Гилберт Честертон - Человек, который знал слишком много (рассказы)

• Название: Человек, который знал слишком много (рассказы)
• Автор: Гилберт Честертон
• Жанр: Детектив

Содержание

Лицо на мишени. Перевод О. Атлас

Неуловимый принц. Перевод Н. Демуровой

Душа школьника. Перевод Г. Головнева

Бездонный колодец. Перевод В. Хинкиса

Причуда рыболова. Перевод В. Хинкиса

Волков лаз. Перевод Е. Суриц

«Белая ворона». Перевод К. Жихаревой под ред. Н. Трауберг

Месть статуи. Перевод А. Синодова

---

– Вы говорили о скверных вестях, – сказал Фишер. – Что ж, вот действительно скверная весть. Боюсь, что это очень скверное дело.

– О какой вести вы говорите? – спросил Марч, угадывая в его тоне что-то странное и зловещее.

– Солнце село, – ответил Фишер.

Затем он продолжал с видом человека, сознающего, что он изрек нечто роковое:

– Нужно, чтобы туда пошел кто-нибудь, кого он действительно выслушает. Быть может, он безумец, но в его безумии есть логика. Почти всегда в безумии есть логика. Именно это и сводит человека с ума. А Гук никогда не остается там после заката, так как в парке быстро темнеет. Где его племянник? Мне кажется, племянника он действительно любит.

– Глядите! – воскликнул внезапно Марч. – Он уже побывал там. Вон он возвращается.

Взглянув на реку, они увидели фигуру Джеймса Буллена, темную на фоне заката; он торопливо и неловко перебирался с камня на камень. Один раз он поскользнулся, и все услышали негромкий всплеск. Когда он подошел к стоявшим на берегу, его оливковое лицо было неестественно бледным.

Остальные четверо, собравшись на прежнем месте, воскликнули почти в один голос:

– Ну, что он теперь говорит?

– Ничего. Он не говорит… ничего.

Фишер секунду пристально глядел на молодого человека, затем словно стряхнул с себя оцепенение и, сделав Марчу знак следовать за ним, начал перебираться по камням. Вскоре они были уже на проторенной тропинке, которая огибала остров и вела к тому месту, где сидел рыболов. Здесь они остановились и молча стали глядеть на него.

Сэр Исаак Гук все еще сидел, прислонившись к пню, и по весьма основательной причине. Кусок его прекрасной, прочной лески был скручен и дважды захлестнут вокруг шеи, а затем дважды – вокруг пня за его спиной. Хорн Фишер кинулся к рыболову и притронулся к его руке: она была холодна, как рыбья кровь.

– Солнце село, – произнес Фишер тем же зловещим тоном, – и он никогда больше не увидит восхода.

Десять минут спустя все пятеро, глубоко потрясенные, с бледными, настороженными лицами, снова собрались в парке. Прокурор первый пришел в себя; речь его была четкой, хотя и несколько отрывистой.

– Необходимо оставить тело на месте и вызвать полицию, – сказал он. – Мне кажется, я могу собственной властью допросить слуг и посмотреть, нет ли каких улик в бумагах несчастного. Само собой, джентльмены, все вы должны оставаться в усадьбе.

Вероятно, быстрые и суровые распоряжения законника вызвали у остальных такое чувство, словно захлопнулась ловушка или западня. Во всяком случае, Буллен внезапно вспыхнул или, вернее, взорвался, потому что голос его прозвучал в тишине парка подобно взрыву.

– Я даже не дотронулся до него! – закричал он. – Клянусь, я не причастен к этому!

– Кто говорит, что вы причастны? – спросил Харкер, пристально взглянув на него. – Отчего вы орете, прежде чем вас ударили?

– А что вы так смотрите на меня? – выкрикнул молодой человек со злобой. – Думаете, я не знаю, что мои проклятые долги и виды на наследство вечно у вас на языке?

К великому удивлению Марча, Фишер не принял участия в этой стычке. Он отвел герцога в сторону и, когда они отошли достаточно далеко, чтобы их не услышали, обратился к нему с необычайной простотой:

– Уэстморленд, я намерен перейти прямо к делу.

– Ну, – отозвался тот, бесстрастно уставившись ему в лицо.

– У вас были причины убить его.

Герцог продолжал глядеть на Фишера, но, казалось, лишился дара речи.

– Я надеюсь, что у вас были причины убить его, – продолжал Фишер мягко. – Дело в том, что стечение обстоятельств несколько необычное. Если у вас были причины совершить убийство, вы, по всей вероятности, не виновны. Если же у вас их не было, то вы, по всей вероятности, виновны.

– О чем вы, черт побери, болтаете? – спросил герцог, рассвирепев.

– Все очень просто, – ответил Фишер. – Когда вы пошли на остров, Гук был либо жив, либо уже мертв. Если он был жив, его, по-видимому, убили вы: в противном случае непонятно, что заставило вас промолчать. Но если он был мертв, а у вас имелись причины его убить, вы могли промолчать из страха, что вас заподозрят. – Выдержав паузу, он рассеянно заметил: – Кипр – прекрасный остров, не так ли? Романтическая обстановка, романтические люди. На молодого человека это действует опьяняюще.

