Дмитрий Липскеров - Пространство Готлиба

• Название: Пространство Готлиба
• Автор: Дмитрий Липскеров
• Жанр: Современная проза

В "Пространстве Готлиба" воспроизведены поиски своего "Я" между воображаемым прошлым и хрупким настоящим.

Главная тема романа – история любви двух инвалидов, Анны и Евгения, в силу обстоятельств вступивших в переписку. Верность и предательство, страстная любовь и лютая ненависть, мечты о счастье и горькое отчаяние, уход от суровой реальности в спасительную мистификацию сплелись в этом виртуальном романе с неожиданным и непредсказуемым финалом.

---

Я тогда опирался на толстые упругие, похожие на сардельки из мясной лавки ножки, которые качались с пятки на носок, когда я, задрав нос в облака, следил за птицами, стремительно проносящимися в пространстве.

– Что это? – тыкал я розовым пальцем в небо.

– Это солнце, – отвечала старуха Беба, приподняв кашихонскую сетку и жмурясь навстречу ярким лучам.

– А это? – указывал я на белое, похожее на верблюда образование, пухнущее на глазах каким-то чудищем.

– Это облако, – терпеливо отвечала нянька.

От долгого стояния с задранной кверху головой, от восторженного созерцания бесконечности рот мой наполнялся слюной, которая стекала с вишневых губ стеклянной ниточкой в песок и растворялась в нем потерей.

– А почему в небе все изменяется? – спрашивал я Бебу, зачарованный движением облаков. – Почему они двигаются?

– Потому что их гонит ветер.

– А что такое ветер?

Старуха не знала ответа на этот вопрос, а потому грустно вздыхала и садилась на раскладной стульчик, расшитый золотыми нитками.

– Все в жизни изменяется, – говорила она. – И небо меняется. Оно бывает голубым и бесцветным, грозовым и летним. И люди меняются. Сначала они такие, как ты, – маленькие и любознательные, а потом такие, как я, – старые и не любящие ничего нового.

– И я тоже буду, как ты?

– Да, Аджип, – лыбясь голым ртом, отвечала старая нянька. – И ты станешь походить на меня, только это будет очень нескоро!

– Нет, – в конце концов отказался я наотрез. – Я император, а потому не желаю быть старым!

Когда мне исполнилось десять лет, я перестал смотреть в небо и как-то спросил Бебу:

– Верно, что ты не можешь бегать, потому что старая?

– Верно, – ответила нянька, засовывая за щеку медовый леденец.

– Беги! – приказал я и вытянул руку, указывая пальцем направление.

– Не могу.

– А я говорю, беги!

– Куда? – удивилась старуха.

– Беги хоть в сад.

– Не смогу.

– Я приказываю!

– Ну хорошо, – согласилась Беба и, сплюнув в песок кругляшок обсосанного леденца, подобрала кашмановые юбки.

Старуха побежала на удивление бодро, подпрыгивая на барханах молодым верблюдом. Сморщенными смуглыми пятками она взметала песок, как будто пули ложились рядом с ее шлепанцами.

Ей осталось до сада совсем немного, самая малость отделяла Бебу от прохладного фонтана с павлиньим изваянием посередине, чей клюв изливал в бассейн упругую струю воды. Но на самом высоком из барханов, с осыпающегося острия которого было так близко до неба, на его вершине, старая Беба вдруг остановилась, оглянулась, вздернула сухими руками, устремила свой взор в бесконечную высь, оттолкнулась затем от поверхности и взлетела в голубое пространство. Достигнув высоты, на которой летают птицы, нянька заулыбалась из поднебесья, махнула мне рукой на прощание и, вытянувшись в струну, ракетным снарядом в мгновение исчезла за облаками. Лишь через какое-то время к моим ногам упали ее старые кожаные шлепанцы. Я поднял их и понял, что больше никогда не увижу своей няньки Бебы, которая нянчила еще моего отца. И тогда я лег, уткнулся в песок лицом и заплакал.

Уже после, через несколько дней, мой отец, Российский Император, объяснил, что у меня случился солнечный удар и что старуха Беба вовсе не вознеслась на небеса, а умерла от старости, как и полагается всем людям.

– И я умру? – спросил я слабым голосом, лежа головой на материнских коленях и вдыхая ее рыжий запах.

– И ты, – ответила мать. – Только произойдет это так нескоро, что и думать об этом нечего.

– А почему солнце меня ударило? Ведь я так люблю его. А оно меня ударило. Ведь я мог умереть вслед за Бебой.

– Больнее всего приходится от тех, кого ты любишь, – с грустью произнесла моя мать и пощекотала мне лицо своими огненными волосами.

Засыпая в тот день в своей комнате, грустя по Бебе, я слышал, как моя мать, Русская Императрица, тихо беседовала с моим отцом, Императором Российским.

– Мальчику нужна новая нянька.

– Я позабочусь об этом, – пообещал отец.

