Хачик Даштенц - Зов пахарей

• Название: Зов пахарей
• Автор: Хачик Даштенц
• Жанр: История

Хачик Даштенц ( Тоноян Хачик Тоноевич ) – известный армянский писатель, поэт, переводчик – родился 15 апреля 1909 года в селе Даштаян Сасунского вилайета Западной Армении в семье пастуха. В последствии по названию родного села Даштенц и выбрал свое литературное прозвище. Многое увидел и пережил он, пройдя по дорогам беженства нелегкий путь от Сасунских гор до Восточной Армении, скитаясь по сиротским домам, пока не остановился в американском приюте в Александрополе (позднее Ленинакан, а ныне Гюмри), где и получил свое среднее образование. В 1932 году Даштенц окончил Ереванский государственный университет, а в 1940-ом – факультет английского языка в Московском институте иностранных языков. Начиная с первых шагов в литературе Даштенц был одним из самых читаемых и любимых авторов. Народное предание и документальная достоверность, этнографическая доскональность и сказка, быт, обычаи, обряды армянского народа – все это Даштенц капля, по капле впитывал в себя с самого детства и все это стало основой для создания эпической прозы, которой писатель посвятил, можно сказать, всю свою жизнь. В романах "Ходедан" (1950) и "Зов пахарей" Даштенц изобразил трагедию западных армян в годы 1-й мировой войны 1914-1918гг., пострадавших от геноцида армян в Турции. Написал также историческую драму “Тигран Великий” (1947). Даштенц также автор сборников стихов “Книга песен” (1932), “Весенние песни” (1934), “Пламя” (1936), “Горные цветы” (1963), где описаны будни родной страны – Армении. Хачик Даштенц известен также своими переводами многих трагедий и комедий У. Шекспира и поэмы Г. У. Лонгфелло “Песнь о Гайавате”. См. также: Сурен Агабабян – Хачик Даштенц и его роман-эпопея «Зов Пахарей»

---

Я хотел спросить, кто такой Мосе Имо, но тут мастер Шапин кончил работу и обратился ко мне:

– Держи, готов приклад Сероба-паши. – Он вытер приклад грубой бумагой и сунул в мой мешок. – Твой паша держал в отряде свою жену, что по законам гайдуков недозволительно. А дядю Геворга Чауша обвиняют в том, что он женщину умыкнул. Преданный идее человек со всех сторон совершенным должен быть, – сказал оружейный мастер и посмотрел в сторону ясель, чтобы определить время. Солнечный луч перепрыгнул к тому времени на ясли. – Песок в овраге нагрелся небось, – сказал он и, взяв кувшин, снова пригубил. – Кто был в дверях, когда ты шел сюда?

– Человек в больших постолах.

– Заметил тебя?

– Нет, он спал.

– Послушай, мой мальчик, – сказал мастер Шапин и убрал пустой кувшин. – Ежели паша спросит обо мне, скажи, что я этой ночью отправляюсь в Шеник. И вот что я хочу, чтобы ты знал мое настоящее имя. Андраник меня звать. А несколько старых сасунцев зовут меня мастер Шапин, иди – коротко – Шапинанд, то есть Андраник с Шапин-горы. С этого дня зови и ты меня этим именем.

– Шапинанд, – повторили мои губы в темноте. Я взял свой мешок, попрощался с Андраником, бесшумно выбрался из темного хлева и направился к дому Тер-Каджа, где меня ждал Родник Сероб.

Фадэ и алианцы Какой-то молодой горец с лопатой на плече шел по тропке, опоясывающей Хтан. Тот самый поливальщик был, что указал мне дорогу в Тахврник. В шапке набекрень шел вниз по течению горного ручья. На нем были старые ботинки, красноватые шерстяные штаны, закатанные до колен, волосатая грудь нараспашку, волосы на груди смешались, спутались с черной шерстью абы.

Я поднялся снизу, он спустился сверху – мы встретились с ним на краю только-только зазеленевшего ячменного поля.

– Да славится имя твое.

– Фадэ мое имя,

– Ты что здесь делаешь, на этой горе, Фадэ? – спросил я,

– Мое дело поливать водой землю, весь сущий мир, – сказал он, – и указывать путь заблудившимся.

– Чем же ты поливаешь весь сущий мир?

– А вот этой лопатой.

Он снял с себя лохматую абу, кинул на камень и сел, зажав между коленями лопату.

Фадэ был родом из Верхней деревни Талворика. Султан дал указ построить в Сасуне казармы. Одну из этих казарм решили возвести на поле Фадэ, засеянном репой. Талворикец пришел в ярость и ночью выбрал из фундамента все камни и побросал в овраг. Наутро камни были снова водворены на место, и таскать их из оврага заставили самого Фадэ. Казарма была выстроена до первых снегов.

И поливальщик Фадэ проклял войско султана и с лопатой на плече ушел из Талворика, перебрался на Хтан. Он нашел укромное местечко на этой горе, подальше от глаз людских. Вместо репы он сеял теперь ячмень.

Известен такой случай с Фадэ. На торжественное открытие казарм в Талворик прибывает наместник Багеша. Сасунцы, празднично одетые, при оружии, выходят встретить его. Один только Фадэ отсутствует.

– Где тот непокорный крестьянин, тот, что не подчинился приказу султана? – спрашивает наместник. – Приведите его сюда.

Фадэ с лопатой на плече, с закатанными штанинами спускается с горы, смело идет, встает перед наместником.

– Весь белый свет в мою честь оружие на себя нацепил, а ты почему с лопатой явился? – попрекает его наместник.

– Эта лопата – создатель всего что ни есть на земле, наместник-паша. Сколько бы снарядов и пуль ни взрывалось, все в конце концов склонятся перед лопатой. Так что, выходит, я тебе еще большую честь оказал, что с лопатой пришел.

– Ты что-то задумал, я вижу.

– Храни тебя господь, паша. Я просто думаю, ежели не завтра – послезавтра этот каземат разрушится, столько камня и извести кто вынесет с моего репного поля?

– С султанским казематом ничего не может случиться.

– Не зарекайся. Поди скажи султану, что саженец репы на поле Фадэ сильнее, чем фундамент его каземата.

– Саженец репы?

– Вот-вот. Так и скажи. И прибавь еще, что мир – это мельница и у обоих у нас однажды кончится ахун*.

____________________

* Aхун – пшеница для помола.

____________________

– Ахун что такое?

– Когда султан, как я, посеет ячмень на Хтане, а потом потащит урожай на своем горбу на мельницу Миро, тогда-то вы все и узнаете, что такое ахун, – говорит так Фадэ и, повернувшись, уходит снова на свой Хтан, решив не спускаться в Талворик до той поры, пока не разрушится «каземат» на его поле с репой.

Здоровым, сильным человеком был Фадэ. Всегда со своей высокочтимой лопатой, в волосяной абе, с закатанными до колен брючинами, он то поднимался вверх по течению ручья, то спускался, расчищая русло.

Главной заботой Фадэ был большой ручей, который с шумом сходил с гор и, разделившись на несколько ручейков, извиваясь, катился в пропасть. Стоя на возвышении, Фадэ наблюдал, как шумные эти ручейки, подобно белым козам, вспрыгивали друг другу на закорки и бросались в ущелье. Вот он заметил – один из ручейков размыло ливнем. Пошел, подправил, встал и смотрит – что еще надо сделать.

На солнечном склоне Хтана поблескивает синяя гладь. Это ячменное поле Фадэ. Маленький тоненький ручеек, отделившись от большого ручья, пришел, уперся в заграду. Нагнулся Фадэ и рассек лопатой заграду, новый путь воде наметил, пустил ее в глубь поля.

Редко стал видеть людей Фадэ. Прохожие обычно были знакомые горцы. Он знал, кто куда идет, знал даже, кто что в мешке своем несет. Заблудившимся в пути он указывал путь, а бывало, стоит на своем Хтане и вопит что есть мочи.

Когда его спрашивали: «Когда ж ты спустишься со своей горы?» – он отвечал: «Когда султанский каземат разрушится».

