Альва Бесси - Люди в бою

• Название: Люди в бою
• Автор: Альва Бесси
• Издательство: "Прогресс"
• Жанр: Современная проза
• Год: 1981

Мемуарно-публицистическая книга «Люди в бою» по сей день является одним из лучших произведений о национально-революционной войне в Испании. Боец Интернациональной бригады, писатель запечатлел в ней суровую правду героической антифашистской борьбы, когда рядом с бойцами испанской республиканской армии сражались добровольцы из разных стран.

---

Здесь я наутро пишу и отдаю размножить на ротаторе английский бюллетень «Наша борьба». «В районе Эбро не прекращаются ожесточенные схватки. Наши войска продолжают героически отражать яростные атаки противника, которому удалось ценой тяжелых потерь немного выровнять фронт…» (Ощущение нереальности происходящего нахлынуло вдруг с небывалой силой.) Или — сообщения из Парижа: «В связи с международной обстановкой все отпускники, от рядовых до офицеров, получили приказ немедленно возвращаться в свои гарнизоны. Все резервисты знаменитой линии Мажино призваны на действительную службу…» (Муссолини издал приказ, чтобы все итальянские евреи, которые поселились в Италии после 1919 года, выехали из страны. Гитлер ведет переговоры со своим чешским прихвостнем Генлейном.) Мне приказано оставаться наготове на случай если понадоблюсь — но шансы на поездку в Барселону поистине ничтожны. В полдень я снова отправляюсь в штаб, на этот раз на продовольственном грузовике, перехожу дорогу и по дну лощины поднимаюсь к пещере на вершине холма. Здесь мне удается выяснить, что произошло: в секторе Корберы дрогнула одна из бригад прославленной Листеровской дивизии, и нас двинули туда, чтобы удержать оборону, что мы и сделали. Случилось и еще что-то, но, что именно, я в этот раз не узнаю. Близится ночь, но в пещере не замирает жизнь…

Когда-то этим естественным убежищем пользовались крестьяне: они обложили вход в пещеру каменной кладкой и оборудовали ее под жилье. (В Испании и сейчас полно пещерных жителей, которым негде больше селиться.) Внутри пещера разделена на множество просторных помещений, в каждом толпится народ. Из каждого несется нестройный шум приглушенных разговоров, треск пишущих машинок, жужжание коммутатора, голос того или иного jefe[162], сидящего на телефоне. Ибо здесь, в этой скалистой пещере, разместилась телефонная станция, нервный центр нашей бригады; отсюда, подобно паутине, расходится сеть проводов, тянется вниз по склонам, через овраги к командным пунктам четырех наших батальонов, развернутых в боевой порядок перед позициями неприятеля. По этим проводам, на скорую руку протянутым от одного холма к другому, идут те сведения, которые координируют наши действия, связывают нас в единое целое, позволяют нам функционировать как боевой части. А в центре этой паутины — человек, который держит в своих руках все нити, чья воля и разум ощущаются на конце каждого провода. Он небольшого роста и внешне далеко не соответствует общепринятым представлениям о том, как должен выглядеть военный. Однако, даже не заглянув в перечень его заслуг на посту командира с начала войны, сразу понимаешь: он знает, что делает, а его подчиненные верят в него. Этот невзрачный, низенький человечек — майор Хосе Антонио Вальедор, командир XV Интернациональной бригады.

Полночь

Пламя свечей причудливо искажает тени — колеблясь и трепеща, они ложатся на каменный потолок, усугубляя общее впечатление нереальности, которое здесь возникает. Нельзя избавиться от чувства нереальности, когда, пробираясь по этой мирной, такой типично испанской сельской местности, карабкаясь с террасы на террасу, огибая оливы, ты, войдя в пещеру, вдруг попадаешь в деловую обстановку, уместную, казалось бы, лишь для какого-нибудь крупного учреждения в центре большого города.

— Póngame con la Cincuenta y Ocho[163], — говорит кто-то. И продолжает: — Вулф?.. К тебе идет подкрепление, четыреста саперов, распорядись ими, как сочтешь нужным. Алло! Oiga, oiga! Central, yo estado hablando con la Cincuenta y Ocho…[164]

Слышно, как в отдалении говорит пулемет; в ночной тишине его голос звучит резко, властно. За рваным пологом облаков скрывается луна — вынырнет, потом снова спрячется, и ночь попеременно то освещается, то внезапно погружается во мрак. Черная громада холма, который сейчас в руках у неприятеля, сверкает огнями; по стороне, обращенной к нам, извиваясь, как исполинский светляк, ползет полоса пламени… Шагнешь обратно в пещеру — за порогом стоит Вальедор, простоволосый, засунув руки в карманы короткой, надетой нараспашку кожанки. Ты замечаешь, что на протяжении всей ночи — ей, кажется, не будет конца, этой ночи, заполненной многоголосьем людей и машин, — он ни разу не остается один, он все время разговаривает с людьми — с бойцами, с подчиненными ему командирами: у него всегда найдется время поговорить с человеком, и, с кем бы он ни вел разговор, будь то командир дивизии или простой боец, поставленный часовым у входа, он всегда держится одинаково. Он неизменно бодр — похоже, ничто не в силах вывести его из хорошего расположения духа — и, сыпля в свойственной ему манере, отрывистыми, короткими фразами, то и дело взрывается смехом.

