Ярослава Кузнецова - Что-то остается

• Название: Что-то остается
• Автор: Ярослава Кузнецова
• Жанр: Фэнтези

Повесть написана в соавторстве с Шаттом (Александр Малков)

Ярослава Кузнецова известна поклонникам фантастики как автор фэнтези и художник-иллюстратор, однако известность эту она приобрела в основном благодаря интернет-публикациям. Пишет под псевдонимом Амарга.

---

— Стуро… Почему так темно?

— Ночь. Мы спали. Уже ночь.

Кружилась и побаливала голова. Снотворное. Мощное, грубое снотворное. Фу-у, как же мне не везет на все эти зелья!

— Подожди. Отпусти меня Я зажгу свет.

Я разжала пальцы и Стуро выпал в темень.

— Вау, вау! — причитал кто-то, тыкаясь мне в колени. Жесткий, кудлатый. Ун.

— А где Ирги?

— Не знаю. — Стуро шарил по припечку у меня за спиной. Чиркнуло огниво. Жмурясь, я глядела, как он раздувает огонек и пересаживает его на промасленный фитиль.

— Как же так? Ушел куда-то гулять, опоил нас зачем-то… не понимаю…

Стуро открыл печную дверцу, заглянул в остывшее нутро.

— Давно ушел, — сказал он, — угли совсем прогорели.

Отодвинул вьюшку, принялся загружать в печь приготовленные еще с утра полешки. Внутренность осветилась, затрещала сосновая кора. Свет выплеснулся в комнату и я увидела Редду, столбиком сидящую у порога.

Дверца захлопнулась, оставив тонко сияющий оранжевый контур. Стуро перенес светильник на стол. Ун оставил мою юбку и занялся Стуровой коттой. Тот рассеянно потрепал пса за ушами.

— Он обеспокоен. Встревожен. И она тоже. Редда?

Редда вскочила, толкнула в дверь плечом.

— Р-р-ваф!

— Знаешь, милый, им, наверное, надо выйти. Давай отпустим их.

— Редда, где Ирги?

— Ваф! Ваф!

Ун взвыл.

Я отлепилась от табурета, охнула, схватившись за поясницу. Вот что значит просидеть скрючившись за столом добрую четверть. Да еще в выстывшем доме. Отворила дверь, собаки выкатились в сени. Стуро шел за мной со светильником.

Наружняя дверь была закрыта, но не заперта. Свежий снег перечеркнула полоска света. Даже следов никаких не видно. Если что и было — давно замело.

— Редда, Ун, где ваш хозяин? Ищите хозяина!

Псы покрутились у порога, потом пропали во тьме. Мы стояли в дверном проеме, Стуро прикрывал ладонью трепыхающийся огонек. Холодно. Темно. В небе ни поблеска, но снегопад прекратился. Я прислонилась к косяку.

Где-то в лесу скрипело дерево. Надрывно скрипело, неотвязно, не хочешь, а слушаешь. Я ясно видела его — высокого деревянного старика, по колено вросшего в землю. Ночью, в толпе отступивших на шаг соседей, стонет и стонет, раскачиваясь как от непреходящей боли. Надоевший всем старик, которому не дожить до весны.

Не дожить до весны.

— Пойдем в дом, — сказал Стуро.

Мы вернулись.

— Куда он мог уйти? Зачем? Зачем снотворное? Ты что-нибудь понимаешь?

— Снотворное было не для нас, — помедлив, ответил Стуро.

Я опешила. Не для нас? Для кого? Для нотариуса? Для возницы? Он наливал всем из одной бутыли…

— Он сам его пил. Вместе с нами.

Правда, это еще не значит, что он лежит сейчас где-нибудь под кустом. «Учили, вот и знаю», вспомнила я. Принялась рассматривать засохшие подтеки внутри кружек. Сладко. Липко. Не понятно. Поди, разбери, что это за зелье!

Стуро сидел, закрыв глаза. Брови сомкнуты, лоб наморщен. Потом пробормотал:

— Ирги был недоволен, когда мы выпили. Он чего-то ждал. Он… он имел какой-то план… да. Что-то, связанное с тем человеком, который писал бумагу.

Бумага составлена. Нотариус уехал. С ним — копия. Кажется, все в порядке.

Но Ирги думал иначе. Не понимаю. Голова болит.

— Что же нам теперь делать, Стуро?

Он помолчал, глядя на меня из чащи спутанных волос. Губы у него кривились.

— Не… не надо. Не беспокойся так… Подождем до утра. Собаки… они его найдут… Альса…

Да он сам перепуган. Никакой эмпатии не нужно, чтобы это увидеть. Вон, как глаза блестят… не слезы ли это?

Я почувствовала, как у меня расширяются зрачки. Стуро вдруг вскочил.

— Я… я пойду, поищу его…

— Нет! Стой!

Кинулась к нему, обхватила, прижалась покрепче. Перспектива остаться одной повергла меня в ужас.

— Пожалуйста, не бросай меня! Ты сам сказал… собаки найдут…

Он как-то сразу ослабел, обмяк. Ладонь его прикрыла мне затылок. Я слышала, как грохочет его сердце — словно молотком по лбу.

— Да. Собаки. Подождем.