Круглый год Фадэ жил под открытым небом. Он заходил в укрытие тогда только, когда снег заваливал его постель. А какова была его постель – кусок войлока вместо матраца и палас-карпет вместо одеяла.

В декабрьские холода он черенком лопаты разбивал тоненький лед на ручье, купался в ледяной воде и, подхватив постель, с лопатой под мышкой шел укрыться на ближайшую мельницу. Его излюбленным местечком была мельница хутца Миро на противоположном склоне Хтана или же знаменитая мельница Тамо на горе Цовасар. Весной, взяв в охапку постель, с неизменной лопатой он возвращался в свои владения.

Шум мельничных жерновов в ущелье да крик низвергающихся сасунских вод – вот сущий мир талворикского Фадэ. Но чего только он не видел, стоя на своей возвышенности! Он даже знал, что происходит с парящим в поднебесье орлом, когда он падает на землю ниц.

Во время нашей беседы Фадэ вдруг вскочил на ноги:

– Кто это перекрыл воду в моем ручье?

Плюнул на ладони и, схватив лопату, метнулся вверх по уклону. Через несколько минут вернулся с огромным коршуном в руках. Орел с коршуном сцепились в воздухе, и коршун, потерпев поражение, упал, в ручей, сбив течение.

– А случалось, чтобы орел сверху падал?

– Было однажды, – сказал Фадэ. – После сильной бури на ту вон скалу упал горный орел. Я пошел посмотреть. До чего же страшная вещь, когда падает орел! Крылья разбиты, а ястребы уже выклевали ему глаза. Потом зайцы решили поживиться, уволокли его к себе в скалы. После зайцев полевым мышам достался. А когда я в последний раз пошел посмотреть – тьма мошек и муравьев там копошилась.

Из-за скалы показались несколько горцев.

– Эгей, алианцы, вы куда это направились? – крикнул им Фадэ, подняв в воздух лопату.

– Идем, чтобы Шапинанда разоружить! – крикнули в ответ алианцы.

– Бедный Шапинанд, что он такого сделал? Что вы хотите от больного, немощного человека, у которого нет иного желания, кроме как посидеть у горячего тоныра* или же приложить к спине несколько горстей нагревшегося на солнце песка…

____________________

* Тоныр, тондыр – вырытая в земле печь для выпечки хлеба.

____________________

Один из алианцев все так же – в крик – стал объяснять, что между Шапинандом и сасунскими старейшинами возник спор. Из Муша прибыл человек, чтобы примирить несогласные стороны, но Шапинанд не желает уступать, сидит в Талворике в полутемном хлеву, мастерит оружие для своих солдат.

– Подите сюда, что-то скажу вам.

Алианцы подошли ближе.

– Mоя лопата посильней будет или же Шапинандово оружие?

– Твоя лопата, – ответили те.

– Ну так вам меня надо разоружать, а не Шапинанда. Увидели, чушь говорит, пошли прочь.

– Стойте, еще что-то скажу.

Остановились, ждут.

– Один год на этой горе столько снега выпало, что, ежели б воробей лег на спину к задрал лапки, до самого бога бы дастал. Ну мне: и взбрело в голову однажды взять лопату да и сесть-водрузиться на эти снега. Надел я свою абу, лопату в руки взял, поднялся, сел в ногах у господа бога. Достал кисет, чтобы цигарку раскурить. И вдруг слышу – голое мой из Талворикското ущелья, идет. Вот те раз, я и не заметил, как скатился в пропасть. А лопату свою в небе, значит, забыл. Весною снег на Хтане растаял и моя лопата – бамб! – упала вниз. Так-то в мире дела обстоят. Один день ты на вершине горы, а на, другой, глядишь, голос твой из пропасти доносится. А недавно коршун в воздухе сцепился с орлом. Орел посильней оказался, долбанул хорошенько коршуна, коршун свалился вниз, запрудил мой ручей. Я черенком лопаты спихнул его в сторону, вода снова потекла своим путем. Что ж вы теперь хотите, перекрыть воду в матери-ручье?