– Он слишком впечатлителен.

– Я слышал, что Аджип заставил старуху бежать по пескам в гору и от этого она умерла. В ее возрасте не бегают.

– Кто это сказал? – с вызовом спросила мать.

– Неважно. Но не секрет, что он растет чрезмерно жестоким.

– Это не жестокость! – защищала меня мать. – Это любознательность!

– Его любознательность простирается только в область смерти. Его видели на всех казнях последнего года. Он получал удовольствие от того, как умирают люди.

– Чушь! – разозлилась мать. – Ты просто ненавидишь его!

– Я отношусь к нему нормально! Но он растет, крещенный не православным именем, а у России не может быть императора с мусульманским именем! У нас и так маленькая страна, со всех сторон окруженная врагами. Мне все время приходится проводить на войнах за независимость, а если во главе России встанет человек с именем Аджип Сандал, то мусульмане на законных основаниях востребуют у нас наши территории!

– Мой сын станет императором! – твердо пообещала мать.

– Станет, – подтвердил отец. – Только другой.

– Другой? – удивилась императрица.

– Мне нужен еще один сын.

– Но ты же знаешь, что я не могу больше рожать.

– Тогда родит другая. Интересы государства важнее, чем наши личные!

Даже через стену я услышал, как зашипела змеей моя мать. Наверное, она набросилась на отца и старалась раскорябать ему лицо.

– Кобель! – кричала она. – Грязная собака!

Раздался сочный звук пощечины. Мне было сложно понять, кому она досталась, но, хотя мать и защищала меня, я был целиком на стороне отца. Я совершенно не понимал, отчего так происходит, но мое стукающее в грудь сердце подсказывало, что мужчина, несмотря ни на что, должен брать только мужскую сторону.

– Ты нагуляла этого ребенка! – кричал Российский Император разгневанно. – И я даже знаю с кем!

– С кем же?! – с вызовом кричала мать в ответ.

– Да все знают об этом!.. Недаром у него на правой ноге нет ногтей!

– Говори же, чего молчишь, коли все знают!

– Весь народ смотрит на меня с сожалением!

– Ну?!!

– С Эль Калемом! – наконец выпалил отец.

Я с жадностью вслушивался в диалог, ожидая, что на это ответит мать.

– И что же ты намерен теперь делать? – неожиданно спокойным голосом спросила она.

– Так это правда?

– Да.

После ее "да" долго было тихо в родительских покоях. Потом заговорил отец.

– Я тогда не выпил его мочу, – с большой грустью в голосе сказал он. – Что-то подсказало мне тогда, что нельзя этого делать. Наверное, божественное провидение отвратило мои губы от рук моих. Я выплеснул ее янтарный яд в песок, и на том месте, где впитали жидкость недра, на следующий день образовалось стекло. Я посмотрел сквозь него на солнце и обнаружил светило черным.

Мать попыталась было что-то добавить еще, но отец перебил ее властно и сказал свой приговор:

– Уже через три дня ты умрешь. Дело только за тем, какую казнь я тебе изберу.

Сердце мое замерло от отцовской строгости, я натянул на голову жаркие простыни и задышал от нехватки воздуха песчаным шакалом. Я жмурил глаза до красных разводов и представлял себе эшафот, на который уже в воскресенье возведут мою мать – великолепную красавицу с рыжей кожей. Мне представлялось, как государственный палач взмахнет своим блестящим топором, отделит золото волос и бирюзу глаз от еще горячего тела, сложит эти драгоценности в ржавую от крови корзину и унесет на съедение собакам.

От этого видения, разрываясь между любовью к матери и солидарностью с отцом, я завыл тихонечко под простынями и горячечно зашептал:

– Мамочка! Я люблю тебя, моя мамочка!

Я дотронулся до правой ноги, ощупал ее и, убедившись, что на пальцах действительно отсутствуют ногти, вновь зашептал:

– Я люблю твои мягкие губы, мамочка, я обожаю твои полные руки и твою частую строгость! Прощай, моя любимая мамочка!..

Той ночью я заснул весь заплаканный, но ни до этого и никогда впредь я не спал так крепко и покойно.

Русской императрице придумали казнь особую. На дворцовой площади установили шест высотой в двадцать пять аршин со стальным кольцом на конце, через которое пробросили толстую веревку. Внизу, под шестом, расположили вертикально острые бамбуковые колья с бронзовыми наконечниками.

Народ на казнь был приглашен обыкновенный, еще за два часа до действа площадь бурлила всяческими разговорами.

– Ах, стервь! – поддерживало приговор большинство. – От Эль Калема понесла!.. Так ей и надо! Сбросить ее с шеста, суку!

Кое-кто был не согласен с таким оборотом дела и был сторонником независимой иностранной экспертизы для установления отцовства, но такие предпочитали вслух не высказываться, держась от греха подальше.

– Тебе не надо выходить на площадь! – сказал отец, одетый в траурный костюм с белым жабо.