Екатерина Кинн - Самое Тихое Время Города

• Название: Самое Тихое Время Города
• Автор: Екатерина Кинн
• Издательство: «Издательство АЛЬФА-КНИГА»
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9922-0158-1

Любой город – многослойная структура, и мы, люди, живем лишь в одном из его слоев, не зная о том, что творится в других Любой город многомерен, и измерения его могут выходить куда угодно Точно такова и Москва. Немногие из нас способны путешествовать по ее измерениям и слоям, и с чем придется столкнуться героям романа – нашим современникам Игорю, Андрею, Анастасии и Катерине – никто из них не знает.

Что за странные черные лимузины бесшумно носятся по ночному городу, вытягиваясь, словно резиновые, и проникая во все улочки и переулки? Что за башня плавно поднимается над городом? Откуда выползают красноглазые тени? Что прячет в Сухаревой башне Брюс? Кто преследует Игоря и почему девушка-призрак ищет помощи у Андрея? Зачем Катерина исследует легенды средневековой Индии? Кто такой загадочный Городовой? Что такое Та Сторона? Бывают ли крылатые коты? И что за битва грядет в Ночь Ночей?

В каких бы измерениях Москвы мы ни жили, с какими бы опасностями ни сталкивались герои романа, везде остается верным одно: есть добро и есть зло, есть любовь и есть дружба. И всегда есть выбор, за который ты сам отвечаешь. И всегда есть те, кто встанет рядом с тобой в самый тяжелый и беспросветный час…

---

А больше Кэт ни на кого не смотрела, потому что спиной к ней, лицом к разгорающемуся рассвету, опираясь на тяжелый кривой меч, стоял принц со свитка. Эспелетовский котоэльф.

– Индракумара, – почти беззвучно проговорила Кэт, но тот услышал.

Резко обернулся. Совершенно такой, как на свитке. Раскосые длинные голубые глаза, смуглое лицо с высокими, сильно выдающимися скулами, крупный рот и длинноватый горбатый нос. У него было очень спокойное, умиротворенное лицо человека, выполнившего свой долг. У его ног лежала огромная тварь в золоченых шипастых доспехах, с оскаленной крысиной мордой, с красными глазами и зубами. На украшенных тяжелыми золотыми браслетами лапах тускло-красным отблескивали длинные и острые, как ножи, когти, на земле возле головы валялась усыпанная драгоценными камнями роскошная до уродливости корона.

Кэт через силу улыбнулась. Ей было сейчас одновременно легко и горько. Но все было правильно, она это чувствовала.

– Так и должно было быть, – тихо сказала она, шагая вперед и глядя снизу вверх во внимательное лицо Индракумары. Она еле доходила ему до плеча.

– Я никогда не смотрел на тебя так, царевна.

– Да, это я раньше смотрела на тебя сверху вниз, – ответила Кэт, и больше они ничего не говорили.

Индракумара осторожно прижал Кэт к себе, и она закрыла глаза, слушая, как под панцирем глухо бьется его сердце. Удар. Еще. И еще. Так спокойно.

«Я не открою глаз. Я пойму, что взошло солнце, потому что сердце остановится.

Я не хочу видеть его мертвым.

Незачем открывать глаза.

Я ведь тоже тогда умру, так зачем?»

Удар. Еще удар. Еще.

Блаженное ощущение близкой смерти вдруг исчезло, и Кэт, чуть раздосадованная ожиданием, осторожно приоткрыла глаза. Зажмурилась от солнечного луча, отразившегося от восточносказочных лат Индракумары, и охнула. Быстро подняла голову. Индракумара смотрел на солнце широко раскрытыми глазами и плакал.

«Плачет, значит, жив. И я буду жить».

– Это что же, – прошептала Кэт, – это чудо, да? Нам – чудо?

Сзади раздался хохот:

– Ой-е! Дева, ты же была у Брюса! Кельтов слушать надо, кельты знают, что говорят! – Воин снова расхохотался, а когда Кэт повернулась, вместо него стоял, насмешливо, скалясь, здоровенный черный ньюф в золотом ошейнике. Он махнул хвостом, словно прощаясь, и пошел себе.

А Кэт огляделась по сторонам и увидела кошек, и собак, и обычных крыс, и ворон – мертвых и раненых, воинов великой битвы. И она заплакала от жалости, горя и утраты. Она счастлива – а они мертвы…

А юноша с флейтой улыбнулся ей и снова заиграл. Солнце поднялось над узким прозрачным облачком, и на поле упал широкий веер бледных белых лучей. Откуда-то послышался звон колокольчиков, и раненые, словно подхваченные бледным светом и мелодией флейты, вставали, отряхивались как ни в чем не бывало и в щенячье-котячьей-крысячьей-воронячьей беспричинной радости прыгали, катались, кувыркались, хороводом идя вокруг поля посолонь, а потом расходились кто куда по своим собачье-кошачьим-крысячьим-воронячьим делам. А потом белый веер лучей предзимнего холодного солнца вдруг собрался в один яркий белый луч, подобный трапу, сброшенному с борта гигантского корабля, невидимого в свете солнца. И юноша с флейтой встал и неторопливо, танцующей походкой начал подниматься по лучу, играя на флейте, а за ним потянулись словно бы нарисованные белым карандашом силуэты погибших бойцов. Они точно так же, как и живые, плясали и прыгали, кувыркались и носились и поднимались по солнечному лучу наверх, а впереди шел, пританцовывая, пастух, юноша в набедренной повязке и шнуре дваждырожденного, в золотых браслетах и цветочных ожерельях.

Кэт и Индракумара смотрели им вслед, пока никого не осталось вокруг, кроме трупов зверодемонов. А флейта все звучала откуда-то издалека, а в голове у Кэт всплыла фраза: «Все псы попадают в рай». И коты тоже, подумала она, шмыгнув носом.

