Лев Друскин - Спасенная книга. Воспоминания ленинградского поэта.

• Название: Спасенная книга. Воспоминания ленинградского поэта.
• Автор: Лев Друскин
• Издательство: OVERSEAS PUBLICATIONS INTRCHANGE LTD
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1984

"Лёва умер в 90-м году и похоронен […] в Тюбингене. А родился он в 1921 году. Это была долгая жизнь, в ней было много тяжелого и много болезней. Но он был очень счастливым человеком, потому что его любили. Если вы прочтете "Спасенную книгу", вы тоже его полюбите. Ее рекомендую прочесть и тем, кто думает, что ценность и счастье человеческой жизни напрямую зависят от наличия и подвижности членов тела. Ее же рекомендую тайным и явным сторонникам эвтаназии. А тем, кто умеет любить "некрасивых ангелов" рекомендую книгу Льва Друскина в утешение. Упокой, Господи, душу ангела нашего Лёвушки!"

Юлия Вознесенская

---

Максимов ответил:

— Георгий Александрович прав, вчера я был пьян. Но я не собираюсь отказываться от своих слов: это моя платформа.

Его наказали — отправили в Советский Союз. Но из театра не уволили.

После возвращения некоторые артисты (очень немногие) при встрече отворачивались и не подавали ему руки. Потом стали — даже евреи. (Боюсь, что раньше других.)

У КОЛОДЦА –

В то лето мы жили в Зеленогорске. Пришла к колодцу соседка, гремела ведром, рассказывала:

— Мои-то дачники вчера вечеринку устроили. Проигрыватель включили, а там все не по-русски: гам-гам-гам!

Я в окно заглянула: батюшки — одни евреи! Я думала, они не пьють…

Пьють, проклятые…

ВАША КАРТА. БИТАЯ –

Однажды Лиля проходила мимо кухни и услышала, как Сергей объясняет соседям:

— Жиды все трусы, потому что они евреи. Она открыла дверь:

265

— Кто тут сказал про евреев?

Сергей перепугался и залебезил:

— Ой, Лилюсенька, давайте жить мирно. Я евреев люблю.

— Можете их не любить, — сказала Лиля, — но чтоб больше я этого слова не слышала!

И хлопнула дверью. На кухне погомонили и затихли.

Но не везде и не всегда кончается так благополучно. Застенчивого в квартирных баталиях художника Мишу Беломлинского соседка буквально затравила. Каждый день разносится ее пронзительный голос:

— Если вы еврей, то молчите. И не нагличайте над русскими. Ваша карта битая. Не понимаете?

Миша: Не понимаю.

Соседка: Ну и не понимайте дальше.

Миша прячется к себе, но работать не может, руки дрожат. А в коридоре продолжается вопёж.

РАЗГЛЯДЕЛ –

У нас в комнате белили потолок. Я спросил у маляра:

— А не посыпется?

— Что вы, — ответил маляр с обидой, — вот были бы вы евреи, тогда бы посыпалось.

Через три дня посыпалось. Разглядел все-таки!

АУТИЗМ –

У двенадцатилетнего ребенка аутизм. Его ведут показывать в институт Бехтерева.

Профессор Рем Андреевич Андреев, — молодой, красивый — говорит убитым горем родителям:

— Это типичный случай еврейского идиотизма. Вырождение нации. Чем же тут можно помочь, если ребенок еврей?

266

ЯСНЕЕ ЯСНОГО –

Спрашиваю у Глеба Семенова, соседа по дачному участку:

— Кто это к вам приходил сегодня, Глебушка?

— Миша Гурвич.

— Миша? Я знал его только мальчиком. Говорят, он хорошо пишет.

— Вы знаете, в последние годы — да. Он принес мне прелестную книжечку, вышедшую в издательстве «Малыш». Вот она.

Читаю:

Михаил Яснов.

Пауза.

Глеб (чуть насмешливо):

— Вам что-нибудь неясно?

Я (со вздохом):

— Ясно. Яснее ясного.

И после новой паузы:

— А «Малыш» — московское издательство?

— Разумеется. В Ленинграде Мишу не печатают даже под псевдонимом.

— Почему?

— Дошел слух, что он помогал укладываться Эткинду.

БЕЗ ОЧЕРЕДИ –

Вернулся Вадим — весь белый. Оказывается, у поворота на нашу тихую улочку, через всё шоссе, мелом на асфальте огромными буквами:

ЖИДЫ!

Да что там мелом!

На многих московских домах (в частности, в Черемушках, где живет Оля Рытхеу) жирной зеленой краской намалевано:

"Бей жидов — спасай Россию!"

267

И это не в старые добрые времена Союза Русского Народа, а всего за год до Олимпиады.

Особенно плохо автомобилистам. Реня чуть не плакал: "Да что я, единственный еврей в Ленинграде?" Ему действительно не везло: то ветровое стекло вынут, то фары разобьют, то ругательство напишут.

Один раз, когда на самом видном месте нацарапали: "Жид, убирайся в свой Израиль!", Реня решил отвести душу. Он дождался часа пик и, не торопясь, поехал через весь город на станцию обслуживанья.

Его останавливали раз десять, но он невозмутимо отвечал:

— А что я могу сделать? Не я же написал! Сейчас эту мерзость ликвидируют — за тем и еду.

На станции предупрежденные телефонными звонками работяги кинулись к нему и обслужили вне очереди. Но деньги за покраску все же взяли,

Я ЖИДОВКА-

Помню, в ташкентской больнице во время войны лежала молодая польская еврейка. О себе она говорила с достоинством: "Я жидовка". С таким достоинством, что над ней никто не смеялся.

Когда мы пытались объяснить ей, что в нашей стране это грубое оскорбление, у нас ничего не вышло.

"Неправда. Это очень красивое слово".

Она выговаривала его мягко, по-особенному, и звучало оно действительно красиво.

Я ТОЖЕ ЖИДОВКА –

Наша прелестная знакомая — датская художница Дея Триер Мерк, стажировавшаяся в Академии художеств, а до этого прожившая полгода в Польше, подбегала к понравившимся ей студенткам и радостно спрашивала:

268

— Ты жидовка? Я тоже жидовка.

Мы с Лилей, узнав об этом, повалились от хохота:

— Дэечка, так нельзя!

Она долго не понимала почему, а когда поняла, ужаснулась и кинулась ко всем извиняться.

СВОЯ КОНТОРА –

В Советском Союзе стоматологам разрешено иметь частные кабинеты. Но налог такой, что, как говорится, грабеж среди бела дня. Аренда помещения, инструменты, материалы стоят безумно дорого. Работа налево — тюрьма. Золото — тем более. И хотя государству частная практика выгодна, оно не спускает со своих кормильцев кошачьих глаз.

Натан Букринский рассказывает:

— Открыл я кабинет в Луге. Месяца не прошло, является жирная баба, продавщица из соседнего магазина, высыпает на стол золотые монеты.

— Сделайте, пожалуйста.

— С золотом не работаю.

— Да никто не узнает.

— Нет. Забирайте свои монеты и уходите.

Несколько дней она ко мне таскалась. Потом пропала. И вдруг знакомый говорит:

Стоит за прилавком, рот в золоте, хвастается, что это ты сделал.

Бегу в магазин.

— Зубы — я вам вставлял?

— Нет.

— А кто?

— Не ваше дело?

— Что же вы на меня клевещете?

— Подумаешь, клевещете! И пошутить нельзя.

Разговор громкий. Покупатели слушают с интересом. Поворачиваюсь.

269

— Сейчас пойду в прокуратуру и подам заявление, что вы меня оклеветали.

— Иди-иди, жид пархатый!

За углом вижу — догоняет.

— Ведь не пойдешь.

— Почему не пойду? Пойду. Года два получишь. Вот и прокуратура. Берусь за ручку двери. Умоляющий голос (уже на вы):

— Пожалейте. У меня дочка маленькая.

— Тогда иди сама (уже на ты).

— Да я боюсь.

— Правильно боишься. Тут, кстати, выяснят, откуда у тебя золотые монеты и кто вставил. Пожалуй, двумя годами не отделаешься.

— Натан Григорьевич, пощадите! Смотрите-ка, имя-отчество вспомнила.

— Ладно, — говорю, — мне не тебя, мне врача подводить не хочется.

И в магазине — по моему требованию — комедия:

— Товарищи покупатели! Оболгала я его. Не он зубы вставлял.

В помещении хохот. Противно. Ухожу. Свидетелей более, чем достаточно.

Как-то под конец рабочего дня вваливается красавец-цыган. Под черными усами белая кипень улыбки.

— Дорогой, сделай мне золотые зубы. Я обалдеваю.

— Да вы что! Они же у вас один к одному.

— Обычай у нас такой. Уважать больше будут.

— Нет-нет, уходите. С золотом не работаю.

— Отплачу по-царски, на всю жизнь запомнишь.

Это я и без него понимаю.

— Сейчас же уходите!

Он лезет за пазуху и достает огромный золотой крест. В церкви украл или просто на время дали?

— Вот. Зубы сделаешь, остальное тебе.

270

Зубы — грамм тридцать пять, в кресте — грамм триста не меньше. Даже обидно, каким дураком меня считают.

— Убирайтесь немедленно! — говорю я.

— Не хочешь — как хочешь.

И он прячет крест обратно за пазуху. Город маленький. Знакомлюсь случайно (или не совсем случайно) с начальником ОБХСС. Едем на рыбалку. Уха, водочка. Полуобняв меня за плечо, он грозит пальцем:

— А ты хитрый еврей — я тебя сколько раз подлавливал…

Отстраняюсь с почти непритворной обидой:

— За что же вы хотели меня погубить?

Добродушно смеется. Симпатяга. Рубаха-парень.

— У тебя своя контора, у меня своя. Преступлений давно нет. Скажут, что плохо работаю.

ПАМЯТНИК –

Недавно Евтушенко опубликовал в «Литературке» статью. Автор сокрушается, почему в Москве еще не поставили памятник поэту Ярославу Смелякову.

А года за три до этого видел я Смелякова на экране телевизра. Он сел к столу, сердито посмотрел в нашу сторону и начал:

— В силу своего таланта, смею думать немалого…

После этой фразы слушать его всерьез мы уже не могли. Незадолго до смерти Смеляков в узком кругу прочитал стихотворение о том, как бедная русская женщина ходит стирать белье к богатой еврейке. Заканчивается оно четверостишьем:

"И не знает эта дура,

Моя грязное белье,