— Digame[165], — твердит голос. — Quien? El capitán Dunbar? Un momento![166]

Противник напирает в секторе Корберы — говорят, Корбера теперь ничейная земля. В последние дни черных стервятников видишь стаями; слышишь сигнал avion от наблюдателей на холме и, припав к земле в тени олив, — тех олив, что навсегда останутся в твоих воспоминаниях об Испании, — следишь, как они парят над головой, накреняются, входят в вираж. Потом слышишь свист, видишь, как они роняют свои «яйца», как те летят вниз, увеличиваясь на глазах, чувствуешь, как земля под тобой содрогается, негодуя, в ней рождается гром, оглашает раскатами окрестность и замирает. «Где же наши самолеты?» — думаешь ты. А вот и они. Наконец, когда мы провели уже много суток на отдыхе, к нам приходит сообщение. Его приносят в час дня: «Подготовиться к выступлению и ждать приказа».

«Где Вальедор?» — раздается чей-то голос; но Вальедора нет. Линкольновцы меняют свои позиции, и он отправился к ним — на месте помочь, поправить, проследить, чтобы при новом размещении как можно лучше использовать выгоды пересеченной местности. У рядового бойца поле зрения ограниченно; ему нечасто случается видеть командира бригады. Но командир бригады — он тут, с ним; а такой командир, как этот, того и жди, незаметно объявится в ночной час рядом с часовым на посту, на puesto de mando[167] такого-то батальона, в расположении такой-то роты, под огнем. Это также одна из черт, свойственных этому человеку, ну и потом, у нас — особого рода армия. Наших командиров едва ли встретишь за много километров от передовой, где можно попивать шампанское да прогуливаться по улицам, щеголяя жарко начищенными сапогами. Вспомните хотя бы Мерримана, вспомните Дорана…

Два часа ночи

У скалистых стен пещеры, завернувшись в одеяла, растянулись бойцы: связисты, бойцы охраны, посыльные, которых после недолгой передышки вновь без конца гоняют по батальонам; лежат вповалку, как попало, лежат как мертвые, скованные ненадолго тяжелым сном вконец измотанных людей; хотя, если надо, они мгновенно вскочат на ноги, стряхнут с себя сон. А жужжание коммутатора все не смолкает: 59-й докладывает о ходе фортификационных работ, англичане — они пока в резерве — готовятся выступить на передовую.

— Digame, — говорит голос. — Aqui La Quince. De parte de quien?[168]

— В чем дело, черт возьми! — врывается другой. — Здесь был Годдар, показал, где ставить противотанковые. Так приступайте!

— Pongame, — говорит голос, — con La Batallon Sesenta… Oiga… oiga![169]

Свечи мерцают на сквозняке — это дует из открытых дверей, где, запахнув на себе одеяло, стоит часовой; слух ловит отзвуки разговора, который, сидя на земляном полу, ведут Вальедор и бригадный комиссар Гейтс. Они сидят, тесно привалясь друг к другу; Гейтс говорит тихим голосом, невнятно; Вальедор — отрывисто, четко. Эти двое, такие разные по возрасту, далекие друг от друга по культуре и воспитанию, как породившие их континенты, сидят здесь в пещере, запрятанной в испанских горах, и беседуют, как могут беседовать лишь старые друзья, которые встретились много лет назад и с тех пор больше не разлучаются. Гейтс встает: ему еще объезжать позиции на передовой, а уж потом он ляжет на часок поспать.

Что-то тревожное витает в ночном воздухе — оно таится и в напряженной тишине, и в несмолкаемом гуле разговоров, и в топоте ног туда-сюда. Эта тревога ощущалась и сегодня днем, когда гремела вражеская артиллерия, когда снаряды ложились у самого входа в командный пункт и своды пещеры содрогались от взрывов авиабомб; когда кругами, словно исполинский стервятник, ходил в небе фашистский самолет-разведчик. Теперь ее чувствуешь снова в молчании этой ночи, почти нерушимом молчании — лишь изредка бухнет невдалеке тяжелое орудие, с лязгом проедут внизу по шоссе наши танки, властно заговорит далекий пулемет.

Вальедор с начальником штаба Данбаром изучают карты, на которых пронумерованы окрестные холмы. Годдар, по обыкновению размеренно, отчетливо говорит, его слушают разведчики и наблюдатели нашей бригады. «В дневное время эта точка просматривается», — замечает кто-то. Головы, склоненные над картами, сближаются; голоса звучат глуше; напряжение заметно возрастает. Поминутно раздается писк коммутатора, и Вальедор нагибается к телефону, стоящему под боком, слушает и сверяется с картой. Снаружи луна выходит из-за облаков, и видно, как по дну оврага бредут вверх мулы; эти терпеливые, выносливые существа доставляют наверх бессчетные ящики с боеприпасами. На пути в расположение батальонов им нужно перевалить через гребень холма.