Сергей Шхиян - Прыжок в прошлое

• Название: Прыжок в прошлое
• Автор: Сергей Шхиян
• Издательство: Северо-Запад Пресс
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2004
• ISBN: 5-17-026466-6

Случайно перейдя Грань Времен, москвич Алексей Крылов попадает в 1799 год, в эпоху императора Павла I. Здесь он откроет в себе экстрасенсорные способности, найдет истинную любовь, новых друзей — и могущественных, беспощадных врагов. И главное — он должен будет доказать, что не согласен быть простой пешкой в загадочной, неизвестно кем затеянной Игре…

Роман открывает новую серию исторической фантастики «Бригадир державы».

---

Он заплакал, беззвучно глотая слезы, и опустился на колени.

— Бросьте, Фрол Исаевич, как не стыдно. Никаких мертвых я не воскрешаю. Живым, по мере сил помогаю, это правда. Только безо всяких чудес.

— Спаси, барин, дочь, чем хошь отслужу, — попросил портной, так и не вставая с колен.

— До города далеко ли?

— Рядышком, рядышком, — радостно сказал он, отирая слезы. — Верст пятнадцать будет… с гаком. На двуколке часа в два доедем, а там и платье тебе спроворим, и барышне твоей.

Он так разволновался, что перестал добавлять в конце слов вежливое «-с» и Алю, одетую в холщовую рубаху, назвал не «девкой», а «барышней», что, как я заметил, ей чрезвычайно понравилось.

— Алешенька, поедем… — попросила она сладким голоском.

— Тихон! — закричал я.

— Чего изволите?

— Где барин?

— С гостями и девками в баню пошел.

— Что, и поп с ними?

Тихон хмыкнул и кивнул.

— Известно.

— Передашь барину, как вернется, что я с Котомкиным в город уехал и Алевтину с собой взял, как освобожусь, вернусь. А сейчас ступай на конюшню и вели конюху заложить двуколку Фрола Исаевича.

Собраться нам было, только подпоясаться. Портной уступил мне свой дорожный плащ, и я наконец смог снять душный парчовый халат. Аля собралась было нарядиться в «новое» платье, но я уговорил ее поехать в старом сарафане, чтобы не смущать людей.

Когда экипаж заложили, мы вышли во двор. Двуколка представляла собой примитивный безрессорный экипаж с двумя огромными колесами и одним сидением со спинкой, на котором с трудом могло поместиться три человека. От тряски седоков спасали только кожаные подушки, набитые конским волосом.

Котомкин сел за кучера, мы умостились рядом и тронулись в путь.

Везла нас симпатичная гнедая лошадка. Было около пяти часов вечера, солнце еще и не думало смирять свой пыл, так что в дорожном плаще портного оказалось жарко.

Мне тряская езда по пыльной грунтовке не нравилась, но Аля, впервые путешествующая в сознательном возрасте, была в восторге. Мало того, что ее провожали завистливые взгляды всей наличной на тот момент дворни, но впереди ждал огромный, загадочный мир — было от чего трусить и торжествовать.

Большой мир начинался проселками, заросшими травой, полями почти созревшей ржи и почтительными крестьянами, снимавшими при нашем приближении шапки. Потом дорога ушла в лес и стала более тряской.

По моим подсчетам пятнадцать верст давно кончились, остался немереный «гак». Котомкин подгонял и подгонял лошадку так, что она стала поворачивать голову и укоризненно косить глазом. Около восьми вечера наконец появились признаки приближающегося города. Потянулись огороды и редкие избы.

Городишко, в который мы направлялись, носил типовое имя Троицк и не прославился ни в седую старину, ни в позднейшие времена. Я, во всяком случае, никогда о нем не слышал. Обычный, говоря современным языком, районный центр с мощеной камнем центральной улицей, дощатыми тротуарами, почерневшими от времени корявыми избами с кривыми плетнями и высохшими, в связи с засушливым летом, «миргородскими» лужами.

Приличные дома стали попадаться только ближе к центру. Некоторые были даже каменными. Основную же долю «жилого фонда» составляли рубленные, почти крестьянские избы, приличную часть — бревенчатые дома на каменном подклете. Несколько домов, как я уже говорил, были вполне цивильными. Люди на улицах встречались довольно редко, зато в изобилии было домашней птицы, коз, телят и прочей живности. Мы миновали центр с двумя внушительного вида соборами и несколькими кирпичными зданиями присутственного типа. Аля крестилась на церкви и управы и глядела во все глаза, чтобы не упустить ничего из чудес цивилизации.

Я, напротив, ничему не удивлялся и с грустью думал о том, почему у нас все такое кривое и косое, и что имел в виду угрюмый режиссер Говорухин, стеная о чем-то нами потерянном в старой России.

Портной жил недалеко от центра. Вместо вывески на его воротах были намалеваны жилетка и панталоны. Дом был довольно большой. В нем обитали хозяева, подмастерья и ученики. Сама портняжная мастерская располагалась во флигеле в глубине двора.

Наше появление произвело переполох. Забегали какие-то люди, лошадь тотчас распрягли, и мальчик лет двенадцати начал «водить» ее по двору. С крыльца спустилась миловидная, дородная женщина с заплаканными глазами, как я догадался, хозяйка, и пригласила нас в дом.

— Как Дуня? — первым делом спросил ее Котомкин.

Женщина только горестно махнула рукой и принялась промокать глаза краешком головного платка.

— Плоха, совсем плоха, дохтур счас у нее.

Мы вошли в дом, и хозяин проводил нас прямиком к больной. В светелке царила полутьма и стоял тяжелый запах. На лавке у стены лежала под одеялом девушка, над ней возвышалась высокая сутулая фигура врача. При нашем появлении он повернулся и что-то сказал по-немецки.

В затемненной комнате, да еще против света, слепящего сквозь неплотно завешенное окно, я его не рассмотрел.

— Гутен абенд, герр доктор, — поприветствовал я его.

— Добри вечер, — ответил он мне по-русски.

Я подошел к больной. Худенькая девушка с бескровными губами и запавшими глазами с трудом приподняла веки.

— Здравствуй, Дуняша, — поздоровался я.

— Здрасти, барин, — чуть слышно, ответила она. Перед постелью на табурете стоял тазик, а доктор держал в руке ножичек, немного напоминающий современный скальпель.

— Вас ист чужой меншен? — строгим голосом спросил он портного.

— Их ист русиш доктор, — ответил я за Котомкина.

— Русиш доктор, ха-ха-ха! — демонстративно рассмеялся на мое представление немец, явно нарываясь на неприятности. — Велеть подать светчи, — приказал он хозяину. — Здесь ист один доктор — это ист доктор Винер! — немец пожевал губами и добавил: — Их делать операций.

Я подошел к окну, сорвал закрывающую его материю и распахнул раму.

— Велите принести воды вымыть руки, — сказал я портному. Тот поспешно вышел из комнаты.

— Их делать операций, — повторил немец, пораженный моей бесцеремонностью.

— Нихт операция, — рявкнул я, пресекая его попытку взять Дуню за руку. — Вали отсюда, придурок!

— Вас ист «придурок»? — растеряно спросил он. Как «придурок» по-немецки, я не знал и смог перевести только как «огромный дурак».

— Зи ист гроссе дункель.

Винер дернулся, но, наткнувшись на мой взгляд, не решился что-нибудь предпринять и встал у стены с оскорбленным видом.

«Аля, — отчетливо произнося слова, сказал я про себя, — попробуй понять, о чем думает девушка.»

Алевтина посмотрела на меня и кивнула.

В комнату вернулся Котомкин, а за ним парень с керамической корчагой и полотенцем. Я вымыл руки и велел всем выйти из комнаты. Остались только мы с Алей и доктор.

— Закрой дверь, — попросил я Алевтину. Она плотно прикрыла дверь.

— Теперь помоги мне снять с нее рубашку.

Аля посмотрела на меня круглыми от удивления глазами, но не тронулась с места.

— Ты что? — спросил я.

— Срамно это, Алексей Григорьевич, — чопорным голосом сказала она, поджимая губки.

— Ревновать не нужно. Я, когда тебя лечил, осматривал?

Она кивнула и сказала, глядя в сторону:

— Так то меня.

То о чем я подумал, было предназначено только для нее, и это можно не предавать гласности. Аля улыбнулась и проворно сняла с девушки рубаху. Дуня почти никак не реагировала, безжизненно улыбалась.

— Эй, ты, — обратился я к немцу, — ду бист фонендоскоп?

Винер смотрел на меня непонимающими глазами. Фонендоскоп, видимо, еще не изобрели.

— Трубка у тебя есть, слушать?

Я жестом показал, что мне нужно. Немец, кажется, понял.

— Найн, — коротко ответил он.

Пришлось слушать Дуню ухом. Чтобы зазря не нервировать Алю, я прослушал ее сердце и легкие со спины. В сердце были небольшие шумы, нормальные в таком ослабленном состоянии. Легкие были чистые. Живот нормальный.

Единственно, что мне не понравилось — это нитевидный пульс. Похоже было, что или девица заморила себя голодом, или ее угробил присутствующий здесь лекарь неумеренными кровопусканиями.

Аля, успокоенная моими целомудренными действиями, помогла одеть и уложить Дуню в постель. Что делать с ней, я не знал. Никаких явных признаков болезни я у нее не нашел.

— Ты узнала что-нибудь? — спросил я Алю.

— Она влюблена, — зашептала Аля мне в ухо, — и боится, что батюшка узнает и прибьет парня… Зовут его Семен.

— Эй, ты чего это удумал! — закричал я на немца, перебив Алю, — а ну отойди от нее!

Пока мы шептались, лекарь подобрался к больной со своим скальпелем, собираясь вскрыть ей вену на руке для кровопускания.

— Я ист исполнить свой долг! — угрюмо проворчал немец, отступая от Дуни.