Константин Коничев - Петр Первый на Севере

• Название: Петр Первый на Севере
• Автор: Константин Коничев
• Издательство: Лениздат
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1973

Подзаголовок этой книги гласит: «Повествование о Петре Первом, о делах его и сподвижниках на Севере, по документам и преданиям написано».

---

– Как же им не толпиться, царь-государь, всем на вас глянуть хочется, словцо услышать, милость наша…

Петр поставил крест на божницу:

– Молись этому, Степан, таких больше не будет. Запретил я изводить медь на кресты и складни. Медь нам на пушки надобна. От шведа, как от черта, ни крестом, ни пестом не отобьешься, с ним едино лишь пушками разговор вести. Ну, по чарочке…

– Погодите, родненькие, петуха несу! – выкрикнула хозяйка, румяная баба, держа на сковороднике сковороду, а на ней в клокочущей сметане изрезанное на куски пахучее жаркое. – Отец, приготовь место на столе, подложи доску.

– Кажись, смак есть, – понюхав жаркое, сказал Меншиков.

– Преотличная еда, – не пробуя, заметил Петр и протянул Анисье чарку водки.

Та взяла, прижала к груди чарку, задумалась.

– Пей, Онисья, грех такое угощение не принимать, пей, – настаивал Степан.

– Будьте здоровы…

За петуха и гостьбу у Степана Юринского Петр щедро расплатился. Подарил Степану две чарки серебряные, три тарелки, да перстенек – Анисье.

Преображенский полк, следовавший на барках на почтительном расстоянии за петровской свитой, получил приказ, не заходя в Холмогоры, двигаться в Архангельск, к Новодвинской крепости. Не всегда весело было солдатам. Их настроение отражалось в песнях, которые разносились над просторами Севера:

Как ни светла зоря
занималася,
Да не солнце красное
поднималося,
Да показалося
знамя царское.
Да под тем-то
знаменем государевым
Сам царь идет
с большой силушкой.
Поперед идут
все охотнички,
А позадь идут
да невольнички.
Все передние
песню грянули,
А все задние
горько всплакали…

Петр и его близкие сподвижники с большого русла Двины свернули по протоке в Холмогоры.

После обедни царь посетил архиепископа Афанасия. Встретились вдвоем, с глазу на глаз, в крестовой палате, служившей местом приема почетных гостей. Палата была украшена иконами в позолоченных окладах. Висели две большие парсуны – портреты Петра и Афанасия. Пол застлан заморскими коврами, шкафы наполнены печатными и рукописными книгами в кожаных переплетах. Около стен кованные железом сундуки… Сам архиепископ страдал одышкой, сетовал на свое здоровье и, как вскоре оказалось, доживал последний год.

Появление Петра в Холмогорах порадовало и оживило Афанасия. И, поскольку в донесениях не каждое слово в строку пишется, архиепископ, по просьбе государя, в подробностях поведал ему, как в прошлом году от Новодвинской крепости солдаты и мужики-строители, под командой стольника Иевлева, отбили шведов. Причем об Иване Рябове Афанасий говорил правдиво и доброжелательно.

– Подвигом своим Иван Рябов напомнил мне костромского крестьянина Ивана Сусанина. Рябов, не щадя живота своего, посадил на мель вражеское судно, подведя его под обстрел наших пушек. Дело, кажется, ясное, – рассудил Афанасий, – его затушевать нельзя и не подобает. Не будь Рябова, бог весть что могли бы натворить шведы, коль скоро на взморье собрались их главные силы на четырех многопушечных фрегатах. И наместо того, чтобы Рябову славу воздать, отличить его, Прозоровский, пристрастно и корыстно, заточил его в тюрьму, где он и по сей день томится…

– А что же новый воевода не догадается доискаться здесь правды? – строго спросил Петр.

– Говорено мною ему, да, видно, еще с должностью воевода не свыкся, а может статься, зазорно ему нарушать то, что содеяно до него предшественником Прозоровским…

– Разберусь! – пообещал Петр, выслушав Афанасия, и стал выспрашивать о делах архиерейских, о доходах монастырских, чем люди недовольны, на что свои обиды высказывают и покорны ли северяне властям мирским и духовным. Так и сыпал царь вопросами уставшему от жизни, немощному архиепископу.

– Бывает, ваше величество, приходится и дубьем и рублем ослушников в порядок приводить. Был тут грех один, раскольников двое, Андроник и Мемнон, не поддались моему увещеванию. Отдал их воеводе на расправу, тот их обоих с моего дозволения на костре спалил…

– Не ведаю, справедливо ли, но жестоко весьма. Ох уж эти мне раскольники! – заметил Петр. – И когда они ума наберутся…

– Из Соловков, ваше величество, были жалобы на упрямых староверцев, – продолжал Афанасий, – но тут я смилостивился и указал архимандриту соловецкому никого не пытать, в хомут не класть, кнутом не бить, на дыбу не поднимать, стрясок не давать, огнем не жечь, водою не пытать, гладом не морить, мразом в темницах мучительно не томить. За убийственные дела и содомские грехи прелюбодейные чинить розыски без крови и мук, а буде заслуживают осуждения, передавать их воеводе. Тот знает, что с ними делать… Противу грехопадений блудников и блудниц, ваше величество, строгость установил. Апостол Павел говорил в посланиях своих: брак должен быть честен и ложе не скверно… За блудный грех с женского и мужеского пола установил я подать штрафную брать: два рубля и восемь алтын и две деньги. А коль денег у кого из согрешивших нет, на тех епитимию налагаю, пусть горб погнут, дабы впредь не бесчинствовали…

– Но ведь такие прелюбодейные дела, владыко, скрытно делаются, как же дознаётесь?

– На исповеди.

– А подумай-ка, владыко, тоже ли такое против любовных и обоюдно согласных дел и подходит ли под заповедь? Все мы не без греха…

После этой беседы, длившейся не больше часу, Петр побыл в Холмогорском соборе на молебне и поспешил в Архангельск.

От архиерейского дома, провожаемый Афанасием, он ехал к пристани в закрытой карете, обитой снаружи кожей, а внутри бархатом.

– Годы уходят, – жаловался Петру Афанасий, – чувствую, ненадолго я жилец на сей земле. Подорвал север мои силы: длинные студеные зимы, поздние весны, ранние слякотные осени, ветры да сырость, все это не под силу мне стало… А жить еще хочется. Народ северный, ваше величество, крепкий, выносливый. Оно и понятно: на здешних промыслах не изнежишься, леностью не спасешься. Звериные и рыбные промыслы в ледовом море, судостроение, солеварение, смолокурение и всякое лесное дело пробуждают в людях дух трудолюбия и предприимчества. А какая неустрашимость и отвага перед врагом: будь на месте Рябова другой северянин, я верю, поступил бы так же.

– Крепись, владыко. А коль будет тяжко, не переусердствуй. Спасибо тебе за добрую службу на крепостном строении и за все твои деяния в здешнем крае. Все мы, увы, смертны. Загодя определи себе достойного преемника, что и как будущему архиерею делать надлежит, распоряжение твое напиши.

У пристани Петр вышел из кареты и, поддерживая Афанасия за руку, помог ему спуститься со ступени на мостовую.

– Благослови, владыко, на добрые дела!

– Счастливого пути, ваше величество, ветер вам в спину. Храни вас святая троица… Бог милует, буду во здравии, то на освящение нового храма в крепость приеду.

Суда с петровской свитой и государева барка с большим трехцветным флагом вышли от Холмогор на двинское русло, там соединились с подоспевшей флотилией Преображенского полка и в белую ночь, накануне троицына дня, подошли к пригородной деревне Уйме. Здесь встретил Петра новый воевода Ржевский. Он перешел со своего карбаса на царскую барку и, пока суда шли до Мосеева острова, мимо города, докладывал Петру:

– Крепость не закончена, но и в таком виде уже за себя постоять может. Церковь в крепости готова к освящению. Ожидаем большого прихода торговых судов из разных стран, гораздо больше, нежели в прошлое лето. Так что, ваше величество, шведы хотя и пустили в чужих странах слух о том, что повторят нападение на Архангельск, однако никого эти слухи не пугают. Уповаем на хороший торг и спокойствие с моря…

Место пребывания Петр снова, как и прежде, избрал на Мосеевом острове в скромных светлицах.

Свита разместилась поблизости, в Соломбале. Преображенский полк с вооружением и всеми припасами длинной вереницей барок и дощаников проследовал в сторону Новодвинской крепости.

Тогда же, без промедления, Петр приказал привести к нему из тюрьмы Ивана Рябова. Изнуренный тюремным режимом, взволнованный до слез вызовом к царю, Рябов упал на колени, взмолился:

– Прости, государь, виноват, вышел я в то утро на море, не ведая о запрете.

– Встань, Иван, встань. Я и вот все они, – Петр показал на своих приближенных и воеводу, – должны тебе в пояс поклониться да спасибо сказать. Я ведаю все о твоем поступке. И горестно мне, что несправедливость тебя обидела…

Петр обнял Рябова, поцеловал его и сказал:

– За верную и доблестную службу освобождаю тебя, Иван, от всех податей и повинностей, награжу деньгами, одеждой. Ты был ранен, зажила ли рана?

– Затянуло, ваше величество, только к погоде внутрях покалывает, терпимо, – ответил Рябов и снова упал на колени.

– Встань, встань. – И, обращаясь к свите, Петр сказал: – Он не знает историю Древнего Рима, а поступил, как Гораций Коклес!..