Геннадий Прашкевич - Человек Чубайса

• Название: Человек Чубайса
• Автор: Геннадий Прашкевич
• Жанр: Современная проза

В основе любого крупного капитала лежит преступление. И только от личных качеств человека, преступившего закон, зависит: пойдет он в тюрьму или благополучно займет свою нишу в сфере современного бизнеса. Деловой человек Андрей Семин, начав с рэкета, пройдя через предательства и смерти друзей, через многочисленные искушения, движется к вершине, считая, что где-то там он сумеет наконец очиститься и где-то там ждет его спасение… Ему еще предстоит узнать, что на вершинах богатства недостаток кислорода ощущается порой сильнее, чем в отравленных болотах бедности…

---

Ну, ладно, думал я, десять штук зеленых (наличкой) Шурка мог держать в папке для какого-то специального случая. Сейчас эти деньги Шурке не нужны, хотя с радостью выложил бы я эти баксы, появись Шурка в «Рыбах». А стрелять так стрелять… Похоже, гипсовый старец в метро сказал мне правду… Несколько дней назад я имел в кармане пять баксов, сегодня мог заводить собственное дело… А гулять так гулять… Главный вопрос один, с пьяной увлеченностью бубнил рядом зарвавшийся Юха: был выбор у Бога, когда он создавал Вселенную, или не было у него выбора?…

– Да неужто, блин, не было? – поразился Долган.

Юха смиренно покачал головой: «Я тоже не знаю».

Дым пеленал необозримые просторы зала. Как при Синопе.

На площадке перед гремящим оркестром бурно отплясывало несколько пестрых пар. А стрелять так стрелять, а любить так любить… Рядом два сдвинутых столика то совершенно пустели, то расцветали как клумба. Время от времени в меня впивались острые глазки какой-то симпатичной твари, которая настоящей обезьяной скакала возле оркестра, а потом за столиком резко хваталась за фужер с шампанским.

Я издали раздел симпатичную тварь взглядом. Она мгновенно откликнулась.

Не надо паскудства, сказал я себе. Ну, вот безумно я жалел Шурку. Никак не мог поверить в случившееся, бред все это, и ясно рассмотрел господина майора, время от времени присутствовавшего при симпатичной твари. Разумеется, майор был в штатском, да и не майор он, конечно, был, просто все вокруг казалось мне нелепым. Шурка должен был привести меня в этот зал, а Шурки не было. Совсем не было. Недавно был, а сейчас его совсем не было. Я постепенно надирался, от этого моя нижняя губа все сильней оттопыривалась, верный признак того, что жизнь становится невмоготу… Ну, правда, почему так?… Ну, вот нет Вадика Голощекого, и хрен с ним… Ну, вот нет бывшей жены, то же самое… Но Шурка, Шурка…

Пытаясь встряхнуться, я перевел взгляд на Юху.

Как раз в этот момент он выпил на брудершафт с пацанами.

Правильно, сказал я себе. Рыба ищет, где глубже, а Юха… Вот именно.

Я Юху любил, а ведь еще не поинтересовался, чем он зарабатывает себе на жизнь. Наверное, преподает где-нибудь. На выпивку Юхе хватает, по крайней мере, квартиру пока не продал, хотя квартира завидная. Даже библиотеку пока не пропил. А сейчас, встретив меня, считает, наверное, что пруха ему пошла. Несколько дней назад я сам так считал. Угоди дурацкая пуля в меня, я бы и помер с ощущением прухи. До боли в сердце я жалел Шурку. Ведь «Брассьюри», считай, была почти в руках Шурки, он почти дожал бывшего таксиста. От того, наверное, подумал я, перехватывая пронзительный взгляд нежной твари, и летят пули в таких, как Шурка… Значит, Господь еще не забыл про нас, грешных, держит ситуацию под контролем… Жалко, что Шурка не успел выкупить из таможни парашют Вадика Голощекого, это пришлось бы в кайф… Почему, черт возьми, Вадик сбежал, а не разбился, прыгая с парашютом?…

Я прислушался к пацанам.

Иногда странные истории можно услышать.

Оказывается, три года назад Шурка здорово маялся без квартиры.

Первую свою квартиру он потерял в результате каких-то спекуляций, а вторую никак не мог купить. А плешивый Долган как раз в это время завел небольшое дело, поимел некий кооперативчик. Он (как и Шурка) не входил тогда в команду Филина (наверное, и команды еще не было), вот, подумав, Шурка предложил Долгану взять кредит в банке.

Идея у Шурки была красивая: игральные карты!

Что еще, кроме игральных карт, можно было купить в стране, шумно и безоглядно вступившей в перестройку, в огромной, переворошенной, как муравейник, гудящей, нищей, бунтующей, вопящей, несущейся неизвестно куда стране, всем демонстративно показывающей пустые прилавки? А у Шурки, ко всему прочему, имелся выход на известный ленинградский полиграфический комбинат. Короче, взяли мы кредит, рассказал Долган, ровно один миллион рублей – под пятнадцать процентов годовых. В те годы почему-то запрещалось брать в кредит больше, чем один миллион. Почему правительством была выбрана именно такая цифра, никто толком объяснить не мог, но существовала по этому поводу специальная инструкция.

