Джакомо Казанова - Мемуары

• Название: Мемуары
• Автор: Джакомо Казанова
• Жанр: История

Бурная, полная приключений жизнь Джованни Джакомо Казановы (1725–1798) послужила основой для многих произведений литературы и искусства. Но полнее и ярче всех рассказал о себе сам Казанова. Его многотомные «Мемуары», вместившие в себя почти всю жизнь героя — от бесчисленных любовных похождений до встреч с великими мира сего — Вольтером, Екатериной II неоднократно издавались на разных языках мира.

---

Я отдал эту бумагу алькаду, который сейчас же приказал ее перевести. Прочитав то, что я написал, он в бешенстве встал и воскликнул: «Вы раскаетесь в этом!» Потом приказал отвести меня в общую залу.

Вечером приехал ко мне Мануччи; он сообщил мне, что обо мне был разговор между графом Аранда и посланником. Мочениго очень хвалил меня, хотя и признавался, что не может заступиться за меня так, как бы хотел, по причине моей ссоры с инквизицией. Затем посланник сообщил министру все, что знал обо мне. Граф Аранда признал, что со мной поступили гадко, но, тем не менее, не видел причины, чтобы из-за этого умный человек потерял голову, и, говоря это, прочитал посланнику письмо, которое я ему написал.

— Почти то же самое он пишет, — прибавил он, — дону Эммануилу Рода и герцогу Лассада; согласитесь сами, что приличным людям не пишут в таком тоне.

— Еще бы! — прервал я рассказ Мануччи. — Каждому положению соответствует свой стиль. Посмотрите, в каком положении я нахожусь: в грязной зале, без кровати, без стула, окруженный разбойниками; не достаточно ли этого, чтобы вывести человека из терпения? Но ваш рассказ облегчил меня, потому что я вижу, что со мной готовы поступить по справедливости.

Оставляя меня, Мануччи счел возможным уверить меня, что я буду свободен на другой день. Эту вторую ночь я провел так же, как провел и первую: падая с ног ото сна, но боясь отдаться ему, в лихорадке и трепеща за мои деньги, за мои часы, табакерку и даже больше — за жизнь.

Часов в семь утра явился высший офицер с двумя адъютантами и сказал мне:

— Его Сиятельство граф Аранда сожалеет о том, как с вами поступили; об этом он узнал только из вашего вчерашнего письма.

— Его Сиятельство не знает всего. — И я рассказал офицеру историю кражи экю.

Офицер немедленно потребовал к себе капитана, под командой которого находился этот солдат; он рассказал ему об этом факте, приказывая заплатить мне экю из его собственного кармана. Капитан исполнил это с неудовольствием, и я взял монету улыбаясь. Этот офицер был не кто другой, как граф Рохас, полковник полка, стоящего в казармах Буэн-Ретиро; он дал мне честное слово, что к концу дня мне будет возвращена свобода и оружие.

— Если вы не сейчас же свободны, — прибавил он, — то только потому, что Его Сиятельство желает, чтобы вы получили удовлетворение за эту полицейскую глупость. Тем не менее, я должен вам сказать, что алькад был введен в заблуждение лживыми свидетельствами. Он слишком доверился наговорам мерзавца, который служит у вас.

Итак, я не обманулся: на меня донес мой паж; но что мог он сказать? Вспоминая странное событие ночи, предшествовавшей моему аресту, я не вполне был спокоен.

— Надеюсь, — сказал я Рохасу, — что на будущее время мне нечего бояться клевет этого мерзавца; признаюсь, что его присутствие тяготит меня.

Немедленно полковник позвал двух солдат, которые привели плута. С тех пор я ничего 6 нем не слыхал.

Когда повели меня в кордегардию для очной ставки с моим вором, я заметил во дворе графа Аранда, — я выразил свое удивление полковнику, который ответил мне: «Его Сиятельство специально приехал ради вас». — Затем этот почтенный офицер пригласил меня обедать к нему в тот же день.

В ожидании этого я возвратился в тюрьму. В зале поставили для меня кровать; тут я увидел Мануччи, который бросился мне на шею: мы обнялись самым сердечным образом. Я должен прибавить, что этот молодой человек в этих обстоятельствах выказал знаки самой нежной дружбы ко мне; поэтому я всю жизнь буду раскаиваться в тех слухах, которые я имел неосторожность распускать о нем; он мне этого никогда не простил; читатель рассудит сам: не слишком ли далеко простер Мануччи свою месть?

Счастливая развязка моего приключения вскоре сделалась предметом оживленных разговоров заключенных. Большинство льстило мне. Марацани оказался самым надоедливым; он желал, чтобы я немедленно написал прошение к графу Аранда в его защиту. Он достиг только того, что я позволил ему разделить со мной мой обед. Мы еще не вставали от стола, как явился алькад Месса, чтобы отвести меня на мою квартиру: он возвратил мне мое оружие, а офицер, сопровождавший его, вручил мне мою шпагу. Мой выход из тюрьмы не обошелся без некоторой торжественности: несколько солдат шли впереди моего кортежа, как я это называю: я находился между алькадом в полной форме и офицером, о котором я упомянул; за нами шло человек двадцать альгвасилов. Эта свита отвела меня на мою квартиру, в которой уже были сняты печати. Уходя, алькад сказал мне с некоторым волнением:

— Вы можете быть уверены, что у вас все находится в целости; без вашего негодного слуги вы бы никогда не имели случая обращаться с чиновниками Его Королевского Величества, как с ворами и разбойниками.

— Господин алькад, — отвечал я, — гнев заставляет делать много глупостей. Забудем все, что произошло: думаю, что найдете во мне порядочного человека; ведь согласитесь, что если бы мой голос не был услышан, то я рисковал бы попасть на галеры.

— Это вероятно; но я лично пожалел бы о вас.

— Весьма вам благодарен.

Я принял ванну, приоделся и отправился к моему башмачнику-дворянину. Он поздравил меня с свободой, но поздравил также и себя за свою проницательность, вследствие которой он был убежден, что мой арест — не более как одна из ошибок, столь часто делаемых полицией. Когда я рассказал ему об удовлетворении, полученном мною, он уверил меня, что и испанский гранд не мог ожидать ничего лучшего. Затем я отправился к Менгсу, который не рассчитывал увидать меня так скоро. Он встретил меня с некоторым замешательством. И действительно, не должен ли он был упрекать себя кое в чем, по отношению ко мне? Не выпроводил ли он меня из своей квартиры как человека подозрительного? Я видел косвенное извинение в плане, изобретенном им относительно заступничества в мою пользу, которое он намеревался предпринять. У него я нашел письмо, которое доставило мне большее удовольствие, чем все его уверения. Это было письмо Дандоло с присоединением другого, адресованного на имя Мочениго. Добрый Дандоло извещал меня, что после этого письма посланник не будет бояться вызвать неудовольствие инквизиции, принимая меня у себя, ибо это письмо исходило непосредственно от инквизиторов. Менгс советовал мне немедленно отнести это письмо Мочениго, но я был изнурен и удовольствовался тем, что отправил его к Мануччи, который на другой день пригласил меня обедать к г-ну посланнику. «Будет парадный обед, — прибавил он, — и ваше торжество будет тем полнее». Тем не менее, я не совсем еще был спокоен; вероятно, я бы немедленно уехал из Мадрида и даже из Испании, если бы не свидание с министром, свидание, которое рассеяло все мои сомнения.

В прихожей граф Аранда меня задержал довольно долго, из чего я заключил, что Его Сиятельство, не ожидавший моего визита, приготовлялся принять меня. Спустя три четверти часа я был принят.

Как только граф заметил меня, он пошел мне навстречу с очень любезным видом и, передавая мне пачку бумаг, сказал:

— Вот ваши четыре письма; советую вам перечитать их теперь, когда вы можете рассуждать хладнокровно.

— Отчего вы мне советуете перечитать эти письма, Ваше Сиятельство?

— Отчего? Разве вы не понимаете, в каком тоне они написаны?

— Извините меня, Ваше Сиятельство; но человек, решившийся, подобно мне, покончить с делом, даже рискуя своей жизнью, не может умерять своих выражений. Я должен был думать, что все, что со мной случилось, было результатом повелений Вашего Сиятельства.

— Значит, вы очень плохо меня знаете; еще неудачнее вы посмотрели на ваше положение и на мое.

— Я понимаю, какое уважение я обязан питать к вам при обыкновенных обстоятельствах, но я увидел самого себя вне закона, и поэтому мое раздражение должно быть понятно.

— Может быть; но менее понятно мнение, которое вы себе составили о моих отношениях к вам. Вы несправедливы и плохо поддерживаете репутацию умного человека.

Я поклонился, как бы желая поблагодарить его за этот иронический комплимент.

Он продолжал более строгим тоном:

— Господин Казанова, вполне ли вы уверены, что вам не в чем себя упрекать, как вы утверждаете? Что вы ничем не нарушили законов Его Королевского Величества?

Манера, с которою сказаны были эти слова, привела меня в трепет; воспоминание о трагическом приключении предстало в моем воображении в кровавых формах. Граф заметил мое замешательство и мягко сказал:

— Успокойтесь; все известно и все прощено вам, потому что ваше поведение было честно и благородно; но сознайтесь, что внешне улик было слишком достаточно, чтобы вас повесить. В конце концов, самая лучшая роль в этом деле принадлежит не вам: вы действовали, как истый испанец, но сеньора Долорес действовала, как истая римлянка.

— Что же она сделала? — Она во всем созналась — Даже рискуя погубить меня?