Борис Ардов - Table-Talks на Ордынке

• Название: Table-Talks на Ордынке
• Автор: Борис Ардов
• Издательство: Инапрес
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997

Сборник воспоминаний о жизни московского дома Н. А. Ольшевской и В. Е. Ардова, где подолгу в послевоенные годы жила Анна Ахматова и где бывали известные деятели литературы и искусства. Читатель увидит трагический период истории в неожиданном, анекдотическом ракурсе. Героями книги являются Б. Пастернак, Ф. Раневская, И. Ильинский и другие замечательные личности.

В книгу вошли повести «Легендарная Ордынка» протоиерея Михаила Ардова, «Table-talks на Ордынке» Бориса Ардова и «Рядом с Ахматовой» Алексея Баталова.

---

— Теперь я вижу: пошел текст Сухаревича…

Шутка эта облетела всю литературную Москву и еще долго бытовала, и редакциях можно было слышать такие диалоги:

— Ты прочел этот фельетон?

— Прочел.

— Ну и что?

— Ерунда. Текст Сухаревича.

Отцом и основателем всей системы «Союзгосцирка» был человек по имени Александр Мо-рисович Данкман. Ардов утверждал, что в любой нормальной стране Данкман был бы выдающимся антрепренером и, разумеется, богачем. А при большевиках он, не будучи членом партии, даже не мог занимать должность управляющего своим учреждением, а всегда числился в заместителях.

Году эдак в тридцатом управляющим ГОМЭЦ (так называлась данкмановская контора) был назначен какой-то старый коммунист, латыш. Делами своего учреждения он вообще не занимался, а то и дело отправлялся по партийному поручению в подмосковные деревни и там организовывал колхозы. После каждой такой командировки латыш привозил протокол, который гласил примерно следующее:

«Мы, нижеподписавшиеся крестьяне деревни Черная Грязь, на общем собрании постановили объединиться в колхоз имени Розы Люксембург и Карла Либкнехта».

В этих бумагах менялись название деревень и имена революционеров колхозы назывались в честь Ленина, Сталина, Кирова и т. д. и т. п. Но вот по какой-то причине латыш проникся доверием и симпатией к своему заместителю, и чувства эти выразил весьма своеобразно. Вернувшись из очередной командировки, он показал такой протокол:

«Мы, крестьяне деревни Ивановка, на общем собрании решили объединиться в колхоз имени А. М. Данкмана».

Александр Морисович поблагодарил управляющего за оказанную ему честь, а копию протокола отослал в Московский комитет ВКП(б), и на другой же день наивного латыша с должности сняли.

Данкмаи всегда чувствовал себя хозяином ГОМЭЦа, а потому был рачительным даже до скупости. Ардов вспоминал такую сценку. Они с Данкманом гуляли в фойе московского цирка и обсуждали какой-то договор, Ардов должен был написать либретто. Когда они проходили мимо буфетной стойки, Данкман взял с блюда пирожное и протянул собеседнику:

— Угощайтесь, пожалуйста. Ардов пирожное не взял и сказал:

— Благодарю вас. Не стоит. Я сейчас съем это пирожное, а потом буду вынужден уступить вам несколько сот рублей гонорара…

— Ах, вы этот приемчик знаете, — отозвался Данкман и положил пирожное обратно на блюдо.

Дольше всех в должности управляющего ГОМЭЦа пробыл старый большевик по фамилии Гонецкий. У них с Данкманом была общая секретарша.

Вот появляется посетитель.

— Могу я видеть товарища Гонецкого? Секретарша спрашивает:

— А вы по какому вопросу?

— Я — по делу.

— Ах, по делу? — говорит секретарша, тогда, пожалуйста, в этот кабинет, к Данкману.

Данкман возобновил в послереволюционном цирке весьма популярную у публики классическую борьбу. И вот однажды его срочно потребовал к себе Гонецкий. Данкман вошел к нему в кабинет. Управляющий был страшно возмущен:

— Александр Морисович! Я только что узнал, что наша цирковая борьба сплошное жульничество!..

— То есть как — жульничество?

— Да так! Оказывается это — не настоящие чемпионы. Там заранее известно кто кого и на какой минуте положит на лопатки и даже каким именно приемом!.. Это же обман!

— Простите, — сказал ему Данкман, — вы когда-нибудь слушали оперу «Евгений Онегин»?

— Да, слушал…

— Так вот, когда вы идете в театр на эту оперу, вы прекрасно знаете, что там будет сцена дуэли… И в определенный момент спектакля Онегин застрелит Ленского. И ведь это вас нисколько не возмущает.

В 1928 году в Москву приезжал английский фокусник Данте. Он выступал в Московском мюзик-холле.

А в одном из предприятий Управления госцирками работал в то время некий администратор, носивший не менее громкую фамилию — Рафаэль.

Обоих деятелей познакомили.

— Данте, — величественно сказал гастролер.

— Рафаэль, — отозвался администратор. Фокусник посчитал, что это обидная шутка на его счет, и ударил Рафаэля по физиономии.

Дочь академика Иоффе Валентина Абрамовна в молодости увлекалась верховой ездой. Какое-то время она даже выступала в Ленинградском цирке, правда, под фамилией своего мужа. Однажды сам Абрам Федорович решил посмотреть ее выступление. Когда он, вальяжный и нарядный, появился в цирке, к нему поспешил капельдинер и почтительно усадил на место. Получивши чаевые, он доверительно произнес:

— У нас сегодня очень интересная программа. Дочка академика Иоффе выступает…

В двадцатые и тридцатые годы одним из самых знаменитых артистов цирка был клоун и прыгун Виталий Лазаренко. В то время еще и острые шутки на манеже звучали. Лазаренко обращался к шпрехшталмейстеру с некоторым вызовом:

— А я стою за советскую власть!

— Почему? — спрашивал тот.

— А потому, что я не хочу сидеть за нее, — отвечал клоун.

После войны ничего подобного не дозволялось, и цирковые сатирики усердно боролись с американским империализмом, международной реакцией и т. д. Некий куплетист в течение десятилетий исполнял в манеже такую частушку:

Римский Папа грязной лапой
Лезет не в свои дела.
Ах, зачем такого Папу
Только мама родила!?

Безусловно самым лучшим и самым знаменитым артистом цирка был клоун Карандаш. Он был неподражаем не только в классических клоунадах и в репризах, но обладал удивительной способностью — просто так расхаживать по арене, комично спотыкаться, заигрывать с униформистами и зрителями, и при том держать внимание всего цирка.

В частной жизни это был весьма странный субъект с неукротимым нравом. Справляться с ним могла только его жена Тамара Семеновна. Но и она время от времени не выдерживала…

Я помню, передавали шутку директора сочинского цирка:

— Что они там в Москве, в главке думают? Присылают мне на гастроли Карандаша без Тамары Семеновны… Это все равно, что прислать львов без Бугримовой.

Однажды Карандашу пришлось получать на почте денежный перевод. При этом клоун предъявил свой паспорт — затасканный, замусоленный. Дама в окошечке сделала ему замечание:

— В каком же виде у вас паспорт?.. И фотография вся заляпана чернилами, так что не разберешь — похожи вы тут или не похожи?..

Карандаш, не задумываясь, сунул пальцы в чернила и размазал их по всему лицу.

— А так — похоже?

Я помню, как на Ордынке появился еще молодой Олег Попов — восходящая цирковая звезда. Он был в восторге от своей первой зарубежной поездки, и, помнится, сказал:

— Мы останавливались в лучших ателье…

В числе партнеров Олега Попова был один «артист», который обладал способностью на глазах у зрителей поглощать более ведра жидкости. За кулисами он вставлял себе два пальца в рот и все это извергалось без видимого вреда для здоровья. Эта его способность распространялась не только на воду, но даже и на керосин. Последнее обстоятельство сильно поддержало циркача в трудные военные годы. В те времена на всех базарах был особый ряд, где стояли торговки с бидонами и продавали керосин. Наш «артист» подходил к одной из них и с подозрением спрашивал:

— А у тебя керосин водой не разбавлен?

— Нет, — отвечала та.

— А ну, дай попробовать… И с этими словами он выпивал целую кружку жидкости.

— Нет, — произносил циркач, — разбавленный керосин… А ну-ка у тебя попробуем, — говорил он соседней торговке.

И выпивал еще одну кружку. Так он обходил весь ряд, а потом удалялся. Затем где-нибудь неподалеку от базара проглоченный керосин извергался в приготовленный бидон, и жена циркача с этой посудой становилась в ряд торгующих.

В современном цирке почти нет элементов паноптикума, но существует такая неприятная вещь, как выступления лилипутов. В свое время было два подобных аттракциона, один из них возглавлялся некиим Кочуринером, а другой еще какой-то мерзавкой, которую судили за жестокое отношение к лилипутам. Рассказывали, что и Кочуринер своих питомцев не баловал. В частности по утрам он выходил в гостиничный коридор и громко возглашал:

— Больные гипофизарным нанизмом — на зарядку!

Вообще же цирк всегда был да и остается весьма темным царством. Мне тут вспоминается история, которая произошла во время гастролей наших циркачей в тогдашнем, еще «Восточном Берлине». Послом в ГДР был дипломат по фамилии Пушкин. Он устроил прием в честь артистов, и вот один из акробатов почтительно спросил его:

— Товарищ посол, вы — предок поэта?

— Даже не потомок, — отвечал тот.

Не могу удержаться, чтобы не привести здесь еще один забавный диалог, который состоялся у этого дипломата с Александром Твардовским. Его представили послу.

— Твардовский, — величественно произнес поэт, подавая руку.