Луи Басс - Роскошь изгнания

• Название: Роскошь изгнания
• Автор: Луи Басс
• Жанр: Фэнтези

Торговец антиквариатом Клод Вулдридж, приобретя букинистическую лавку, случайно обнаруживает пачку писем начала XIX в., связанных с Байроном и выводящих его на след самой сенсационной загадки великого поэта. Но он даже не догадывается, что это изменит всю его жизнь, заставит пугливо озираться через плечо и видеть призраков – в сутолоке лондонского Сити, в сумрачных покоях полуразрушенного неаполитанского палаццо...

---

– Больше ничего не хотите сказать мне?

– Что вы имеете в виду? Нет, конечно нет.

Снова последовала пауза, и вдруг я понял, что на самом деле мне хочется рассказать ему тысячу вещей: все о своем отце, о своей семейной жизни, о карьере. Я чувствовал, что, если смогу найти способ просто ввести его в свою жизнь, его природное простодушие все поправит. Элен и я снова влюбимся друг в друга Я найду основания продолжать свое дело.

– Вы уверены? Совершенно ничего?

– Нет. – Я собрался уходить. – Мне нужно идти.

– Когда вы появились этим утром, я подумал, что вы похожи на человека, на которого навалились несчастья.

– Последние дни у меня были очень напряженными. Эта история с Байроном…

– Но когда вы забрали часы, я знал, что вы принесете их обратно. – Тут я повернулся и пошел прочь. Вослед мне звучал его голос: – Прощайте, дружище. Не пропадайте!

Я, не оглядываясь, проскочил в калитку, неожиданно для себя придя в ярость от его предположения, что мы можем встретиться когда-нибудь еще. Вскочил в машину, резко захлопнул дверцу и помчался вон из деревни.

Проехав минут десять по шоссе, я остановился на обочине, уронил голову на обтянутый кожей руль и расплакался.

На Вернона мой рассказ об истории самоубийства Амелии не произвел никакого впечатления.

– Значит, женщина существовала. С ней мы разобрались, это хорошо. Но важно все разузнать о Гилберте и зачем он писал те свои письма.

– Возможно, в этом нам сможет помочь Тим, я позвоню ему сегодня вечером.

– Возможно.

Мы сидели наверху, в офисе, как вчера, когда возились с шифром. Солнце било в окно у меня за спиной, был разгар дня. Стопки книг окружали нас, как миниатюрные башни Манхэттена, дремля в лучах солнца.

Вернон был при бабочке и в бордового цвета жилете, из кармашка которого свисала цепочка часов. Сравнивая его с человеком, повстречавшимся мне утром, я почувствовал, что теперь лучше понимаю его. Он и священник были примерно одного возраста, оба – личности эксцентричные, но если священник был мягким, зыбким и душевным, то Вернон – сухим, резким и точным. В сравнении с открытостью священника маниакальная скрытность Вернона казалась чуть ли не патологией.

– Вы показывали письма вашему другу в Британской библиотеке?

– Да.

– Ну и?…

– И он сразу не определил, поддельные они или нет. Это, конечно, еще ничего не значит. Придется подождать результатов экспертизы.

– Что ж, подождем.

Я сказал это, только чтобы не портить ему настроение, потому что сам был больше прежнего убежден в подлинности писем.

Вскоре я уехал домой и остаток дня провел в своем кабинете. Поначалу я ничего не мог делать, только думал о том, как в то утро вернул часы. Как и поход к проститутке, это, похоже, означало поворот в моей жизни. Оба события, важные сами по себе, были символом чего-то большего, резкой смены направления ветра на противоположное.

Я поднял телефонную трубку.

– Кристофер?

– О, привет, папа!

– Помнишь тот высокий комод в георгианском стиле, что я привез на днях?

– Угу.

– Напомни мне: во сколько я его оценил?

– В две семьсот пятьдесят.

– Точно. Опусти цену до пятисот и повесь на него табличку покрупней: «копия».

– Что?

– Это подделка, Кристофер,

– Я тоже так подумал. Но сегодня утром снял ручки, просто чтобы лишний раз убедиться, – они явно были заменены. Комод оказался подлинный.

– Когда я говорю, подделка, я имею в виду прекрасную подделку, профессиональную, сделанную так, что эксперт не отличит от подлинника.

Это было в первый раз, когда я намекнул о существовании Искусника Клайва.

– Ты же не хочешь сказать, что кто-то…

– Не просто кто-то. А профессионал, Кристофер. Больше того, мастер.

Несколько секунд мой сын молчал. Я почти чувствовал, как напрягается его мозг, усваивая смысл услышанного. Пока он соображал, я думал о следах, оставленных ручками, шифры и письма выскальзывали из корешков Библий. Наконец Кристофер заговорил:

– Ты имеешь в виду, что знаешь человека, который действительно делает антикварные вещи?

– Поговорим об этом позже. Пока!

После разговора с сыном вдруг проснулась боль в желудке. Чтобы отвлечься, я встал и подошел к застекленному шкафчику. Нет, рано на покой: еще предстоит сделать крупнейшую находку, важнейшая игра только начинается.

