Владимир Яценко - Пленники зимы

• Название: Пленники зимы
• Автор: Владимир Яценко
• Жанр: Научная Фантастика

Для конкурса "Триммера" главы все слиты, Пока не прогонят, комменты открыты. Прошу не молчать, – отмечайте визиты, Мой труд вы прочли. Отписались? Мы квиты! Шутка, конечно. Только читать лучше по-главно (я продолжаю работу по вычитке, только ћчищуЋ в главах: шестьсот кило текста долго грузится). Кроме того, в единый блок не вошли ћКомментарииЋ. А это уже не шутки!:( Очень краткое содержание и обоснование соответствия романа теме конкурса 'Великая цепь событий'. Книга о любви. О жизни. О 'простых' людях, которые при ближайшем рассмотрении оказались совсем не так просты, как им самим того бы хотелось. А ещё про то, как водителю грузовика, собирающему молоко по хуторам и сёлам, пришлось спасать человечество. И ситуация сложилась так, что кроме него спасать нашу расу оказалось некому. А сам он СМОГ лишь потому что когда-то подвёз 'не того' пасажира. 'Оплата за проезд' http://zhurnal.lib.ru/editors/j/jacenko_w_w/oplata_za_proezd.shtml оказалась одним из звеньев Великой Цепи, из раза в раз спасающей население нашей планеты от истребления льдами. Он был шофёром, исследователем, администратором и командиром. Но судьбе этого было мало. Он стал героем и вершителем. Это он доопределил наши конечные пункты 'рай' и 'ад'. То, ради чего, собственно, 'посев людей' и был когда-то затеян. 'Случайностей нет', – полагают герои романа. Всё, что с нами происходит 'почему-то' и 'для чего-то'. Наше прошлое и будущее – причудливое переплетение причинно-следственных связей, которые позволят нам однажды уцелеть в настоящем. Но если 'всё предопределено и наперёд задано', то от нас ничего не зависит? Зависит. Мы в любом случае исполним предначертанное. Но весь вопрос в том, КАК мы это сделаем. Приятного чтения.

---

Тварь, раздавленная мною, была изуродована до неузнаваемости, но во мне росла уверенность, что передо мной её многочисленная родня. Это они обглодали тот древний вездеход, а теперь, значит, едят резину нашего. Машина опять ухнула, чуть шевельнулась, осела. Из полуоткрытого водительского люка выкатились несколько жуков, соскользнули вниз и тут же смешались со своими родичами, копошащимися на грунте.

Светлана вцепилась мне в рукав и с силой потянула назад.

– Нет. Не ходи. Не надо.

Я высвободил руку, а Света, потеряв опору, тяжело опустилась на жёсткую траву.

– Сиди здесь, – пробормотал я, в полной уверенности, что она меня не слышит.

Она, похоже, к этому времени уже вообще ничего не воспринимала: закрыла глаза ладонями, раскачивалась и то ли стонала, то ли пыталась завыть.

Я оторвал её руки от лица и влепил ей звонкую пощёчину, как тогда, в КАМАЗе. Что-то легко мне даются такие приёмы. Она широко раскрыла глаза, жадно хватая ртом воздух.

– Иди назад, – громко и отчётливо сказал я, для верности указывая направление рукой. – Иди туда, к Герману. Он зовёт тебя. Ему что-то нужно.

Её взгляд стал более осмысленным, она даже кивнула. Я поднял её на ноги, с силой встряхнул, развернул в нужную сторону и для верности увесисто шлёпнул ладонью по ягодицам.

Полный справедливого негодования вскрик обнадёжил, что она всё-таки приходит в себя.

Ну, а мне было в другую сторону.

Приблизившись к остаткам вездехода, я увидел, что он уже прочно покоится на дисках, лишённых и следа резины; что пластиковой гармошки, тамбуром соединявшей секции, не существует; что никаких следов Сергея или Наташи в зоне прямого обзора не видно; и смерть их, по всей видимости, была мучительной и жестокой…

Светлана, конечно, была права. Всё было ясно и отсюда. Водительский люк не закрывался, это я сам сорвал петли. Твари погнались за ребятами, те укрылись в машине, попытались уехать… Проклятье!

Я не был героем. Просто как-то стало всё равно. Я сделал шаг, потом ещё один, а при следующем моя нога оказалась в самой гуще чёрных подвижных насекомых с огромными, острыми и твёрдыми как скальпель хирурга, жвалами. Они хрустели под моими ногами, толклись о них, пытались вскарабкаться наверх, цепляясь за ткань брюк, мельтеша своими членистыми подвижными тельцами…

Нет. Я не ждал боли, и почему-то был далёк от мысли, что меня съедят. Почему-то вспомнился Чекерез со своими аэрозондами. Сюда бы парочку. Их подъёмной силы вполне хватило бы, чтобы перелететь этот чёрный ковёр смерти и опустится прямо на крышу вездехода.

С непонятным самому себе спокойствием я пробрался к машине, давя каждым шагом чёрных тварей, но они не возражали, а я не останавливался, чтобы принести извинения.

В кабине управления, вернее, внутри металлической ёмкости, служившей мне когда-то кабиной, жуков было по колено. Металлические трубки обглоданными ветвями сиротливо торчали на месте кресел водителя и штурмана, а я обнаглел от безнаказанности настолько, что погрузил обе руки в шевелящуюся массу чёрных хищников и после нескольких минут поисков нашёл то, что искал. У меня почему-то не было и тени сомнения о том, как следует поступить. Оба серых, влажных черепа я насадил на торцы трубок глазницами друг к другу, повернулся и стал пробираться к выходу.

Здесь больше делать было нечего.

Снаружи по-прежнему было светло и ярко. Тварей под ногами оказалось на удивление мало. Присмотревшись, я понял почему: вытянувшись тонким чёрным ручейком, они двигались вслед за Светланой. А она спокойно шла себе, не оборачиваясь.

Перейдя на бег, я быстро обогнал колонну, развернулся и ударил ногой по первым рядам.

– Назад, – рявкнул я. – Назад, черти, – и подтвердил свою команду ещё одним могучим ударом ноги.

Несколько секунд спустя я уже топтал их, не переставая. Я катался по грунту и давил их десятками и сотнями тяжестью своего тела. Наверняка, я был немного не в себе. Потому что даже сейчас не могу вспомнить, как и когда появились Герман со Светланой. Они навалились на меня, потом отлетели прочь, но вернулись и вновь вцепились, сковывая мне руки…

– Они ушли, – кричал Герман.

– Их нет, – вторила ему Светлана.

Как-то им всё-таки удалось меня остановить, потому что сознание вдруг прояснилось. Тогда я перевернулся на спину и, широко раскрыв глаза, уставился в размалёванные небеса…

Назойливый голос Германа выводит меня из оцепенения, возвращает к плоту на реке, к жизни.

– А что значит рулёжка якорями?

– Придёт время – увидишь, – скриплю в ответ. Голос не слушается, дрожит. – Ещё нарулимся.

– Максим, – не успокаивается Герман. – А есть такие системы управления, с которыми бы ты не справился?

Я понимаю, что он всеми силами пытается отвлечь меня от тяжёлых раздумий, и спешу выказать свою благодарность за участие:

– Конечно! С ослами у меня, обычно, большие затруднения.

– С ослами? – теперь он размышляет: обидеться или сделать вид, что не понял. – Если ты такой умный, то как Виктор сумел отобрать у тебя оборудование?

Спиной чувствую, как настораживается Света.

Интересно, что она об этом знает?

– Зачем "отобрал"? – любит Герман "простые" вопросы. – Ничего он у меня не отбирал. Я сам ему отдал.

– Почему? – это уже голос Светы.

– Потому что обещал.

Они молчат. Ждут продолжения. Не дождутся: пока прямо не спросят – ничего не скажу.

– Максим, расскажи, пожалуйста, как получилось, что ты пообещал Виктору маслобойку, пекарню и мельницу? – спрашивает Светлана. – Выполнил своё обещание, а сам остался только с КАМАЗом?

Вот меня и спросили.

"Ну, что, Максим? – говорю себе. – Давай! Другого случая пожаловаться, может, и не представиться. Расскажи им, как Виктор сидел на мели и не знал, как кормить семью. Расскажи, как сам шёл на подъём, и до этой мелочёвки не было никакого дела. Как в припадке благородства дал слово. А когда через неделю выяснилось, что судьба привела на край пропасти, Виктор ни слово не простил, ни руки не подал".

– Почему ты молчишь? – спрашивает Света.

– Потому что теперь это уже не важно. Главное: дал слово и сдержал его. И остался один на необитаемом острове. Посреди зимы.

– И ты обиделся за своё благородство? – уточняет Герман. – Когда ты поймёшь, что глупости никто не прощает?

– Герман, а ты сам понимаешь, что говоришь? Ты и в самом деле полагаешь благородство – глупостью? И с каких это пор благородство нуждается в прощении?

– Ты своей жизнью доказал глупость благородства, – насмешливо отвечает Герман. – Это не Виктор, это жизнь тебя наказала за твои иллюзии. А Виктор… он следует законам нашего мира. Как и все. Это ты пытаешься эти законы изменить.

– Мир должен становиться лучше!

– Мир никому ничего не должен. Он – сам по себе. И выбор за тобой: или принимаешь его законы, тогда он – твой, или мудришь с его законами, а он сопротивляется, мстит, и вот уже ты – не от мира сего, отщепенец, изгой…

Герман замолкает. Наверное, ждёт от меня каких-то слов. Что ж, не буду обманывать его ожидания:

– Неужели ты сам не видишь противоречия?

Повисает продолжительная пауза.

– Нет, – недовольно бурчит Герман. – Не вижу.

– Где же здесь противоречие? – недоверчиво спрашивает Светлана. – Он всё правильно сказал!

– С каких это пор тот, кто диктует законы, принадлежит тому, кто эти законы принимает? – теперь я не могу сдержать улыбки: – Кто хозяин мира: тот, кто принимает его жестокость, или тот, кто настойчиво приучает его к человечности?

Но на Германа мои доводы не производят впечатления:

– Философия! – ворчит он. – Фиговый листочек слабости. Будь у тебя возможность, ты бы не пускался в рассуждения.

– Месть? Вендетта? – уточняю я.

– Само собой, – соглашается Герман. – Думаю, будь у тебя сила, ты бы от Виктора мокрого места не оставил.

Я будто слышу наш разговор со стороны, и странное двойственное ощущение становится всё навязчивее: мы спорим и горячимся при обсуждении вопросов, которые к нашему положению не имеют никакого отношения. Вместо того чтобы искать выход, мы вспоминаем своё прошлое, будто оно – главное, а не вопрос, как спастись, как выбраться отсюда.

А потом я подумал, что, может, так оно и есть: важнее быть человеком на пороге своего дома, чем нелюдем достигнуть самых далёких звёзд.

– Максим, – встрепенулся Герман. – До меня только сейчас дошло: если я правильно понял, то деньги появляются у тебя прямо в карманах. Тогда зачем тебе был нужен весь этот утиль: маслобойка, КАМАЗ, молоко? Зачем было работать? Ты и сейчас мог бы быть самым богатым человеком в мире.

Я улыбаюсь нечаянному созвучию наших мыслей.

– Самым богатым? Возможно. Но человеком рукосуйством из кармана в карман не станешь.

– Не понимаю, – после минутной паузы признаётся Герман.

Его искренность меня радует. У парня сбылось: стал-таки "тем самым", а вот гонора и чванливости не прибавилось.