Всеволод Крестовский - Очерки кавалерийской жизни

• Название: Очерки кавалерийской жизни
• Автор: Всеволод Крестовский
• Издательство: Воениздат
• Жанр: О войне
• Год: 1998
• ISBN: 5-203-01851-0

В. В. Крестовский (1840–1895) — автор одного из популярнейших романов XIX в. — «Петербургские трущобы». Менее известно, что из-под пера Крестовского вышло много книг на военные темы, в том числе «Очерки кавалерийской жизни», раскрывающие «физиологию» армейской службы в мирное время в отдаленных гарнизонах. Книга написана богатым, сочным, персонифицированным и не лишенным юмора языком. Автор затрагивает многие проблемы армейской жизни, обострившиеся в наше «смутное» время.

---

— Как ты находишь эту легенду? — спросил меня Апроня.

— Весьма подозрительною, — отвечал я.

— Почему так? — изумился сожитель.

— А потому, что она отзывается чем-то деланным, сочиненным, да притом и сочинение-то несуразное, а как будто придумана вся эта штука на скорую руку и, может быть, по вдохновению самого же пана органысты.

— Да что же за цель, однако?

— Кто его знает!

— Но… ведь приведение-то мы видели!

— Ну, видели.

— А коль видели, так что ж оно такое?

— Не знаю: поживем — увидим, а увидавши, может, и доведаемся, „цось оно доказуе“.

* * *

Прошло два дня. Майор наш был в отсутствии, уехав по делам службы в штаб, а за старшего остался Апроня. Вахмистр, явившись поутру с рапортом, что в эскадроне „все обстоит благополучно“, замялся на минутку и потом, крякнув себе в руку, спросил несколько таинственным и как бы неуверенным, сомневающимся тоном:

— Ваше благородие, ничего слышать не изволили?

— Ничего. А что?

— Да так-с… собаки больно разлаялись…

— А и вправду! — заметил я. — Даже разбудили было меня, проклятые!

— Так точно-с, — подтвердил вахмистр, — очинно беспокоились, а особливо Шарик наш.

— Что ж за причина? — спросил мой сожитель.

— Кто его знает! Ночные сказывали, будто ходило что-то… Они заприметили на обходе, словно бы белое что-то около фольварка по лесу бродит… и собаки все в лес швырялись.

Мы с Алроней невольно переглянулись.

— Это, ваше благородие, надо быть, все та… французинка! — помолчав и таинственно понизив голос, заметил вахмистр.

— А ты откуда про нее знаешь?

— Денщик сказывал; потому как он слышал, когда ваше благородие за обедом рассказывать изволили…

— Ну, так ты распорядись, чтобы ночные непременно изловили и задержали „белое“, коли оно еще раз около нас станет шататься.

— Слушаюсь, ваше благородие!

Но с тех пор „белое“ не показывалось по ночам около Ильянова — и мы перестали вспоминать о нем. Между тем время шло своим чередом, и мы вполне пользовались тою жизнью, которую приносит „трава“ армейскому солдату и офицеру.

6. Жизнь на траве

На другой же день по приходе эскадрона на траву стали расковывать лошадей; это для них то же, что скинуть обувь для человека, натрудившего ноги продолжительною ходьбою. Солдаты живо устроили конюшни в отведенных сараях и тут же, около своих коней, примостили себе из кой-каких досок нары под собственные постели; над нарами подвесили дощатые полки, на которых обыкновенно помещаются ленчики с потниками и шапки, а в стены повбивали неизбежные колышки. Без этих колышек нигде и никогда не обойтись нашему солдату. После стойла для лошади колышки являются ближайшею его заботою; он набьет их в стену прежде, чем подумает устроить свою собственную постель, не говоря уже о прочем. На одном колышке повесит он мундштук с уздечкой, на другом кобуру с пистолетом, на третьем саблю, на четвертом торбу с фуражом, на пятом щетку и скребницу и т. д. У иного этих колышек над постелью вбито штук до десяти, коли не больше, — и на каждом повешена какая-нибудь принадлежность солдатского обихода. Когда наконец колышки вбиты, вещи развешаны и постели устроены, солдат начинает подумывать об украшении своего временного обиталища. Взводный вахмистр, как старший по конюшне, где помещается особо его взвод, выбирает себе, конечно, и лучшее место — обыкновенно в темном углу сарая, в том рассуждении, что, где потемнее, там прохлады больше и муха не так донимает. Затем наиболее комфортабельные места разбирают себе унтера, находящиеся во взводе, а за ними уже рядовые, которые посмышленее да порасторопнее. Наименьшая доза удобства выпадает обыкновенно на долю „смиренных“, роль которых естественным образом играют рекруты в первые месяцы по прибытии в полк, пока не пооботрутся и не освоятся со своим бытом. У старого солдата, а тем более у унтера, всегда почти есть в запасе на случай какая-нибудь кошма или старенький, вылинялый коврик, который он в подражание „господам“, т. е. офицерам, непременно повесит на стену над своею постелью. Это — первый признак того, что конюшня начинает украшаться. Затем — смотришь — где-нибудь выглядывает отбитый кусочек зеркальца или кисет, сшитый из пестрых лоскутков, либо какая-нибудь картинка, случайно добытая и вырванная из „Иллюстрации“ или из модного дамского журнала. Солдаты необыкновенно любят всякие подобные картинки. Какое-нибудь иллюстрированное объявление» хотя бы от чай-дого магазина, какая-нибудь пестрая бумажка от конфеты, выброшенная на улицу за окончательною ненадобностью, непременно будут подобраны солдатом, если только он набредет на них; а раз что набрел, то уж непременно подымет, рассмотрит, что это не просто бумажка, а картинка, и сейчас засунет ее в обшлаг шинели или за голенище, имея в виду — немедленно же по приходе на квартиру украсить ею стену над своею постелью. У одного молодого солдатика я заметил раз в сарае над его изголовьем засаленного бубнового валета, который был прилеплен к стене хлебным мякишем.