Герцог вдруг стиснул пальцы и хрипло сказал:

– Да, у меня была причина.

– Тогда все в порядке, – вымолвил Фишер, протягивая ему руку с видом величайшего облегчения. – Я был совершенно уверен, что это сделали не вы; вы перепугались, когда увидели, что случилось, и это только естественно. Словно сбылся дурной сон, верно?

Во время этой странной беседы Харкер, не обращая внимания на выходку оскорбленного Буллена, вошел в дом и тотчас же возвратился очень оживленный, с пачкой бумаг в руке.

– Я вызвал полицию, – сказал он, останавливаясь и обращаясь к Фишеру, – но, кажется, я уже проделал за них главную работу. По-моему, все ясно. Тут есть один документ…

Он осекся под странным взглядом Фишера, который заговорил, в свою очередь:

– Ну, а как насчет тех документов, которых тут нет? Я имею в виду те, которых уже нет. – Помолчав, он добавил: – Карты на стол, Харкер. Просматривая эти бумаги с такой поспешностью, не старались ли вы найти нечто такое, что… что желали бы скрыть?

Харкер и бровью не повел, но осторожно покосился на остальных.

– Мне кажется, – успокоительным тоном продолжал Фишер, – именно поэтому вы и солгали нам, будто Гук жив. Вы знали, что вас могут заподозрить, и не осмелились сообщить об убийстве. Но поверьте мне, теперь гораздо лучше сказать правду.

Осунувшееся лицо Харкера внезапно покраснело, словно озаренное каким-то адским пламенем.

– Правду! – вскричал он. – Вашему брату легко говорить правду! Каждый из вас родился в сорочке и чванится незапятнанной добродетелью только потому, что ему не пришлось украсть эту сорочку у другого. Я же – родился в пимликских меблированных комнатах и должен был сам добыть себе сорочку! А если человек, пробивая себе в юности путь, нарушит какой-нибудь мелкий и, кстати, весьма сомнительный закон, всегда найдется старый вампир, который воспользуется этим и всю жизнь будет сосать из него кровь.

– Гватемала, не так ли? – сочувственно заметил Фишер.

Харкер вздрогнул от неожиданности. Затем он сказал:

– Очевидно, вы знаете все, как господь всеведущий.

– Я знаю слишком много, – ответил Хорн Фишер, – но, к сожалению, совсем не то, что нужно.

Трое остальных подошли к ним, но прежде чем они успели приблизиться, Харкер сказал голосом, который снова обрел твердость:

– Да, я уничтожил одну бумагу, но зато нашел другую, которая, как мне кажется, снимает подозрение со всех нас.

– Прекрасно, – отозвался Фишер более громким и бодрым тоном, – давайте посмотрим.

– Поверх бумаг сэра Исаака, – пояснил Харкер, – лежало письмо от человека по имени Хуго. Он грозился убить нашего несчастного друга именно таким способом, каким тот действительно был убит. Это сумасбродное письмо, полное издевок, – можете взглянуть сами, – но в нем особо упоминается о привычке Гука удить рыбу на острове. И главное, человек этот сам признает, что пишет, находясь в лодке. – А так как, кроме нас, на остров никто не ходил, – тут губы его искривила отталкивающая улыбка, – преступление мог совершить только человек, приплывший в лодке.

– Постойте-ка! – вскричал герцог, и в лице его появилось что-то похожее на оживление. – Да ведь я хорошо помню человека по имени Хуго. Он был чем-то вроде личного камердинера или телохранителя сэра Исаака: ведь сэр Исаак все-таки опасался покушения. Он… он не пользовался особой любовью у некоторых людей. После какого-то скандала Хуго был уволен, но я его хорошо помню. Это был высоченный венгерец с длинными усами, торчавшими по обе стороны лица…

Словно какой-то луч света мелькнул в памяти Гарольда Марча и вырвал из тьмы утренний пейзаж, подобный видению из забытого сна. По-видимому, это был водный пейзаж: залитые луга, низенькие деревья и темный пролет моста. И на какое-то мгновение он снова увидел, как человек с темными, похожими на рога усами прыгнул на мост и скрылся.

– Бог мой! – воскликнул он. – Да ведь я же встретил убийцу сегодня утром!

В конце концов Хорн Фишер и Гарольд Марч все-таки провели день вдвоем на реке, так как вскоре после прибытия полиции маленькое общество распалось. Было объявлено, что показания Марча снимают подозрение со всех присутствующих и подтверждают улики против бежавшего Хуго. Хорн Фишер сомневался, будет ли венгерец когда-нибудь пойман; видимо, Фишер не имел особого желания распутывать это дело, так как облокотился на борт лодки и, покуривая, наблюдал, как колышутся камыши, медленно уплывая назад.

– Это он хорошо придумал – прыгнуть на мост, – сказал Фишер. – Пустая лодка мало о чем говорит. Никто не видел, чтобы он причаливал к берегу, а с моста он сошел, если можно так выразиться, не входя на него. Он опередил преследователей на двадцать четыре часа, а теперь сбреет усы и скроется. По-моему, есть все основания надеяться, что ему удастся уйти.