Луи Басс - Роскошь изгнания

• Название: Роскошь изгнания
• Автор: Луи Басс
• Жанр: Фэнтези

Торговец антиквариатом Клод Вулдридж, приобретя букинистическую лавку, случайно обнаруживает пачку писем начала XIX в., связанных с Байроном и выводящих его на след самой сенсационной загадки великого поэта. Но он даже не догадывается, что это изменит всю его жизнь, заставит пугливо озираться через плечо и видеть призраков – в сутолоке лондонского Сити, в сумрачных покоях полуразрушенного неаполитанского палаццо...

---

Потом меня осенило. Я постоянно, словно отказываясь видеть это из чистого упрямства, игнорировал самый важный ключ к разгадке: Байрон сам пользовался шифром в некоторых из своих писем. Это были письма к сестре. Оба шифровали свои послания, потому что ими владела сходная страсть – страсть столь противоестественная, что ее любой ценой нужно было сохранить в тайне, однако столь мучительная, что невозможно не рассказать о ней.

7

На другой день было воскресенье, и я допоздна валялся в постели, отсыпаясь, чего мне не удавалось с тех пор, как я нашел письма.

В конце концов проснувшись, я сразу увидал, что за окном снова солнечный день: спальню разрезал пыльный луч, пробивавшийся сквозь неплотно задернутые шторы. Элен уже встала, но постель с ее стороны была еще теплой. Вдалеке звонили колокола на церкви. Звуки летели в ясном воздухе, отчетливые и крохотные, словно из музыкальной шкатулки. Снизу из кухни донесся запах жарящегося бекона, и я улыбнулся: в воскресный день завтрак был самым большим утешением. Через несколько мгновений я уже влезал в халат, щурясь на солнечный луч и поражаясь тому, что все может быть таким обыденным, словно ничего не произошло.

– Ты, как всегда, вовремя, – сказала Элен, стряхивая лоснящуюся яичницу со сковородки мне в тарелку. Она сунула сковородку под кран – прозрачное на солнце облако пара с шипением поднялось к потолку. – Не ходи на работу, наслаждайся заслуженным отдыхом. Это тонкое искусство.

Мы еще сидели за завтраком, когда появилась Фрэн, одетая для улицы: вызывающе обтрепанный джемпер и слишком короткие для такой юбочки чулки, открывавшие взору манящую полоску бедра. Сказав: «С добрым утром», она открыла холодильник и налила себе апельсинового соку.

– Уходишь, значит? – беззаботно сказал я.

– Ухожу.

– Напомни-ка мне: когда у тебя первый экзамен?

Элен бросила на меня предостерегающий взгляд,

– Через две недели.– Фрэн наклонилась и тронула губами мою щеку.– Не волнуйся. Все под контролем.

Ее тело коснулось моего плеча. Элен не спускала с меня глаз, боясь, как бы я не устроил очередной скандал.

– Вот как, все под контролем? Ладно, поверим на слово. Желаю приятно провести время.

Напряжение, повисшее было в воздухе, рассеялось.

– Спасибо. Ну пока! Мам, пока!

Поставив грязный стакан на кухонный стол, Фрэн, изящно покачиваясь, проследовала по коридору к входной двери. Элен вернулась к еде.

– Это все ради тебя, надеюсь, ты это понимаешь. Будь моя воля, я бы запер ее в комнате и убедился, что она занимается.

Это был дебютный гамбит в нашем обычном споре по поводу Фрэн, но Элен предпочла не поддаваться соблазну и сделала неожиданный ход.

– Знаешь, что я думаю? – сказала она, срезая жирок с бекона. – Я думаю, ты ее ревнуешь.

– Что, Фрэн? Я? Какой вздор!

– Такое у меня чувство.

Я хотел было сказать, что думаю о ее чувствах, но в этот момент зазвонил телефон.

– Это Росс,– с уверенностью в голосе сказала Элен, когда я встал из-за стола.

– Да неужели?

– Наверняка.

– Алло? О черт! Привет, Росс!

Элен принялась намазывать себе маслом гренку.

– Просто предчувствие, – бормотала она себе под нос. – Только и всего.

Росс, как оказалось, изнывал от скуки.

– Он едет к нам, – объяснил я, положив трубку, – будет надоедать, паршивец. Я всячески старался отговорить его, но… Эй! Эй! Ты меня слушаешь?

– Я просто задумалась, – отрешенно ответила Элен,– о той бедной девочке, которая утопилась в озере. Как, повтори, ее звали?

– Амелия. – Вчера вечером, когда Элен забралась в постель, я рассказал ей всю эту историю. – Амелия Миллбэнк, дочь Гилберта.

– Какой ужас! Чтобы собственный отец довел дочь до такого состояния! Как только я увидела те письма, так сразу же поняла: в этом есть что-то нездоровое. Просто предчувствие, кстати.

– Да, ты очень проницательна, но, думаю, на сей раз предчувствия тебя подвели. Скорей всего, он в этом не виноват, он не доводил ее до самоубийства. Вспомни, она убила себя после его смерти. Думаю, она сделала это от горя. Потому что любила его.

– Не болтай чепуху, Клод. Ни одна девушка не может полюбить такое чудовище.

– Не может? Я в этом не уверен. И скажу тебе кое-что еще. Я думаю, что это твое чудовище убили.

– Почему ты так считаешь?

– Последнее, о чем он написал Амелии, это что он уезжает, отправляется искать мемуары. Полагаю, он слишком близко подобрался к ним.

Я ждал, что Элен засмеется надо мной, но вместо этого она погрузилась в молчание.

– Что же тогда было в мемуарах такого,– наконец проговорила она, – что человека готовы убить, лишь бы сохранить это в тайне?

– Правда.

– Правда о чем?

– Я бы все отдал, чтобы самому это узнать. – С внезапно охватившим меня чувством безысходности я посмотрел на нее. – Хотя, конечно, сомневаюсь, что мне когда-нибудь это удастся. Даже если рукопись уцелела, шансов найти ее – один на миллион. Хотя, если мы ее найдем… если найдем…

– Наверно, самое лучшее будет оставить ее в покое. Наверно, и письма тоже. В конце концов, что ты выиграл, узнав историю бедной девочки?

– Я не могу оставить мемуары в покое и не искать их. – Я отвернулся к окну и вновь увидел светящийся отблеск зари, отражающийся от воды, юного изгнанника, склонившегося над столом и яростно пишущего.

– Больше ничего не осталось, чего стоило бы искать.

От безнадежности задачи я до конца дня пребывал в мрачном настроении. Как бы там ни было, я всегда с безразличием относился к выходным дням. Приехал Росс, как собирался, и помог готовить ланч. В противоположность моему, у него настроение было приподнятое – он закончил книгу и объявил себя гением. После ланча мы вышли в залитый солнцем сад, где, попивая пиммз, первый раз в этом году сыграли в крокет. Элен с Россом играли с азартом, Элен – потому что получала удовольствие от игры, Росс – потому что всегда должен был выигрывать. Я тоже принимал участие, благодушно подыгрывая одной стороне, а меж тем с тоскливым отчаянием думал о мемуарах, пытаясь представить себе толщину и плотность бумаги, цвет старинных чернил, первую фразу. Окончательная версия мемуаров, переданная Джону Мюррею, была написана на листах большого формата. Я гадал, сколько страниц удалось прихватить с собой Марии Апулья, хотя, в общем, это не имело большого значения: даже одна найденная страница стала бы фундаментальным открытием. Чем больше я думал о мемуарах, тем меньше мне верилось, что когда-нибудь я смогу взять в руки те бесценные страницы.

Элен играла со своей обычной неуклюжей грацией, расстраиваясь всякий раз, когда шар не попадал в ворота. Росс был безжалостен, а поскольку я мало внимания обращал на игру, победа ему была обеспечена. К тому же, независимо от того, прекрасный он был игрок или неважный, он просто зверел, когда начинал проигрывать.

Фрэн вернулась под вечер и сразу поднялась к себе, предположительно собираясь позаниматься. Я решил поговорить с ней завтра, но Элен о своем намерении ничего не сказал. Росс засиделся у нас допоздна. За ужином говорили только он и Элен.

Наконец мы с Элен отправились спать. Она не пыталась возбудить меня и скоро уснула. Я лежал с открытыми глазами, думая о мемуарах, обессилев от пустоты целого дня безделья. Если моя карьера и впрямь закончена, то впереди меня ждет только вот это: нисхождение в сумерки осени, тишина, сгущающаяся как мрак, пустота воскресений.

Хотя назавтра был рабочий день, я опять долго валялся в постели. Меня мучила мысль: почему Джон Мюррей, издатель Байрона, сжег мемуары? Ни одно из объяснений, предлагавшихся с тех пор, не было убедительным. О кровосмесительной связи Байрона с его сестрой, например, всем было известно еще до его смерти. Простое подтверждение этого факта не могло послужить поводом для уничтожения мемуаров величайшего поэта того времени. Как, впрочем, и пикантные подробности его разнообразных любовных связей. Мне казалось, что причина тут куда серьезней.

По дороге в город я сделал небольшой крюк и проехал, просто из любопытства, мимо своего антикварного магазина. Кристофера на месте не было. Женщина за прилавком была мне незнакома – с недавнего времени мой сын самостоятельно нанимал и увольнял персонал двух магазинов, – и, увидев ее, я понял, насколько изменился мой собственный бизнес. Однако что меня интересовало больше – это комод Клайва. Тщательно вычищенная и заново покрытая лаком, подделка красовалась на почетном месте – в витрине магазина. Ни один человек, разбирающийся в подобных вещах, не прошел бы мимо, оставшись равнодушным. Вопреки моему распоряжению Кристофер не стал снижать на него цену.

Поначалу я был приятно удивлен: парень следовал по стопам своего отца, готовый, в конце концов, преступить законы кантианской морали ради кайфа, какой испытываешь, провернув удачную сделку. Однако, приближаясь к Лондону, я что-то приуныл. Мне почему-то казалось, что новое поколение Вулдриджей должно быть иным, не таким нечистоплотным. Честный сын стал бы оправданием моей собственной карьеры. Но вместо этого грехи отцов, похоже, передались детям.