Андрей Жариков - Полигон смерти

• Название: Полигон смерти
• Автор: Андрей Жариков
• Издательство: Гея
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997
• ISBN: 5-8-85589-031-7

Окончив в 28 лет военную академию, недавний фронтовик А. Д. Жариков некоторое время служил в Генеральном и других штабах, а затем был направлен на ядерный полигон в районе Семипалатинска, где возглавил одну из научных групп. О том, как в строжайшей тайне готовились и проводились испытания атомных и водородных бомб, о выдающихся ученых-атомщиках и простых тружениках полигона, рисковавших своим здоровьем и жизнью, правдиво и увлекательно рассказывает непосредственный участник тех сверхсекретных событий полковник в отставке, писатель, автор многих книг, лауреат литературных премий имени А. А. Фадеева, К. М. Симонова и П. Н. Васильева, ветеран Великой Отечественной войны А. Д. Жариков. Для массового читателя.

---

На подопытных животных после взрыва нельзя было смотреть без содрогания. Мы нашли раненую слепую собаку в разрушенном сооружении, где оставались ящики с печеньем и сухарями. Она скулила и лизала нам руки, прося воды. Другого пса со спекшейся шерстью я видел сразу после взрыва. Он, ослепший и оглохший, не реагировал на зов и бежал подальше с этого адского поля…

В виварии полигона было около шестисот собак, несколько верблюдов, овец, свиней и других мелких животных. А сколько прыгало в поле птичек с опаленными крыльями… Очень жаль было животных. Но как иначе можно определить эффективные средства для лечения лучевой болезни, защиты людей от радиоактивных веществ? На бывшем полигоне, не исключено, когда-нибудь поставят памятник нашим братьям меньшим…

Это была суровая, жестокая, но все же обоснованная необходимость. Но оправдано ли было испытание оружия массового поражения на людях, чем, собственно, и явилась атомная бомбардировка японских городов в августе 1945 года? Тысячу раз нет! То же самое нужно сказать и в адрес тех японских «ученых», которые испытывали свое бактериологическое оружие на людях в лабораториях специального отряда, скрывавшегося в лесах Маньчжурии. А сколько совершили подобных преступлений «исследователи» в фашистских лагерях смерти, проверявшие на узниках, в том числе и на детях, возможности выживания при голодании, потере крови и тому подобное!

…Специалисты нашего биологического сектора трудились на полигоне в реальных условиях радиоактивного заражения, как на войне, и вели свою научно-исследовательскую работу в интересах не только военных, но и всех людей. Приходилось лишь удивляться какой-то странной «секретности» в нашей поликлинике, где врачам запрещалось принимать жалобы сотрудников полигона на болезни, явно вызванные радиоактивным заражением.

Думаю, не совсем точно наша научная группа была названа тыловой, хотя, конечно, тыл — понятие всеобъемлющее. Мы испытывали все, что имеет отношение не только к воинскому тылу, но и ко всему народному хозяйству страны. Например, железные дороги, горючее, продовольствие, хранилища, трубопроводы, ткани и так далее. Даже мыло выставляли на площадках и, кстати, установили, что ему не страшна радиация, оно не горит там, где воспламеняются ткани, не разрушается там, где полностью уничтожается боевая техника. Только меняет свой цвет, темнеет под воздействием мгновенного светового облучения, не теряя, впрочем, своего главного качества.

Наша группа давала рекомендации по строительству железных и шоссейных дорог, мостов, станций, прокладке трубопроводов, организации питания, снабжения продуктами и горючим на случай войны. Мы проводили, к примеру, колонну автомашин через эпицентр взрыва, а затем по степи, где выпали осадки из радиоактивного облака, чтобы проверить надежность защитных свойств бумажной тары. Установили, что после тщательной ее дезактивации хорошо упакованным продуктам радиоактивная пыль не страшна. Узнали также, что на удалении, где продовольствие сохраняется от ударной волны и светового излучения, наведенная радиоактивность совершенно неопасна.

Наконец-то комиссия приняла наш отчет. Теперь задача — убрать имущество с площадок, очистить поле. Все, что можно было съесть, уже исчезло. Помимо круп, макарон мы выставляли сахар, печенье, консервы. Не буду грешить только на лис и волков, брали и люди. К счастью, случаев пищевого отравления, лучевой болезни не было зафиксировано.

Вещевое имущество, уцелевшее на удаленных площадках, сожгли. Молодого майора из Москвы, работавшего в составе нашей группы, я назначил ответственным за сбор тары с остатками горючего и смазочных материалов. Солдаты собрали целую гору поврежденных бочек. Майор торопился на обед и оставил за себя сержанта. А тот, поскольку закапывать тару из-под горючего долго и трудно, приказал поджечь ее. Произошел взрыв. Три солдата получили ожоги.

Поздно ночью ко мне на квартиру пришел командир роты, в которой пострадали солдаты. Я был очень обеспокоен случившимся, выразил свое сожаление и расспросил о самочувствии ребят. К счастью, их не требовалось госпитализировать. Но каково было мое удивление, когда я узнал, что побудило капитана прийти ко мне: он сетовал, что за испорченное обмундирование ему придется раскошелиться. Надо было бы выпроводить его, но я пообещал возместить убытки.

— Приезжайте завтра на поле. Дам вам новые комплекты обмундирования, снятые с манекенов. Только нужно хорошо выбить пыль, а затем еще раз проверить радиометром.

— Это мы знаем. Спасибо, — воспрянул духом капитан и тут же исчез.

Все, что мы получали на складах для испытаний, независимо от стоимости, легко списывалось по акту: уничтожено! Возражений ни у кого не возникало. Но всегда были курьезы со списанием израсходованного спирта. Начальник полигона, имевший право утверждать акты комиссии, никогда не сомневался, что разбиты самолеты и танки, сожжены десятки тонн горючего и продовольствия, но, бывало, не верил лишь одной строке, говорившей о расходе нескольких литров спирта. Доказать, что спирт требовался для технических целей, было трудно. Ну как ответить, допустим, на вопрос: «Почему так много ушло спирта для протирания оптики и приборов и почему руки непременно нужно было обмывать спиртом, а не водой с мылом?» И если начальник не удовлетворялся ответом, он зачеркивал ту злосчастную строку и писал на полях: «Начфинслужбы! Удержать стоимость в двенадцатикратном размере!» И, надо сказать, не всегда он был не прав: порой спирт шел, как видел читатель, и к столу, и для лечения.

— Как же ты списываешь? — поинтересовался однажды коллега, которому предстояло уплатить за пять литров спирта.

— Очень просто, — ответил я и поделился «опытом».

Задолго до испытаний мы приготавливали дезактивационную жидкость для пищевых котлов, термосов, солдатских котелков, а также тары с продуктами питания. Здесь спирт керосином не заменишь. Жидкость имела «шифр» — ДЖП, что означало: «Дезактивационная жидкость продовольственная». Ее состав: спирт, лимонная кислота и мыльный раствор. Она хорошо очищала внутреннюю поверхность котлов и не оставляла запаха, как керосин. Жидкость безвредна, хорошо смывает радиоактивную пыль и уничтожает бактерии. Но пить ее нельзя, и опасений за расхищение не было. Изготовив несколько литров такой жидкости, мы составляли акт на списание спирта, лимонной кислоты и мыла, а на учет брали ДЖП. Поэтому на списание в общем акте «техники и имущества, уничтоженных на опытном поле, спирт не значился.

…С наступлением морозных дней москвичи уехали, и на полигоне стало опять немноголюдно, тихо и тоскливо. Взрыв водородной бомбы окончательно рассекретил существование нашего полигона. В ближайших городах, селах и аулах все знали, что в степи под Семипалатинском испытывается атомное оружие. Но — и только. Более широкими сведениями вряд ли кто располагал, потому что очень мало говорилось в печати о радиоактивном заражении и лучевой болезни. Люди еще не представляли той опасности, которая таится в грязном облаке, плывущем в голубом небе.

Было бы идеально, если бы жители ближайших к полигону населенных пунктов имели приборы индивидуального и коллективного контроля, знали бы о радиационном фоне точно так же, как о температуре и влажности воздуха. К сожалению, никто, включая и ученых, которые обязаны первыми бить тревогу, не проявлял обеспокоенности. Правда, определенные меры принимались, как, скажем, отселение жителей, но этого было недостаточно.

Нисколько не отрицая возможности радиоактивного заражения людей даже далеко от полигона (а самый близкий населенный пункт — Майское был не более чем в ста километрах от центра Опытного поля, и в его сторону никогда не уходило радиоактивное облако), я должен заметить, что уже в те годы имелись случаи необоснованной тревоги, позднее получившей название радиофобии.

Один из жителей Павлодарской области, находясь от района взрыва на расстоянии не менее двухсот пятидесяти километров, писал жалобу в Москву о том, что он «заболел от атомного взрыва». Якобы он увидал вспышку, потом услышал гром и сразу почувствовал головную боль, тошноту, слабость и с тех пор стал хворать. К больному выезжал главный терапевт нашего госпиталя полковник П.С.Пономарев и установил, что автор жалобы действительно недомогает, но нервным расстройством. Как можно принимать всерьез утверждения, что кто-то стал сразу же болеть лучевой болезнью, увидав на удалении сотен километров вспышку атомного взрыва?! Если такое возможно, то как же выжили работники полигона, неоднократно находившиеся в десяти — пятнадцати километрах от эпицентра взрыва? Что касается нервных, психических расстройств, то, по свидетельству того же военного врача Пономарева, среди солдат было несколько подобных случаев. Лечение одно: многочасовой сон, хорошее питание и отдых. Из госпиталя солдаты возвращались практически здоровыми.