— Зачем это у тебя? — спрашиваю его.

— Потому, ваше благородие, картинка-с, — отвечал он, с удовольствием осклабляя свои белые зубы и любуясь на бубного валета.

Когда же я, видя такую его любовь к «картинкам», подарил ему целый номер «Иллюстрации», купленный когда-то на железной дороге, то радостям и восторгу у моего солдатика просто и конца не было. Лучшего подарка для него, кажется, невозможно было и придумать. Он тотчас же украсил политипажами все пространство стены над своим изголовьем, не пренебрегши даже и шахматного задачей; но бубнового валета все-таки не снял — «потому, ваше благородие, все же и он картинка!». С этими «картинками» наш солдат почти никогда не расстается; если у него есть сундук, то картинки непременно украшают исподнюю сторону крышки, а нет сундука, солдат при переходе с квартиры на квартиру забирает с собою и свои картинки, пряча их то за пазуху, то в походный чемоданчик. На другой же день по приходе на новую стоянку, можете быть уверены, что все эти картинки вы сполна найдете над его изголовьем. Но кроме картинок во время «травы» у солдата является и еще одно украшение: это — зеленые ветки лиственных деревьев и пучки болотного пахучего аира.

Чуть пойдут люди в озеро купаться, непременно нарежут листьев этого аира и наломают в лесу свежих кудрявых веток смолистого тополя да березы — «потому дух от них очень прекрасный». Всю эту зелень они понатыкают в разные щели и разукрасят, уберут ею стены над своими постелями. Войдешь в конюшню — и глазу весело становится: такая она вся кудрявая, зеленая, нарядная, и свежий растительный запах в ней действительно «очень прекрасен»!..

Но главный предмет украшения каждой конюшни — это неизменная веселка, которая качается над входом на высокой и гнуткой[13] жердине. Каких только фантазий и какого искусства не прилагают солдаты, чтобы устроить как можно красивее свою веселку, чтобы перещеголять ею веселки всех остальных взводов! Но это соревнование достигает наивысшего своего предела в том случае, например, когда во время лагерных сборов в смежности расположатся эскадроны различных полков. Я помню, в Гродно в 1870 году, на Белостокском форштадте помещались рядом один эскадрон ямбургских и дивизион владимирских улан. Надо было видеть это веселочное соревнование! Ямбуржцы выставили какую-то узорчатую фигуру, свитую из соломы и украшенную пестрыми лоскутками. Владимирцы тоже прибегли к помощи лоскутков и устроили для себя нечто в виде медали, в середине которой красовался белый крест наподобие Георгиевского. Ямбуржцам стало несколько завидно: «Вишь, мол, яишница, егорья ухитрилась подвесить!».[14] И вот, соревнование побудило их смастерить не то что медаль, а целую звезду с ломаными лучами. Это, в свой черед, подзадорило владимирцев, которые к своей медали подвесили обруч и в нем поместили двух кукол в виде улан в заломленных набекрень шапках. Через день точно такие уланы появились и у ямбуржцев, да не просто, а избоченясь фертом. Но владимирцы ухитрились между своими двумя уланами приладить и третьего, да еще верхом на конике, руки в боки, и пику с флюгаркой в коника воткнули — и таким образом перещеголяли ямбуржцев. Все это делалось в ожидании царского проезда, так как государь император должен был проезжать по этой улице к лагерному полю на смотр гродненского отряда.

На «траве» подобное же соревнование относительно украшения веселок — хотя, конечно, в меньшей степени — является между взводами одного и того же эскадрона. Солдаты очень любят, когда над их конюшнею качается красивая и притом затейная веселка. А если по соседству с веселкой появится еще ветряная мельница с трещоткой, смастеренная искусною рукою какого-нибудь взводного механика-самоучки, то уж конюшня почитается вполне изукрашенною — и солдатам остается только «утешаться» в свободные минуты на свою ветрянку да на веселку: «У нас, мол, не в пример веселей, чем в третьем взводе!»