Что мы, собственно, сходим с ума? Завели вот друг друга. Ведь ничего такого… подумаешь, ушел. Еще не повод. Еще спросим его, зачем весь этот балаган…

Остаток ночи мы провели на сундуке, тесно прижавшись. Пялились на светильник и молчали. Два раза Стуро оставлял меня, чтобы подбросить дров в огонь, и каждый раз я боялась, что он повернет в дверь, а там на улицу, и мне его уже не догнать.

Потом за слепым окошком мутная чернота приобрела сизый оттенок, постепенно перелившийся в молочную голубизну. Издалека, как из другого мира донесся печальный отзвук — в Бессмараге звонили к утренней молитве.

Начало второй четверти. Никто не вернулся. Ни Ирги, ни собаки. Ирги отсутствовал уже более полусуток, если считать, что он ушел, как только мы заснули.

Мы побродили по дому и Стуро обнаружил, что исчезли лыжи. Впрочем, нас это не удивило — по лесу просто так не погуляешь. Выбрались во двор — две смурные нахохленные тени. Потоптались, разглядывая путаницу собачьих следов. Следы почему-то убегали влево, в самые дебри. Мы прошли немного и завязли в сугробах.

— Я полечу над лесом, — сказал Стуро, — может он где-нибудь здесь, рядом, и ему нужна помощь.

— Собаки бы пришли за нами.

— Альса, — взмолился он, — ты пойми… Случиться могло что угодно… Собаки… а если они не могут отойти от него? Альса!

Я все понимала. Мне было муторно и тоскливо, но я все понимала. Вот только крыл у меня не имелось, чтобы осмотреть сверху весь этот проклятый лес.

— Лети, Мотылек. Только, пожалуйста, не приближайся к жилым местам. Вернись и все расскажи мне. Если и ты пропадешь…

— Я не пропаду.

Он поспешно чмокнул меня, развернул свои звенящие паруса и начал длинный разбег по пологому склону в сторону тропы.

Влажный зябкий воздух подхватил его, закинул в светлеющее небо, превратив в черный широкий треугольник. Треугольник очертил небрежную дугу, развернулся острием на юго-восток и растаял.

Я чуть не ослепла, вглядываясь в кадакарское обманчивое небо. Потекли слезы. Я села на порог пустого дома и поревела, уткнувшись в колени. Как вдова или нищенка.

Шло время. Легче не стало. Я потерла снегом лицо и принялась мерять шагами двор. К общему букету добавилось раздражение.

День на дворе! Где эти два? Где?

Не могу. Надо как-то действовать. Спуститься в деревню, расспросить… Нотариус точно ехал через Косой Узел, может там что-то заметили? Может он что-нибудь кому-нибудь сказал? Эрбу? Данке? Имори?

Я заметалась. Вниз, в деревню! Где этот крылатый негодяй? Надо идти вниз! Написать на снегу? Он же неграмотный. Нарисую стрелку — увяжется за мной. Как ему обьяснить, чтоб не совался в деревню? В любом случае он увидит мои следы.

Ну и пусть. Пусть видит, пусть тащится… Надеюсь, догадается не сваливаться сверху селянам на головы, а пешком притопает, ногами своими перебирая. И — вот еще что мы сделаем.

Я забежала в дом, разыскала там привезенный из Арбенора подарок — плащ с капюшоном. Вышла наружу, поозиралась. Пусто. Никакого намека. Ну и пожалуйста.

Зашагала в сторону тропы. На повороте, где скалы и сосны скрывали охотничью избушку, бросила плащ. Прямо поперек собственных следов. И отправилась дальше.

Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник

Ага. Щас. Прям сами они тебе проснулись и побежали. Вперед кобылы.

Уж коли повезет, так повезет — старый добрый принцип. Какое-то время я шел на лыжах, но по разбитой езжалой дороге на лыжах не особо погуляешь. Подопечные мои все дрыхли и дрыхли, так что забрался Сыч на козлы, рядом с кучером Люгом, не замедлившим пристроиться у меня на плече. И нахрапывал в ухо, зараза. А господин Оденг из возка ему подсвистывал. На тормошение мое ни один, ни другой не реагировали совершенно.

От меня ничего не зависело, и мысли снова побежали по кругу, натягивая поводок. Досадные мелочи есть досадные мелочи. Не более того. А план наш, с какой стороны не прокачивай, выглядит вполне пристойно. На первый взгляд, во всяком случае. Да и на второй тоже, черт побери. Пошла прочь, зануда с колокольчиками, слышишь, вон пошла! Если бы могли найти — раньше бы отыскали. А сматываемся мы просто так. Надоела глушь Этарнская, ясно?

Нет, действительно. До Иреи не так уж далеко, да и затруднен перехват тем, что мы на плаву будем… И вообще, он возможен, перехват этот, только если по следу уже идут вплотную и знают, что нас трое. Брось, приятель. Брось. Загнать себя в угол ты еще успеешь. Вся жизнь впереди — сомневайся на здоровье, — а вдруг они все же полезут в Андалан? То есть, если поймут, что ты туда подался. Энидар сам из шкуры вылезти готов и других заставит, чтоб тебя заполучить. Может даже предложить обменять тебя на Даула… Нет. Эт’ ты хватил, Сыч. Этого Энидар не сделает. Никогда не сделает. Право убежища священно. Право убежища — это Кодекс. Даже Тан не предложит такого. Даже Рейгелар. Как он говорил тогда: