Всеволод Крестовский - Очерки кавалерийской жизни

• Название: Очерки кавалерийской жизни
• Автор: Всеволод Крестовский
• Издательство: Воениздат
• Жанр: О войне
• Год: 1998
• ISBN: 5-203-01851-0

В. В. Крестовский (1840–1895) — автор одного из популярнейших романов XIX в. — «Петербургские трущобы». Менее известно, что из-под пера Крестовского вышло много книг на военные темы, в том числе «Очерки кавалерийской жизни», раскрывающие «физиологию» армейской службы в мирное время в отдаленных гарнизонах. Книга написана богатым, сочным, персонифицированным и не лишенным юмора языком. Автор затрагивает многие проблемы армейской жизни, обострившиеся в наше «смутное» время.

---

Мне и моему товарищу отвели в соломенном палаце крайнюю, непроходную комнату, с окнами в заглохший сад, которая, по преданию, была спальней самого Валицкого. Вечером, лежа на своих походных, складных постелях и невольно слушая трепетный звук крыльев ночных бабочек, порхавших вокруг лампы, да странный шорох ужей под половицей, мы припомнили себе ряд рассказов о загадочном владельце этого «палаца».

— Такая яркая, блестяще-роскошная жизнь и такой убогий «палац»! И зачем рядом с этой аляповатой, грубой мебелью, на этом некрашеном полу стоят драгоценные вазы, а на этих кривых стенах висят картины, которые могли бы быть украшением действительных, а не «сломяных» палацев? Была ли это одна из тех «фацеций», которыми отличалась польская магнатерия прошлого века, или простая случайность? Или же, наконец, пан Валицкий вообразил себя древним Цинциннатом, который суету и величие Рима променял на огород и соломенную кровлю деревенской хижины?

— Ни то, ни другое, ни третье, — отвечал мне товарищ на целый ряд моих вопросов и диалогических размышлений.

— Так что нее, по-твоему?

— По-моему, очень просто! И я, и ты видали много подобных же панских, помещичьих «палацев», и в каждом из них замечается более или менее одно и то же: неряшество и грубость постройки, полнейшее отсутствие настоящего житейского комфорта, в том смысле, как всегда понимали и понимают его, например, англичане, — и вместе с этой грубостью и неудобствами — аристократические замашки, картины, фарфор, а тут — гляди — рядом грошовая литография «Девочка с барашком» и какой-нибудь полинялый букет искусственных цветов. Это у них всегда и во всем оказывается — и это есть не что иное, как прирожденное неряшество.

Таким-то прозаическим, расхолаживающим выводом моего товарища был заключен ряд наших воспоминаний и моих поэтических размышлений. Но… как бы то ни было, так или иначе, а все-таки шляхтич Валицкий с его фантастическим графством и шалыми миллионами является личностью крупной и достопримечательной.

4. Ильяновский призрак

В нашей комнате было несколько накурено и душно. Товарищ мой встал и растворил окно. Бледный и как бы трепетный лунный свет озарял бледно-синее небо и ближний лес, подернутый дымкой легкого тумана, который прозрачно курился над болотистой низиной, где пробирался меж осоки тихий лесной ручей. Кусты жасминов и белых роз, омоченные росой, сверкали под лучами луны, словно осыпанные снегом, и благоухали еще сильнее, чем в душно-горячий полдень. Дурманящий смешанный запах этих цветов ароматной широкой струей вливался к нам в раскрытое окошко.

Я взглянул на товарища, который не отходил от окна и — как показалось мне — пристально вглядывался во что-то.

— Во что ты уставился, Апроня? — спросил я, заметив его напряженное и отчасти изумленное внимание.

— Тсс! — сторожко поднял он палец и поманил меня.

— Чего тебе?

— Ступай сюда… гляди… гляди!.. Скорее! — шепотом лепетал Апроня.

Я вскочил с постели и поместился рядом с ним в окошке.

— Видишь? — указал он пальцем по направлению к болотистой низине.

— Ничего не вижу… В чем дело?

— Белое… вон-вон… Видишь?

— Белое?.. Ну, что ж такое?! Туман курится, и только.

— Туман!.. А в тумане-то что?

Я стал вглядываться пристальней, и в ту же минуту взор мой различил нечто особенное, странное…

Среди вьющихся струек тонкого пара что-то белое тихо двигалось, словно бы плыло вдоль по низине. Слабый луч месяца скользил неровными бликами по этой неопределенной фигуре. На первый взгляд трудно было определить, что это такое: живое ли существо, причудливый завиток сгустившегося пара или воздушный призрак?

— Это женщина, — тихо проговорил Апроня.

— Вот вздор какой! — усмехнулся я на его замечание. — Откуда тут быть женщинам?

— Ей-богу, женщина! Когда она проходила несколько ближе, так я заметил совсем как будто женский облик.

— Мерещится!.. А впрочем, может быть и женщина, — согласился я. — Баба какая-нибудь возвращается из соседней деревни.

— В лес-то!.. Да ведь тут некуда возвращаться! Я, слава тебе, Господи, знаю этот лес: в той стороне и жилья-то нет никакого, и притом…

Апроня несколько замялся.

— Что «притом»? — взглянул я на него вопросительно.

— А то, что походка-то у нее не бабья: больно уж плавно движется… и стройна тоже.

— Дело воображения! — усмехнулся я и, не чувствуя более охоты стоять перед окнами, вернулся к своей постели.

— Нет, черт возьми, это любопытно! — пробормотал Апроня и в тот же миг, натянув сапоги да накинув пальто, спрыгнул в парк прямо через окошко. Лопухи и крапива зашурстели под его шагами — и затем все смолкло.

Я взялся за книгу и стал читать. Окно оставалось раскрытым, и сквозь него набралось в комнату еще более звенящих комаров и белых мохнатых бабочек, привлеченных молочно-матовым светом лампы. Минут около пяти ночная тишина ничем не нарушалась. Вдруг под лесом раздался какой-то тихий, несколько мелодичный звук: не то легкий стон женского голоса, похожий как будто на какой-нибудь условный знак, не то случайный выклик какой-то птицы, встрепенувшейся впросонках. Я поднял голову и прислушался; но так как вслед за этим опять наступила невозмутимая тишина, то я снова занялся моей книгой. Но не прошло и минуты, как вдруг тот же самый звук повторяется еще раз, только несколько слабее и как будто дальше. Я вскочил с постели и, высунувшись в окошко, стал чутко прислушиваться — все тихо. Золотой серп месяца все так же плывет себе по бледной лазури, все так же пар курится над низиной и сверкают, белея, звездочки жасмина; шустрая ящерка по траве пробежала, тускло сверкнув на мгновение под лучом месяца; а издали, когда вслушаешься в ночную тишину, начинаешь различать щелканье соловьев в прибрежных кустах, склонившихся над широким озером, и слабые, мелодические, несколько урчащие стоны жаб на далеком болоте. Не дождавшись повторения в третий раз того особенного звука, что привлек мое внимание, я наконец улегся на своей постели.

Несколько времени спустя снова зашуршали под окном лопухи да крапива — ив комнату впрыгнул мой товарищ.

— Ну, что? — спросил я.

— А Бог его знает что! — пожал плечами Апроня. — Прошел по лесу и вдоль ручья, да даром только прогулялся.

— Ничего не видел?

— Н-нет, сначала-то, как пошел вослед, она мне издали раза два мелькнула в глаза, а потом под лесом вдруг исчезла, словно сквозь землю провалилась… Ты слышал оклик какой-то? — спросил Апроня.

— Слышал, и даже дважды.

— Ну да, два раза. Я тоже совсем явственно слышал, и где-то близко около себя; пошел было на звук, но он повторился уже в другой стороне: я туда — пусто; искал меж деревьев — ничего нет!

— Немудрено: в лесу-то ведь темень.

— Ну нет, не совсем: меж стволами все-таки свет пробивается, так что можно различить, особенно белое. Но нет; говорю тебе, как сквозь землю!.. А интересно бы дознаться, что это такое?

— Привидение, — улыбнулся я в шутку.

— А что ж?! — подхватил Апроня. — Этот загадочный пан Валицкий, этот «палац» в лесу, пустырь вокруг — все это такие данные, что какая-нибудь легенда и особенно привидение были бы здесь очень кстати. Чу! — перебил он свою речь: — Слышишь?

В эту минуту Б лесу действительно послышался в третий раз гот же самый загадочный звук — и едва он замер в воздухе, как вдруг, словно бы в ответ ему, раздался в той же стороне негромкий протяжный свист.

— Черт возьми, это решительно неспроста! — уверенно воскликнул Апроня. — В Ильянове, значит, есть свои тайны, и это меня очень утешает.

— Почему так?

— Стану наблюдать и добиваться сути. Все-таки развлечение, и значит, в конце концов, «траву» проведем не совсем уже скучно.

— Помогай тебе Господи!

— И тебе вместе со мной! — в шутку добавил Апроня, накрываясь своей простыней.

На следующий день, около полуночи, он нарочно уселся перед раскрытым окном и имел терпение продежурить таким образом часа два, коли не более, но — увы! — напрасно. Ночь была такая же ясная и тихая, а «привидение» наше не появлялось.

— На этот раз не желает! — в шутку вздохнул мой сожитель, покидая свой обсервационный пост. Но эта неудача не помешала ему в следующую ночь повторить свои наблюдения и даже прогуляться по лесу, однако же без всякого успеха. Это наконец ему надоело, и он оставил свою праздную затею.

5. Ильяновская легенда

Прошло дней восемь. Мы уже совсем успели позабыть про наш таинственный призрак, как вдруг однажды, перед обедом, входит в комнату мой сожитель с торжествующим видом.

— Поздравляй меня1 Добился-таки! — воскликнул он, смеясь и потирая руки. — В Ильяновском фольварке существует легенда!

— Будто?