Лев Друскин - Спасенная книга. Воспоминания ленинградского поэта.

• Название: Спасенная книга. Воспоминания ленинградского поэта.
• Автор: Лев Друскин
• Издательство: OVERSEAS PUBLICATIONS INTRCHANGE LTD
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1984

"Лёва умер в 90-м году и похоронен […] в Тюбингене. А родился он в 1921 году. Это была долгая жизнь, в ней было много тяжелого и много болезней. Но он был очень счастливым человеком, потому что его любили. Если вы прочтете "Спасенную книгу", вы тоже его полюбите. Ее рекомендую прочесть и тем, кто думает, что ценность и счастье человеческой жизни напрямую зависят от наличия и подвижности членов тела. Ее же рекомендую тайным и явным сторонникам эвтаназии. А тем, кто умеет любить "некрасивых ангелов" рекомендую книгу Льва Друскина в утешение. Упокой, Господи, душу ангела нашего Лёвушки!"

Юлия Вознесенская

---

— Что глупости-то молоть! Еврей, не еврей. Иди с кухни и не мешай.

Квартира была коммунальной и Дима, не встретив сочувствия и понимания, пошел к соседской домработнице.

— Дуня, ты знаешь, — пожаловался он, — а я, оказывается, еврей.

Та обняла его и вздохнула:

— Ну что ж, лапонька, ты ведь не виноват.

И третья история.

В знакомой семье возник разговор об обмене. Шестилетний сын сказал:

— Только не на улицу Маяковского.

— Почему?

— Там живут одни евреи.

— Здрасьте, — сказала мать, — а ты кто?

— Я русский.

— Какой же русский, когда твои родители евреи?

— Ну и пусть, а я все равно русский.

Наши маленькие дети не хотят быть париями. Они отбиваются руками и ногами. Слово «жид», услышанное во дворе, гораздо убедительнее для них, чем наши беспомощные рассказы о величии еврейского народа.

И у нас остается одна отчаянная и шаткая надежда:

Вырастут — поймут.

278

Я НАПИШУ ЭТУ КНИГУ –

И снова смотрю я по телевизору старый кинофильм — на этот раз «Цирк». Смотрю специально, чтобы увидеть один кадр, чтобы еще раз причинить себе нестерпимую боль и увериться, что я имею моральное право писать эту книгу, что гнев мой — праведный, что я не злопыхатель, что каждое слово — от любви, от великой жалости и опять от любви.

Сейчас он будет — этот кадр. Ласковый горбоносый грузин передает черного малыша соседу — Михоэлсу. Тот склоняется над ребенком и поет свой куплет колыбельной на своем родном языке — на идиш. Я вижу его добрые, прекрасные, чуть усталые глаза и еще раз отчетливо до ужаса представляю себе, как он лежит в минских развалинах искалеченный ножами, мертвый, в одном ботинке, с выколотыми глазами.

Нет, я напишу эту книгу.

279

По ту сторону

ОТЕЦ ТИМОФЕЙ –

Судьба русских за границей причудлива.

Мой товарищ Миша Петров рассказал:

В Мюнхене, среди циклопических сооружений олимпийского комплекса, вдруг видишь покосившийся забор, вернее, плетень. У колодца, в пыли, копошатся куры. К забору привязана коза. За колодцем — крохотная православная церквушка. Рядом — деревенская изба.

Каким ветром занесло сюда из-под Краснодара в сороковые годы отца Тимофея? Он говорит, что это место указал ему Господь.

Когда стали готовиться к Олимпиаде, священнику предложили другой участок. Но он отказался: Не могу. Бог указал здесь. Старика, конечно, выселили бы, но за него вступилась общественность. В крупнейших газетах замелькали душещипательные статьи, и гигантские трибуны стадиона поднялись к небу по соседству с церквушкой. Она находится в самом центре комплекса. Зрелище совершенно фантастическое!

283

Узнав, что Миша из России, отец Тимофей очень обрадовался и зазвал его в избу. Их окружили милые деревенски запахи. Пахло березовым веником, мытым деревом и парным молоком.

На русской печи лежала жена отца Тимофея — восьмидесятилетняя Наташа.

Миша посидел на лавочке, поговорил по душам, а когда стал собираться, старик засуетился:

— Ты, Миша, редечки, редечки возьми.

— Что же я буду делать с ней в отеле?

— А ты ее потри и с сольцой.

Миша рассказывает, что из феергешных впечатлений это пожалуй, самое сильное.

"ОКАЯННЫЕ ДНИ" –

Прочел "Окаянные дни" Бунина. Читать было неприятно. Ненависть Ходасевича все-таки не выходит за берега разума А тут автору застилает глаза туман гнева, ярости и отчаяния. Он как бы бьется в падучей и кликушествует. Ему ненавистно все: хамская толпа, это животное Ленин, эти предатели и негодяи Горький и Брюсов, этот дурак Блок, все эти Волошины, Есенины и Клюевы. Вместо лиц — одни свиные рыла.

Конечно, есть в книге и кровавая правда: казни, грабежи, насилие, тупость. Но беспрерывная истерика и вопль: "Предатели! Погибла Россия!" — мешает Бунину видеть. Жалко его ужасно.

Не дай Бог мне написать такую книгу! Ненависть — плохой вожатый.

И еще меня раздражает, как Бунин на этом фоне, в атмосфере всеобщего охаиванья, пишет о себе, умиленно вспоминает почтальоншу Махоточку, которой он, вместо восьмидесяти копеек, дал за доставку целый рубль.

("И это меня-то считают недобрым желчным человеком!")

А телеграмма, доставленная Махоточкой, гласила:

284

"Вместе со всей Стрельной пьем славу и гордость русской литературы!" Так что рубль, как видим, был истрачен не зря.

РОССИЯ НЕ ТАКАЯ –

Нельзя чувствовать страну на расстоянии. Ее точное ощущение, связь с ней теряется уже через полтора-два года.

Большой компанией мы слушали пленку какого-то эмигрантского певца — кажется Бориса Шаляпина или Ивана Реброва. Репертуар странный — цыганщина, блатные песни, но и даже "Подмосковные вечера".

Первое внезапное ощущение: "Эх, бедняга! Русский певец, а поет с акцентом!" Второе ощущение, вторая мысль: " Это не русское, это — тоска по России".

Потом приходят и любопытство, и ирония, и восхищение мастерством. И все это сложное впечатление заканчивается первоначальным сожалением: "Бедняга! Ненастоящее это, не русское!"

И когда эти песни создавались, Россия была не такая, и теперь она по-другому, но тоже не такая.

И, конечно, неизбежно вспоминаются строки Ахматовой:

"Но вечно жалок мне изгнанник,

Как заключенный, как больной.

Темна твоя дорога, странник,

Полынью пахнет хлеб чужой".

ФОМА –

Ко мне привели однажды белого Барышниковского пуделя — Фому.

Он живет недалеко — на Фонтанке. Про нашего Гека и часто спрашивают: это Фома? А Фому окликают Геком.

Барышникову за год до побега подарили дивную афган-

285

скую борзую, но он вынужден был ее отдать — Фома ревновал.

Это очень грустный пес. Он ничего не знает о своем хозяине — ни о его успехах, ни о его миллионах. И, наверно, все время надеется на его возвращение.

ВООБЩЕ-ТО Я ЧИСТАЯ –

Лиля стояла с английской студенткой Фионой в ванной комнате и мыла посуду (на кухне у нас горячей воды нет) И вдруг Фиона громко вздохнула.

— Что ты?

— Тебя жалко.

— Почему?

— Потому что у вас страна такая бедная.

И Лиля говорит, что ее пронзило чувство жгучей обидь Как? Это наша могучая необъятная страна — бедная? И они об этом знают?

И тут же одернула себя. Конечно, бедная, даже нищая. И как они могут этого не знать? Разве они слепые?

Похожая сценка — на кухне, на этот раз в Комарове. Лиля и Лиза Такер опять же моют посуду. Из туалета выходи Джоана. Лиля жестом показывает ей на дачный рукомойник:

— Хотите вымыть руки?

Джоана подошла к рукомойнику и остановилась.

— Ну что же вы?

Джоана помялась и сказала несколько слов по-английски.

Лиза объяснила:

— Она не умеет.

Пришлось показать. Потом Лиза спросила:

— А как ты моешься?

— Когда приезжают друзья, у которых есть машина, он отвозят меня в Дом творчества. А так — грею воду на плите и моюсь по частям.

Лиза даже переспросила. А потом закрыла лицо рукам

286

и как заплачет. Она плакала всерьез, всхлипывала, из-под пальцев текли крупные слезы.

— Лизочка, перестань, что случилось?

Но она все плакала:

— Такие прекрасные люди и вынуждены так жить!

И сквозь слезы спросила:

— Ты любишь шанель номер пять?

Лиля засмеялась:

— Люблю. В детективных романах. Но, Лизочка, вообще-то я чистая.

Должен сказать, нам чрезвычайно часто приходится испытывать чувство национального унижения. Когда Миша Т., и известный ленинградский художник, летел по туристской путевке в Данию, всю группу предупреждали:

В самолете будут возить на столике коньяк, сигареты, конфеты. Старайтесь не покупать. Помните, что денег мало и это валюта.

Миша жаловался: чувствуешь себя хуже всех. Красочные журналы, безделушки. Все покупают, кроме наших. Лимонад в таких нарядных бутылках. Пить хочется, а отказываешься. И самое ужасное — сознание, что окружающие понимают, почему.

Едут обыкновенные милые люди, но они богачи, буржуи, капиталисты. А мы — советико, импотенто, нищие.

СПАГЕТТИ-

Странные существа иностранцы — будто жители другой планеты.

У ленинградской красавицы Ани Каплан был приятель-итальянец. Накануне отъезда он сказал ей:

— Знаете, Аня, мы, к сожалению, не сможем провести последний вечер вместе: друзья из землячества пригласили меня на спагетти. Лия спросила:

— А почему я не могу пойти с вами?

287

Он ответил:

— Потому что спагетти приготовлено на семь человек.

Аня удивилась:

— Ну и что? Где семь, там и восемь.

— Нет, Аня, вы не понимаете, — в свою очередь удивился он, — я же объяснил вам: спагетти приготовлено на семерых,

Аня еще пыталась превратить все в шутку: