Вячеслав Шапошников - К земле неведомой: Повесть о Михаиле Брусневе

• Название: К земле неведомой: Повесть о Михаиле Брусневе
• Автор: Вячеслав Шапошников
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1985

Вячеслав Шапошников — прозаик, поэт, публицист. Он автор нескольких поэтических книг: «Китеж», «Вохомский хоровод», «На ярмарках осени», «Вечерние холмы», «Просолок», «Ивовый свет»… Им написана художественно-публицистическая книга «Красносельские ювелиры». В последние годы писатель особенно плодотворно работает как прозаик. Были изданы его романы «Вечный путь» и «Ефимов кордон», книга повестей и рассказов «Угол». Повесть «К земле неведомой» посвящена замечательному революционеру, выходцу пз кубанского казачества Михаилу Ивановичу Брусневу — организатору и руководителю одной из первых социал-демократических организаций России.

Автор рассказывает о сложном и драматическом периоде в революционной деятельности М. И. Бруснева, связанном с его пребыванием в Петербурге и Москве. Исключительное мужество, цельность характера, человечность, верность революционным идеалам — вот чем особенно привлекательна личность этого замечательного человека.

---

— Мы, интеллигенты, та сила, которая призвана самой историей для искоренения народных бедствий, стало быть, наш долг — всячески способствовать разрешению упомянутого вопроса… — продолжал Михайловский.

И опять Михаилу хотелось возразить ему: нет, не интеллигенция призвана для искоренения народных бедствий, такое ей не по силам, сам народ, лишь он сам, способен искоренить свои бедствия, а долг интеллигенции — помочь народу организоваться, подняться на борьбу, и путь к победе тут один — через пролетарскую революцию! Только через нее!

Михаил понимал, что возражать Михайловскому, окруженному в основном единомышленниками, — дело напрасное. Таким образом он лишь раскрыл бы себя.

В том, что кружок Астырева был по сути своей народовольческпм, Михаил уже имел возможность убедиться, побывав в этом доме на нескольких предыдущих журфиксах. Правда, сам Астырев не чуждался и социал-демократических взглядов (потому-то в основном Михаил и не порвал с ним сразу же), но народовольческие тенденции пока что одерживали в нем верх. Да и другое надо было брать в расчет: слишком в открытую действовал астыревский кружок, слишком вызывающе-громко, почти не соблюдая никаких правил конспирации. В этом доме, на очередном журфиксе, мог оказаться кто угодно… После Михайловского слово взял хозяин дома.

— Господа! — начал он, подняв над собой небольшой сероватый листок. — Вот письмо к голодающим крестьянам! Послушайте:

— «Тяжелая беда навалилась теперь на Россию: в 20 губерниях народ голодает. Все крестьянское хозяйство рушится, и крестьянину ничего не остается делать, как идти в батраки к помещику или купцу. Народ разоряется потому, что земли у него было мало, подати брались с него большие, а в случае нужды он ниоткуда помощи не получал. Правительство помогало богатеть помещикам, купцам и фабрикантам, а крестьянин управлялся со своей бедой, как умел. Народ напрасно верил тому, что царь сделает для него что-нибудь настоящее. Теперь народ надеется на царя и не хочет понять, что вся беда его произошла оттого, что царь дружит с дворянами, чиновниками и купцами. Пойми, русский народ, что тебе надеяться не на кого, кроме как на свою силу могучую. Много теперь в городах людей, которые хотели бы помочь народу; надо бы вам с этими людьми столковаться!.. А пока прощайте!

Мужицкие доброхоты. Типография народовольцев. Март 1892 года».

Листовка подействовала на всех возбуждающе. Все заговорили разом, перебивая друг друга.

Михаил чувствовал себя случайным гостем на чужом празднике.

Уходя в позднем часу от Астырева, он улучил минуту, передал тому принесенную брошюру, однако Астырев, мельком глянув на нее, тут же ее и возвратил:

— Статью Плеханова я уже прочел. Мне ее еще в конце прошлой недели принес один знакомый. Должен вам сказать: от Плеханова можно было ожидать лучшего писания. Я, например, в своем реферате о неурожае, который недавно читал в Юридическом обществе, приводил те же факты, какие Плеханов привел в своей нелегальной статье.

— Ну вот… — Михаил растерянно улыбнулся, — а я-то полагал, что вы, Николай Михайлович, этого прочитать не имели возможности…

Он не знал о том, что на следующий день после собрания, состоявшегося на его прежней квартире, к Егупову забежал Василий Тихомиров и Егупов попросил его передать экземпляр «Всероссийского разорения» Марии Курнатовской, с тем чтобы та отнесла брошюру Астыреву.

ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ

Забастовку на Прохоровской мануфактуре Афанасьеву с его товарищами по кружку организовать удалось-таки. О том, что она состоится, Афанасьев известил Михаила накануне. Для нее нашелся новый подходящий повод: работающие на разбраковке рабочие обнаружили явный обмер. Во многих кусках и ситца, и молескина оказалось на несколько аршин больше, чем записано было по табели, то есть рабочие-ткачи «гнали» лишние, неоплачиваемые, аршины. Шум был поднят на мануфактуре большой. Дело дошло до вызова полиции. И хотя перетрусивший хозяин согласился на удовлетворение целого ряда претензий, предъявленных ему рабочими, дело не обошлось без арестов. Победа далась дорогой ценой, арестовано было около двадцати человек, в том числе почти все члены кружка, только-только организованного Афанасьевым. Сам Афанасьев ареста избежал, но заставил Михаила как следует поволноваться. Ведь, окажись Афанасьев в числе арестованных, Михаил остался бы во вновь созданной организации вообще в одиночестве и без надежды на скорую связь с какой-нибудь группой московских рабочих. Михаил считал, что забастовка была несвоевременной, скороспешной, неосновательной. Афанасьеву надо было заниматься не подготовкой и организацией этой забастовки, а дальнейшим укреплением и расширением своих связей в рабочей среде, созданием кружка, в котором Михаил предполагал в ближайшее время начать занятия. Он понимал торопливость Афанасьева. Прожив в Москве около года, в оторванности от товарищей по «Рабочему союзу», от живой революционной практики, тот просто не удержался, когда представилась возможность организовать и провести забастовку.

Между тем на новой квартире Михаила состоялось два очередных собрания. На первом из них было образовано что-то вроде организационного комитета из шести человек. Вошли в него кроме самого Михаила Кашинский, Егупов, Терентьев, Квятковский и Вановский.

На том же собрании занялись подсчетом сил и средств, которыми организация могла располагать. Егупов сказал об учениках Технического училища, о бывших студентах Ново-Александрийского института, продолжающих обучение в институтах Москвы и Харькова, о студентах Варшавского университета, о своих рижских знакомствах. Кашинский смутно упомянул о себе, Терентьеве и Квятковском, как о революционных деятелях среди московского студенчества. Михаил рассказал о «Рабочем союзе» в Петербурге.

«Подняв вопрос о подсчете сил (так сказано было Кашинским), они подсчета этого так и не сделали, поскольку не имели определенного плана дальнейших действий. Решено было постепенно и осторожно привлекать имеющиеся силы к конкретной революционной работе по море того, как работа эта станет приобретать более целенаправленный и последовательный характер. Попутно заговорили и о средствах организации. Деньги нужны были и на покупку нелегальных изданий, и на разъезды — для поддержания контактов с другими организациями. Егупов пообещал внести в общую кассу двести рублей, которые должен был прислать ему из Риги Горбачевский; Михаил сказал, что тоже сможет раздобыть кое-какие деньги, имея в виду занять примерно такую же сумму в кассе «Рабочего союза», в Петербурге. Наметили план сбора денег, используя подписные листы, лотереи и личные взносы.

Кашинский заговорил об устройстве общего съезда, на котором была бы выработана точная и определенная программа действий и минимума требований на случай государственного переворота. Возможность такового для Кашинского была вполне реальной, поскольку «неурожай прошлого года и голод, последовавший за ним, сделали обстановку в России взрывоопасной».

«Обстановка такова, — говорил он, — что мы должны торопливо приняться за создание общероссийской революционной организации, за составление ее программы, причем все прежние программы революционных сообществ и организаций России для нас непригодны. Мы должны выработать новую, боевую, программу. Самая пора теперь — приниматься за быструю, живую работу! Сил в обществе накопилось достаточно, надо эти силы лишь сплотить посредством знакомств и, главное, посредством съезда!..»

Михаил высказался за неторопливые, осмотрительные действия.

Закончилось это собрание тем, что решили поставить две конкретные задачи: во-первых, найти постоянный и надежный источник, позволяющий иметь в изобилии нелегальные издания, во-вторых, образовать достаточный денежный фонд, который обеспечил бы поездки членов организации для связен с другими городами России до осени текущего года.

Спустя два дня после этого собрания к Михаилу в обеденное время явился Егупов. Вид у него был заговорщицкий. Молча он положил перед Михаилом две прокламации.

— Что это? — спросил Михаил.

— Да вот сегодня ко мне забежал Василий Тихомиров и вручил по пяти экземпляров той и другой прокламации, — сказал Егупов и торопливо пояснил — Обо прокламации отпечатаны и составлены какой-то неизвестной народовольческой организацией. Первую Тихомиров раздобыл через своего приятеля, вторую дала ему Мария Курнатовская. У той их — целый пук, и она не знает, куда их девать. Главное-то в том, что вот где-то в Москве, с нами рядом, действует очень активная народовольческая организация, у которой, как видите, даже типография своя имеется! Прокламации, должен заметить, написаны очень шаблонно, а «программа» их прямо показывает незнакомство с социалистической критикой буржуазно-капиталистического строя… Но как действуют, заметьте, эти люди! Как действуют!..