Все это Долган рассказал сумбурно, сбивчиво и по его тусклым глазам, а так же по досадливым словечкам, то и дело слетающих с его веселых поганых губ, я понял, что он до сих пор не простил покойнику ни одной копейки. Вот ведь знал, паскуда, что нет больше Шурки, что навсегда упокоился его приятель Шурка, а все равно ничего не простил. Я это сразу взял на заметку. Мало ли? Вдруг придется работать в паре?

Получив кредит, Шурка создал дочернее предприятие.

Долган, значит, в головняке, а Шурка в дочернем.

Сейф на двоих, бухгалтерша на двоих (они с ней не спали, досадливо подчеркнул Долган), а вот печати заказали две – для удобства. Понятно, Шурка незамедлительно улетел в Ленинград, там явился на полиграфический комбинат к своему приятелю-жулику и вплотную занялся покупкой и отгрузкой игральных карт. В Сибири карты должны были пойти в реализацию через сеть книжных магазинов и многочисленных в то время киосков «Союзпечати». Как раз появились первые легальные казино. Это тоже шло в жилу. В казино много карт надо, там на каждую сдачу идет свежая колода. По взаимной договоренности со счета Долгана должны были уйти в Ленинград четыреста тысяч, а с Шуркиного – миллион. Естественно, счета проплатили и Долган остался в Энске ждать прибыли. Правда, пока Шурка со своим приятелем-жуликом изучал питерские кабаки, нанятый Шуркой КАМАЗ, доверху загруженный игральными картами, ушел почему-то не в Энск, как предполагалось, а в далекую солнечную Молдову. Под тенистым городом Кишиневым КАМАЗ загнали в цыганский табор и разгрузили. Обалделый шофер, вернувшись в Энск, сильно удивил Долгана таким сообщением.

Но, в принципе, какая разница – Энск или Кишинев? Долган спокойно занимался делами своего кооперативчика и ждал прибыли. Скоро, блин, много будет прибыли, пьяным голосом каждый день сообщал по телефону Шурка. Скоро привезут наличку в трех больших мешках, потому что в одном мешке, блин, столько налички не поместится.

Но дни шли, а деньги не приходили.

Занявшись в мае квартальным отчетом, Долган с испугом обнаружил, что Шурка перевел миллион в Ленинград не со своего счета, а с Долгановского. При этом Шурка грубо подделал подпись Долгана. «Где деньги, блин?» – каждый день теперь орал Долган по телефону. «Как это где? – дивился Шурка. – В дороге, конечно! В больших мешках. Везут из Кишинева. Это солнечная Молдова. Не малый путь». – «Что значит, везут? – орал Долган. – Нам пора закрывать кредит. Да и вообще, странно… Эта подпись… Зачем, блин, ты подделал подпись?…» – «Да торопился, понимаешь…»

Короче, пришлось Долгану самому лететь в Питер.

В Питере он обзвонил нужных людей, обрисовал связи, а уж после этого двинулся на полиграфический комбинат.

А там, оказывается, его ждали.

И даже не просто ждали, а очень. И сразу предъявили гарантийное письмо с его, Долгана, собственной (подделанной, конечно) подписью. А по этому гарантийному письму, составленному по всем правилам, Долган обязан был не только поставить полиграфическому комбинату три вагона шпал, но еще доплатить какую-то сумму наличкой, потому что беспринципный, но требовательный Шурка часть игральных карт взял с какой-то особенной роскошной рубашкой.

Я не дослушал конца истории.

Наклонился к плечу незнакомый пацан, смуглый, нервный, настоящий мачо-латинос. Я таких не люблю. Зайди во второй кабинет, шепнул. И сразу отвалил, будто не имел ко мне никакого отношения. По пьяни я почему-то решил, что во втором кабинете сидят мордовороты, интересующиеся Шуркиной папкой, но ждал меня в кабинете Филин. Он оказался совершенно невыразительным человеком в простом, но добротном костюме, явно не купленном в магазине. Даже в «Рыбах» Филин (Виталий Иванович) не позволил себе расслабиться, все пуговички на костюме были застегнуты, а неброский галстук туго затянут. Что-то страдальческое проглядывало в легких морщинах, густо покрывавших его лоб, в осторожном взгляде. На меня Филин взглянул как на какую-то поганку неизвестного пока вида. Вот приходится и с такими работать, подтвердил его страдальческий взгляд. Но вслух он сказал другое.

– Парашют на какой таможне?

Оказывается, Шурка успел о парашюте растрепаться.

– Я туда специального человека отправлю, – страдальчески заявил Филин. – Мне память о Вадике дорога. Мы все его знали. – Он плеснул коньяку в какую-то крошечную рюмку из тяжелого стекла и оглядел меня: – Чтобы иметь хорошие сборы, надо самолично воспитать, а иногда даже перевоспитать большое стадо баранов. Понимаешь, о чем я?…

Я кивнул.

– Пьешь в меру, это хорошо. И Костю-козла правильно припугнул, – (все-то он знал, скотина). – Оно, конечно, с Шуркой получилось нехорошо, но в нашем деле всякое бывает. Ты это помни. Каждый за себя, один Бог за всех. Все ходим под Богом. – И, помолчав, добавил: – Считай, ты в команде.