Я новыми глазами перечитал письма, зная теперь, что произошло с Амелией, – юная девушка, которой были адресованы эти грязные послания, утопилась. Закончив читать, я убрал их на место и попробовал соединить все, что мне было известно: характер Гилберта, инстинктивное отвращение, которое он вызвал у Элен и у меня, его восхищение Байроном, самоубийство Амелии, ее молодость, порнографическое содержание писем, – чтобы объяснить себе тайну шифра.

Я чувствовал, что ответ так близок, что просто непонятно, как он не появился раньше. Я помучился еще с полчаса, и наконец мне показалось, что ответ найден. Он был передо мной, смотрел мне в лицо, но что-то во мне просто упрямо отказывалось увидеть его.

В конце концов мне это надоело, и я спустился вниз глотнуть спиртного.

Из гостиной доносился звук телевизора. Я сунул в дверь голову: Фрэн, свернувшись калачиком на диване, смотрела мультик и грызла кукурузные хлопья.

– Привет, Фрэн!

– Привет, пап! – ответила она, скосив на меня глаза. – Не думала, что ты вернешься так рано.

Я замер на месте, ничего не отвечая, потому что ее слова всколыхнули во мне что-то, какое-то, как я интуитивно чувствовал, невероятно важное воспоминание. Мгновение память слепо шарила по своим закоулкам, и вдруг – вот оно: Фрэн нагая выскакивает из ванной комнаты, натыкается на меня и, обхватив себя за плечи, чтобы прикрыть грудь, объясняет, что не думала, что я встану так рано…

В тот же миг я увидел ответ и понял, почему так долго отказывался его замечать. Полный яростной решимости окончательно убедиться в этом, я, ни слова не говоря, вышел из гостиной и бросился наверх.

Ворвавшись в кабинет, я схватил телефонную трубку и принялся тыкать в кнопки, набирая номер в каком-то лихорадочном ужасе, в котором, однако, скрывался и элемент удовольствия, радости открытия. Я собирался дать другу священника время закончить свой ужин, но теперь было не до приличий.

– Алло? Будьте добры, могу я поговорить с Тимом?

– Я вас слушаю.

Не в состоянии стоять спокойно, я постепенно двигался к окну.

– Извините, что беспокою вас в такое время. Меня зовут Клод Вулдридж.

Голос на другом конце линии неожиданно потеплел.

– Да, да! Пит все рассказал мне о вас.

– Пит?

– Питер Голдинг. Приходский священник.

– А, ну конечно.

За окном в парке мальчишки играли в крикет, столбиком крикетной калитки им служило дерево. Солнце клонилось к земле, и от мальчишек ложились невероятно длинные тени, тени изящных Титанов.

– Я слышал, вас интересует Амелия Миллбэнк. Что именно вы хотите о ней знать?

– В сущности, только пару вещей. – Одна из теней с сюрреальной грацией скользнула по траве, рука откинута назад, готовясь сделать бросок.– Были ли у нее братья?

Тень принимающего качалась из стороны в сторону.

– Нет. Насколько помню, она была единственным ребенком. – Чувствуя, что меня поташнивает, как в самолете, я следил за полетом мяча, который взмыл вверх и падал так медленно, что, казалось, никогда не коснется земли. – Алло! Вы слушаете?

– Да. Извините. – Мне вдруг захотелось, чтобы мне ответили, что я ошибаюсь, и с этим чувством я задал свой второй вопрос: – Как звали ее отца?

– Гилберт. – Один из полевых игроков в эффектном прыжке поймал мяч. Мне были слышны крики ликования. – Гилберт Миллбэнк. Он умер в том же году, в каком она покончила с собой.

– И это было в?…

– В тысяча восемьсот семнадцатом. Ее семье пришлось покинуть Миллбэнк-Хаус той же зимой.

– Вы что-нибудь знаете о том, как умер Гилберт?

– Не слишком много… во всем этом есть какая-то тайна. Более того, он даже стал на несколько лет местной легендой. Точно известно одно: он в это время находился на материке, на юге Италии.

– В Неаполе?

– Не уверен. Это нужно проверить. Что еще вам хотелось бы знать?

– Пока это все, благодарю.

– Слушайте, если желаете, чтобы я послал вам какие-то документы, касающиеся этой семьи, просто дайте мне ваш адрес.

– Да, это мне чрезвычайно помогло бы. Вы очень добры.

– Друзья Пита – мои друзья.

– Пита?

– Приходского священника.

Я положил трубку. Разрозненные фрагменты слились в цельную картину. Все обрело ясный смысл. И еще я понял, почему Гилберта так тянуло к Байрону. Перед глазами встала фраза из письма о встрече в опере.

МЫ ОБА БЫЛИ ОДИНОКИ, И ТАК ДОЛЖНО БЫТЬ ВСЕГДА.

Потом меня осенило. Я постоянно, словно отказываясь видеть это из чистого упрямства, игнорировал самый важный ключ к разгадке: Байрон сам пользовался шифром в некоторых из своих писем. Это были письма к сестре. Оба шифровали свои послания, потому что ими владела сходная страсть – страсть столь противоестественная, что ее любой ценой нужно было сохранить в тайне, однако столь мучительная, что невозможно не рассказать о ней.