А солнце поднималось все выше, и тела мертвых тварей начали медленно таять под его лучами, превращаясь в зловонный пар. Кэт и Индракумара едва успели отбежать, чтобы не наглотаться ядовитой вони. Испарения собирались над полем в одну большую сизую тучу, а потом, словно вставший на хвосте смерч, втянулись куда-то вверх, и все с негромким хлопком исчезло, будто кто-то там, наверху, перекрыл вытяжную трубу.

В тот день пошел слух, что из пустыря хотят сделать помойку, и что уже привезли первую партию мусора, и что теперь все время будет гореть и вонять, и как же это можно в городе, и вообще, куда депутаты смотрят! Но когда днем туда сходили местные активисты, ни следа мусора и никаких свидетельств тому, что он тут вообще был, они не увидели. Все было, как прежде.

Они постояли еще немного. Корона демоницы валялась по-прежнему у их ног. Кэт поддала ее ногой. Пусть кто хочет забирает эту дрянь.

– Холодно, – тихо сказал принц. Кэт спохватилась. Конечно. Вдруг он еще и ранен? Ах, как же теперь довести его до дома? Он же не кот, он большой, тяжелый, он в доспехах… Надо скорее домой… И надо снять панцирь, от него только холоднее.

Индракумара шел медленно, пошатываясь от усталости. Кэт дотащила его до бетонного блока, которых тут по какой-то причине валялось в зарослях много, усадила и принялась расстегивать ремни, чертыхаясь и ломая ногти, мимоходом думая, где же это он потерял шлем и не пойти ли его поискать… Наконец выковырять его из панциря удалось, а наручами и прочим Кэт уже не стала заниматься. Под доспехами, как и ожидалось, был пропотевший насквозь стегач – замечательный, шелковый, темно-красный с золотыми драконокотами. Кэт оглянулась. Никого. Помощи искать негде. Она сняла куртку и шарф.

– Не надо, – попытался было сопротивляться принц, но Кэт зашипела на него, и он, тихо рассмеявшись, покорился.

– Ты не ранен?

– Но ведь пастух всех исцелил, ты же видела, – шепотом ответил Индракумара и улыбнулся. Кэт облегченно вздохнула. Осмотрелась вокруг. Пространство еще не успокоилось, и не было видно ни родной Сетуни, ни Поклонной горы. А стояли они словно в оке бури. Было очень тихо и холодно. Оставалось только ждать. И Кэт совершенно не было страшно рядом с Индракумарой.

«Жаль, что я не оборотень, – приплясывала от холода Кэт. – Была бы сейчас в пушистой шубке – не мерзла бы».

«Газель» возникла как из ниоткуда. Приехала она со стороны рассвета, о чем и говорила характерная надпись на табличке на лобовом стекле. «Рассвет – дальше везде». Кэт побежала к маршрутке, даже не задумываясь, как она попала сюда и куда им теперь ехать. Мысли в голове были самые дурацкие.

«Господи, как я Индракумару в таком виде по городу потащу? А, да ладно, доехать бы».

Когда «газель» притормозила, Кэт увидела, что на переднем сиденье, рядом с огненно-рыжим водителем, развалилась Марфа Ивановна, а по соседству сидит совершенно не по-котовьи, демонстрируя татуированное брюхо, Джедай.

– Та-а-ак, – протянула Кэт.

Дверь отворилась, и внутри обнаружился весь целый и невредимый выводок Марфы Ивановны. Кэт только покачала головой.

Они забрались в салон, что оказалось не так-то просто при нынешнем росте Индракумары. Кэт с рыжим молчаливым водителем загрузили туда доспехи, и маршрутка тронулась. Почему-то Кэт была уверена, что раз уж тут Марфа Ивановна с Джедаем, то довезут их до самого дома, и подумала, что, наверное, все захотят есть, и что надо будет много готовить, и что водителя надо хотя бы чаем напоить… А Индракумару еще и коньяком, и спать, всем спать!

О том, как теперь придется менять жизнь, она не думала. «Я подумаю об этом завтра», – улыбнулась она самой себе.

Водитель включил обогрев, и вскоре принц, пригревшись, уснул, уронив голову Кэт на плечо. Кэт осторожно поймала его правую руку и тихонько высвободила из нее рукоять меча, которой он так и не выпустил.

Перед рассветом по городу прошел ветер. Сильный ветер. Он раскачивал и ломал ветки тополей, срывал рекламные щиты, валил старые деревья и фонари. И под порывом его осела внутрь, как взорвавшийся вулкан, и рухнула тень Башни…

А у Рождественского монастыря метался посреди улицы, среди ветра человек, расхристанный, потерянный, и, растопырив руки и подняв к небу лицо, плакал и кричал:

– Господи! Что же мне делать? Куда мне идти, Господи? Это же Армагеддон, Армагеддон… Господи…

Вот и конец очередному сражению в бесконечной моей войне. В бесконечной нашей войне, единственной по-настоящему Мировой. И опять никто этой битвы и не заметил, кроме немногих. И для них это та-а-акая битва! А для меня – просто очередное сражение, одно из многих-многих, и не самое страшное. Враг всегда один, хотя и меняет маски. И я вижу его рожу под личиной очередного Эйдолона.

Знаете, что означает это слово? Оно происходит от греческого «эйдос» – образ. А «эйдолон» по-гречески – идол. Идолище поганое, то есть кумир языческий, которого заповедано не сотворить и которому заповедано не поклоняться. Но люди раз за разом создают себе идолов и поклоняются творениям своих рук и разума, на радость Врагу. И сражаются с ним, и нет этому конца.