Павел Молитвин - Проклятый город

• Название: Проклятый город
• Автор: Павел Молитвин
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-15019-6

Этот город был проклят с самого начала. Построенный среди гиблых болот на костях тысяч крепостных, он поражал имперским величием, но в то же время всегда оставлял впечатление нереальности своего существования. И вот кошмар питерцев стал явью. Город ушел под воду, и только шпили и купола сияют над гладью безобразно огромного Финского залива. Петербург умирает, но в нем продолжается странная и жестокая жизнь, по сравнению с которой «Водный мир» Кевина Костнера кажется наивной детской сказкой.

Генетические эксперименты, призванные помочь людям адаптироваться к новым условиям, приводят к появлению настоящих монстров. На фоне всего этого времена, когда город слыл «криминальной столицей», воспринимаются жителями как ушедший навсегда «золотой век». Но еще остались те, кто помнит правду, борется за справедливость и надеется на лучшее…

---

— Кто-кто?

— Арколь. Один из парижских мостов называется «pont d'Arcol»…

— Точно! Напротив Notre Dame! — оживленно воскликнула Эвридика. — А что ты делал в Париже?

— Оказался там проездом и глазел на местные достопримечательности, — с ухмылкой ответил Радов. — Так вот, не помню, кто этот мост атаковал, а кто защищал, во время многочисленных парижских усобиц, но факт тот, что подступы к нему находились под перекрестным огнем. Узкую площадь перед мостом усеяли трупы. Знаменосец был убит, войско колебалось. И вдруг юноша с горящими глазами и развевающимися волосами подхватил упавшее знамя и, размахивая саблей, крикнул: «Мое имя Арколь! За мной! Ура!» Он бросился на мост и, понятное дело, был убит. Но пример его увлек атакующих, и они, ринувшись вперед, захватили мост. Теперь он носит имя этого юноши, о котором никто ничего не знает…

— Да-да, я тоже слышала эту историю! Мужественный поступок!

— Вспышка решимости опьяненного жаждой славы юнца, который перед смертью не забывает выкрикнуть свое имя, — хмуро изрек Юрий Афанасьевич. — Но я лично следовать его примеру не намерен. И тебе не советую. Даже если у нас появится возможность шантажировать мцимовцев — ради восстановления, например, твоего доброго имени — лучше нам этого не делать.

— Мы не будем этого делать! — радостно сказала Эвридика, чутко выделив из сказанного Четырехпалым два самых важных для нее в данный момент слова: «нас» и «мы». — Только бы они нас оставили в покое.

— После того, как поищут и не найдут, придется оставить, — сказал Радов. — Слышишь? Кажется, тебя зовет отец.

Эвридика крепко стиснула его пальцы и умчалась к Стивену Вайдегрену.

Юрий Афанасьевич подумал, что надо бы сходить, проверить, как там ребята устроились на ночлег, но вместо этого крепче вцепился в леер, не в силах отвести глаз от парящих над кильватерной струей чаек. На фоне быстро темневшего на юго-востоке неба они казались ослепительно белыми, а пронзительные крики их звучали почти по-человечьи.

4

Автобус мчался по пустынному Ново-Выборгскому Шоссе, словно убегая от туч, наплывавших на Питер откуда-то из глубин России. Сидевшая у окна Эвелина заснула еще при выезде из города — сказывалось действие биостимулирующего браслета и решетниковских пилюль. На подъезде к Симагино Снегин тоже начал задремывать, а в районе Кирилловского забылся тяжелым, беспокойным сном.

Посещавшие его видения были обрывисты и бессвязны. Сначала ему снилось, что изготовленные для них Петей Щелкуновым — носившим, разумеется, кликуху Щелкунчик — идентификационные карты рассыпаются у него в руках. Потом пригрезилась засада на автовокзале — которой не было и быть не могло. Но с ней Игорь Дмитриевич лихо расправился, расстреляв врагов из слайдера, который, ясное дело, с собой не взял. Затем он полюбовался взрывом «Голубого бриза», представившегося ему в виде неуклюжего броненосца времен Первой мировой. Причем снилось ему почему-то, что топит эту махину не Радов, а стая ихтиандров. Завершился весь этот невразумительный, тягостный калейдоскоп полетом над ночным Питером. Зрелище видимого с высоты птичьего полета города, окончательно затопляемого темными водами алчности и злобы, ненависти и отчаяния, тоски и печали, подействовало на Снегина столь удручающе, что он вывалился из тенет сна весь в поту, с отчаянно бьющимся сердцем и мерзостной ломотой в висках.

— Прав был доктор Монтэгью, писавший: «Язвы желудка возникают не от того, что вы едите. Язвы возникают от того, что съедает вас»! — пробормотал Игорь Дмитриевич, с завистью косясь на Еву, спавшую сном праведницы. Некоторое время он всматривался в ее скупо освещенное проносящимися мимо фонарями лицо, показавшееся ему в их мертвенном свете таинственным и прекрасным, а потом тихо продекламировал своего любимого Хайяма:

Чем за общее счастье без толку страдать —
Лучше счастье кому-нибудь близкому дать.
Лучше друга к себе привязать добротою,
Чем от пут человечество освобождать.

И тут, словно ожидавший его пробуждения, запищал мобильник.

— Вовремя ты дал деру, — не тратя время на приветствия, произнес Андрей Ефимович Волоков. — Контора твоя перестала существовать. Неизвестные бахнули по ней из heavy fist.[36] Жертв нет. Гости твои успели смотаться.

— Слава богу! — прохрипел Игорь Дмитриевич и, откашлявшись, сказал: — Мне очень жаль. Я возмещу ущерб, как только встану на ноги.

— Береги себя. И не забывай корешей.

Андрей Ефимович отключился, а Снегин, вытирая пот, хлынувший внезапно изо всех пор, подумал, что ущерб по его берлоге — это отзвук взрыва «Голубого бриза».

МЦИМ действительно стрелял по воробьям из пушек, но беда заключалась в том, что хотя сами воробьи оставались целы, все вокруг них валилось и рушилось. Эвелина, Эвридика, Радов со своими курсантами, Патрик Грэм… И черт дернул этого самоуверенного писаку бродить по Питеру где ни попадя!

Интересно, в силах ли осталось их с МЦИМом соглашение, подумал Игорь Дмитриевич, припоминая, как некогда один из мцимовских переговорщиков нажил его интеллектуальным террористом. Terror — по-латински страх, ужас, хотя римляне предпочитали слово «timor». Таким образом, его окрестили интеллектуальным устрашителем — не так уж плохо, если вдуматься! И если в Стокгольме он не обнаружит на счету обещанную сумму, то, как бог свят, напомнит здешним метазоологам о своем существовании! Интеллектуальный террорист тем и отличается от обычного, что в состоянии испортить жизнь оппоненту, находясь на другом краю света. Правда, саму жизнь он отнять не в состоянии, но даже самый заклятый враг не посмел бы обвинить Игоря Дмитриевича в кровожадности. У него другие методы, в основе которых лежит обладание необходимой информацией. Кстати, надо будет узнать, не раскаркал ли радовский интеллектуал вожделенные файлы из Пархестова ноутбука…

Обдумывая ходы, которые заставят мцимовцев компенсировать ему бегство с родины и потерю любимой берлоги, Снегин не испытывал к ним ненависти, несмотря на все то горе, которое они причинили ему и его близким. Подобно тибетским мудрецам, он полагал, что, ненавидя зло, следует жалеть его носителей, которые сами становятся его первыми жертвами… Такой взгляд на происходящее избавлял Игоря Дмитриевича от ненависти к какому-то конкретному мцимовцу и не позволял жажде мести — а мстить ему было за кого! — разъедать душу, подобно тому как ржавь разъедает железо.

Нет, он решительно запрещал себе помышлять о мести, сознавая, что МЦИМ — всего лишь одно из уродливых порождений несовершенного мира. Изначальное зло, причина всех бед коренилась в гибельной для человеческой цивилизации тенденции создания все новых и новых материальных благ при постоянном сокращении духовных потребностей.

Статуи, созданные Фидием и Праксителем, в солнечно-цветущей Элладе, являлись идеалом, приблизиться к которому удалось разве что Микеланджело Буанаротти. Рубенс, Тициан, Веронезе так и остались непревзойденными живописцами. За невостребованностью обществом, океан человеков не рождал больше жемчужин масштаба Пушкина, Шекспира и Гете, Бетховена, Чайковского, Баха. Художники и музыканты, скульпторы, поэты и писатели выродились в ярмарочных шутов, припаскуднейше кривлявшихся на потеху невзыскательной, скверно воспитанной, скудоумной публики. Стоит ли удивляться тому, что дебилизация человечества приводит к возникновению МЦИМов всех сортов и размеров? Лежачему больному трудно уберечься от пролежней, а в гниющем мясе неизбежно заводятся опарыши.

Опарыши, которых любят рыбы… Которых ловят рыбаки… Лучшими из которых являются, безусловно, ихтиандры, поминать о которых в Питере считается дурным тоном… Неужели правы футурологи, утверждавшие, что человечество сменит новая, выведенная проклятыми метазоологами, раса ихтиандров?..

Пялясь в темноту за окнами автобуса, Снегин видел проносящиеся мимо выморочные поселки, жизнь в которых чуть теплилась, и душа его полнилась страхом. Статистика, согласно которой вымирала не только Россия, но и все человечество, не впечатляла, пока не посмотришь на карту или не выглянешь в окно автобуса. И виноват в этом, разумеется, не какой-то богопротивный МЦИМ, а сложившаяся система ценностей, драться с которой столь же бесполезно, как пытаться высечь море…

Суждены нам благие порывы,
Но свершить ничего не дано…[37]

— Что ты бормочешь? Никак, молишься? — спросила Эвелина.

— Так точно! — подтвердил Снегин. — Читаю специальную молитву, которую принято произносить перед тем, как пересечь границу Финляндии.

— Так я тебе и поверила! Разыгрываешь меня, за дурочку держишь! Пользуешься тем, что я твоего языка не знаю! — притворно обиделась Эвелина.