра Дюма-отца и его «мушкетерские» романы, по крайней мере среди действующих лиц встречаются и молодой кардинал Ришелье, и королева Мария Медичи, и совсем юный Людовик XIII.

---

С вас полмарки, господин хороший.

Окончательно разогорчившись я решил отправиться погулять в Старо Място, и поискать предназначенную мне пани (полную, кривую на левый глаз вдову, проживающую в синем доме с нарисованной бычьей головой — гадалка выдала все возможные ориентиры суженой) и тогда... Вот тогда я действительно попал в самое невероятное и жуткое место этого удивительного города.

В гетто.

Я спустился с холма миновав Злату Уличку и зловещую Далиборку, вышел к острову «пражской Венеции» образованному речкой Чертовкой и Влтавой (и действительно — там громоздилась огромная водяная мельница вполне заслуживавшая названия «чертовой»), вступил под своды малостранских башен Карлова моста и быстро зашагал по его длинному пролету к Старому городу, раскинувшемуся в низине правого берега полноводной реки.

Тут не просто пахло древностью, а буквально смердело. Я знал, что первые постройки появились в этой части Праги лет шестьсот назад, а, например храм Девы Марии перед Тыном и без того выглядящий ужасно старым, уже третий по счету построенный на этом месте. Старомястские улицы видывали многое — и бунтовщиков Жижки, и помпезные кортежи Германо-римских императоров, но все равно оставались бесстрастными и независимыми частями Праги — города в котором святость и нечисть сплелись в невероятный, нигде более в Европе не виданный конгломерат.

Рассеянно, ради чистого интереса рассматривая дома и выискивая синестенное обиталище обещанной мне вдовушки (надо же хоть посмотреть на нее!) я как-то упустил из виду, что вокруг все чаще появляются бородатые люди в широкополых шляпах и украшенных кистями накидках, говор прохожих стал малопонятен, а стиль построек изменился. Наконец мой взгляд упал на громадное темное здание и я запнулся о неожиданности. Привычного шпиля с латинским крестом не было, хотя дом и напоминал храм, витражная розетка над порталом входа изображала вовсе не благочестивые жития святых, но внушительную по своим размерам шестилучевую звезду составленную из наложенных друг на друга правильных треугольников.

— А... я зацепил какого-то прохожего за плащ, — Сударь, что это за дом?

— Разве ж то дом? — сварливо и с привизгом ответили мне, — Вы-таки посмотрите — благородный господин пришел в гетто и не узнает Староновой синагоги! Юноша, вас проводить к старому Рафаилу Бен-Ассафу? Он делает отличнейшие в этом городе очки!

Ага, понятно... В Англии и Испании (лучше всего исследованных мною государствах) евреев исповедующих веру Моисея и Авраама днем с огнем и следователем инквизиции не сыщешь — повывели. Отлично, делать мне все одно пока нечего, можно поизучать жизнь пражского гетто изнутри и проверить насколько слухи соответствуют действительности. До вечера пока далеко, успею.

Ну я и погулял. Вперед, вперед по Майзеловой улице, к Еврейской ратуше, затем на Широкую — главную улицу гетто — запруженную людьми и меняльными конторами вкупе с вывесками ростовщиков. Будучи несколько осведомлен по роду службы о непривычных добрым католикам иудейских правилах я не особо удивлялся тому, что некоторые лавки начинают закрываться уже днем. Сегодня пятница, преддверие священного дня евреев. В домах готовится еда впрок, засыпаются дополнительные меры овса скотине, так чтобы лошади отжили сутки не нуждаясь в пище, завершаются самые неотложные дела.

Для еврея совершить любую работу в субботний день — великий грех. Нельзя, пардон, перепеленать изгадившего пеленки младенца или подогреть пищу, разведя очаг. Полные сутки полного безделья в самом прямом смысле данного слова. Ну, можно, только не особо утруждаясь, прогулочным шагом, сходить в ближайшую синагогу — их тут штук тридцать, на выбор. А если вдруг приспичило помолиться не вечером в пятницу, а завтра, на тебе уже должна быть соответствующая одежда, ибо нельзя будет даже нацепить непременно положенный всякому мужчине-иудею головной убор: это работа, а значит — грех. Не удивляйтесь, я ничего не преувеличиваю. Позднее, за время жизни в Праге, я раззнакомился со многими евреями и в подробностях вызнал, что такое правила Субботы и Левита, кашрут и другие прелести жизни гетто.

— Пирожки! Ясновельможный пан, купите пирожок! С капустой, яблоками, изюмом, сливой... И совсем дешево! Пирожки!

Рядом с моим ухом несносно орал совсем юный голос. Я повернулся и рассмотрел ярко-рыжего мальчишку лет тринадцати-четырнадцати в обязательной черной кипе, расшитой жакетке и с деревянным лотком где лежали последние пять румяных пирожков. Как видно, остальные успел распродать за день.

— Давай все, — я полез за кошельком. Вдруг захотелось есть — сейчас бы, конечно, попробовать свининки в сметане из трактира «У трех петухов», но не будем забывать, что мы в том районе города, где подобное сочетание продуктов у любого правоверного хасида вызовет тошнотные спазмы и приступ религиозного бешенства. — Сколько?

— Пан заблудился? — участливо поинтересовался мальчишка когда я сгреб оставшиеся пирожки себе в сумку и расплатился. — Пана проводить до Карлова моста или Старомястской площади?

«Хочет получить несколько монет сверх положенного отцом или матерью, — решил я. — Выручку надо будет отдать хозяину пекарни, вознаграждение родителям... Можно дать парню возможность заработать».

— Тебя как зовут?

— Мотл. — ответил парнишка. — Я работаю у рэба Эммануила, пекарня на Сальваторской улице. Здесь рядом. Так пана проводить? Только сначала надо сбегать отдать выручку и лоток. Пан не очень торопится?

— Не очень, — великодушно сказал я. — Идем. Потом я дам тебе пять марок золотом и ты покажешь мне самые красивые места в гетто. Согласен?

Отец Алистер опять будет сердиться и недовольно разглагольствовать о том, что я разбазариваю деньги Святого престола, выделенные на содержание нашей маленькой нунциатуры. Да и плевать! Папа римский богат.

Пока обрадованный гойской щедростью Мотл бегал к хозяину, а я жевал пирожки оказавшиеся неожиданно вкусными и пышными (не расстроил даже факт обнаружения в начинке одного из них хорошо пропеченного дохлого таракана), небо посмурнело тучами, солнце скрылось за тяжелыми серыми облаками и Прага из веселого светлого города мигом превратилась в обитель полумрака и колеблющихся неясных теней. Градчаны, видные почти из любой точки города, вырисовывались на фоне предгрозового неба и посверкивающих вдалеке молний в виде замка сказочного злодея наподобие графа Влада Цепеша из Трансильвании. Меня всегда поражала способность Праги к мгновенному преображению — словно город одним движением менял маску Карнавала на бельма Тощего Поста, и делал это легко, привычно, сам того не замечая.

— А тебя родители не высекут, если придешь домой после заката? — вопросил я Мотла, когда тот наконец появился. — Сегодня пятница.

— Сечь детей в день субботний — есть ни что иное как работа, — улыбнувшись, заявил Мотл и хитро повел бровями морковного цвета. — Папаша и мамаша не станут грешить против закона Моисеева, а к понедельнику все забудут. Что хочет посмотреть пан? Новую синагогу? Кладбище? Дом рабби Бен Бецалеля?

— Все, — восхитился я предложениями мальчишки. — Показывай самое занятное!

Обиталище знаменитого раввина показалось мне малоинтересным. Дом как дом, два этажа, ставни плотно затворены. Но в конце концов, иезуит я или кто? По роду призвания и профессии брат Ордена Иисуса обязан в точности знать места, где приходится нести тяжкое, но благородное бремя службы во славу Матери Церкви. Получивший свои деньги Мотл стоял на страже, пока я залезал на кирпичную ограду, чтобы осмотреть внутренний дворик, и тихонько засвистел, узрев появившихся в конце переулка людей.

Но я успел выяснить достаточно. Свое чудовище — Голема, о котором по городу уже вовсю ходила масса самых невероятных домыслов, почтенный Иегуди содержал не здесь, а где-то в другом месте. Двор был пуст и только бродили по застланной соломой земле меланхоличные куры. Что ж, отсутствие результата уже результат. Любопытно, а где сейчас сам раввин?

«Где, где! — опомнился я, — конечно в синагоге! Пятница...»

— Теперь на кладбище, — скомандовал Мотл, когда я спрыгнул вниз и отряхнулся. — Пан, как я думаю, иностранец? Прежде в Праге не бывал?

— Точно. А что нам делать на кладбище?

Многочисленные некрополи виденные мною во время путешествий по Европе никогда не вызывали рьяного интереса. Ну что за удовольствие люди находят в созерцании могил, когда пышных, а когда совсем незаметных надгробных памятников? Я понимаю, мементо морэ и все такое прочее, но... Все это напоминает болезненно преувеличенное поклонение смерти, когда думать надо о жизни — что нынешней, что Вечной.

— Пану понравится, — отозвался Мотл. — там очень необычно. Для христиан.

Из-за проклятого мальчишки я тем вечером едва не умер от страха во цвете лет. Но ничуть не жалею об этом походе.