Сергей Валяев - Кровавый передел

• Название: Кровавый передел
• Автор: Сергей Валяев
• Издательство: Локид
• Жанр: Детектив
• Год: 1997

---

— Да-да, простите, — взволновался мой собеседник. Щелкнул кнопками аппарата связи. — Лившиц. У меня новенький, Смирнов-Сокольский. Сектор А. С полста на сто. Спасибо.

«Светлячок» на моем костюме вспыхнул, наливаясь синим светом. Я открыл рот для естественного вопроса. Лившиц опередил меня и сказал, что отныне моя персона полностью допущена к работе в секторе А.

— Спасибо, — сказал я. — А цвет алый, если не секрет? — был прост я.

— Алый — это доступ во все сектора — А, Б, В, — последовал ответ. Это, Саша, как генеральское звание. У нас здесь все весьма специфично, хихикнул Исаак Самуилович. — Ну, ничего, пообвыкнете. А там, через годик-другой…

Годик-другой? — ахнул я про себя. Да, здесь, в подземелье, не торопятся жить.

Зуммер аппарата связи прервал откровения моего нового непосредственного руководителя.

— Так-так. Двадцать седьмой готов? Так-так. Прекрасненько. Буду. — И ко мне: — Вам, Александр, повезло. Мы проводим уникальный, уникальнейший эксперимент. Прошу… — Человечек выбрался из-за стола. Был он, Самуилыч, росточка небольшого, метр с кепкой. Семенил пингвинчиком. Я хмыкнул — да, нет в природе, матери нашей, ничего случайного. Я, например, люблю собак и сам как пес безродный. А Лившиц любит пингвинчиков и сам как фраер во фраке.

Я и Лившиц стремительно промчались по трубе коридора, точно за нами гналась совместная стая подружившихся вдруг пингвинов и собак.

Через несколько минут мы, люди, оказались в спецлаборатории № 1567-А «Альта». Такие лаборатории я видел только в фильмах американского производства. В «Альте» было царство компьютеров и сверхсложной (для моего понимания) аппаратуры и прочих технических завитушек. Знакомый мне детектор лжи-полиграф казался трехколесным велосипедиком в сравнении с тем, что я видел вокруг себя. А видел я космический отсек корабля будущего, двадцать первого века. Техника, как говорят детишки, за гранью фантастики. Да, язык мой бессилен перед величием и мощью человеческого разума, создающего подобное. Мать моя наука! Вероятно, вид мой был крайне дурацким, потому что Исаак Самуилович довольно захихикал и передал меня молодому человеку с оранжевым «светлячком» на груди.

— Будь добр, Слава, займись коллегой.

Молодой человек пожал плечами, мол, пожалуйста, всегда рад помочь убогому умом. ЛИС удалился в глубь лаборатории, где суетились озабоченные наши со Славой коллеги. Я почесал затылок.

— Не иначе, к запуску готовимся, — пошутил я.

— В прошлые века, — хмыкнул Слава.

— В каком смысле?

И не получил ответа — рявкнул сигнал, похожий на крик теплохода, проходящего мимо необитаемого острова с летними пингвинами. Коллега Слава потянул меня за руку — я послушно последовал за ним. Мы поднялись по лесенке на своеобразный балкончик, с которого вид открывался прекрасный. Я почувствовал себя в театре. Внизу, точно на театральных подмостках, стояло странное сооружение, похожее на барокамеру. В этой полиметаллической лодке в качестве эмбриона находился человек. Видимо, двадцать седьмая жертва науки о Мозге. Вокруг испытуемого происходила базарная сутолока. Экспериментаторы нервничали, иногда матерясь. По-земному. Парадом командовал уважаемый профессор Лившиц И.С. По всему выходило, он является инициатором данного эксперимента. И его, плюгаша, слушали, как команда слушает приказы капитана тонущего корабля.

— И что будет, Слава? — не выдержал я.

— Кино, — буркнул мой новый коллега.

— Кино?

— Если кинщик не спился, — последовал содержательный ответ.

Снова рявкнул сигнал. Естествоиспытатели спешно разошлись по своим местам. Капитан Лившиц исчез в рубке. На пультах заплясали разноцветные огоньки. Барокамера на мгновение осветилась лучом. Я увидел: голова человеческого эмбриона зажата во всевозможных датчиках. Потом зарябило на небольшом полотне экрана. Действительно, начиналось кино; кинщик, кажется, не спился.

Поначалу на экране шел сплошной грязевой поток. (Поток времени?) Затем возникла круговращательная спираль. Ее внутренняя скорость вращения была, очевидно, чудовищна. Возникало такое впечатление, что спираль рвется из каких-то невероятных глубин. Зрелище впечатляло. М.н.с. в моем лице.

Что же это такое? И на мой вопрос последовал ответ: спираль как бы освободилась от глубинных пут, превратившись в мощную штормовую волну. И эта дикая, стихийная волна помчалась по огромному, свободному пространству Мирового океана со скоростью курьерского, с ядерно-протоплазменной топкой локомотива. Мать моя природа, что же это делается?

Признаюсь, от увиденного я обдолбился[106] по полной программе, если выражаться интеллигентным, доступным широкой общественности языком. Где я? Что со мной? Что, собственно, происходит? Этот мир мне, кажется, был хорошо знаком, и я знал о нем практически все. Как рождаются звезды и почему скисает молоко. Теперь я вынужден признать вслед за философом: я знаю, что я ничего не знаю.

Пока я рассуждал на отвлеченные темы, Волна обрушилась на сушу, оплавленную малиново-вулканической магмой. Вода и огонь — и мгновенно образовавшийся вселенский котел взорвался, вздымая к свинцово-безжизненным небесам гигантские клубы пара. (Пар, похожий на первоначальный банк человеческих душ?)

Раздались оглушительные аплодисменты. Картинка на экране зарябила и пропала. К барокамере кинулись восторженные естествоиспытатели. Исаак Самуилович обнимался с коллегами, как хавбек после забитого гола на последней секунде матча. Даже мой суровый коллега Слава просветлел лицом. Один я был чужой на этом празднике жизни.

— Господа! Коллеги! Это прорыв! Мы прорвались на другой уровень! Этого не может быть! Господи, ты есть! Уррра! — слышались бессвязные, горячие, восхищенные голоса. — Шампанского! Ящик шипучки! С Лившица причитается! Ах ты, моя головушка! Умница, Исаак! Нобелевскую премию Самуилычу!..

По-моему, я в эту подземную Контору прибыл вовремя. Люблю праздники всей душой. С шампанским. И с вручением мировых премий в области науки и техники.

— Это все серьезно? — поинтересовался я.

— Что? — спросил коллега Слава.

— Все?

— Может быть, может быть, — неопределенно хмыкнул Слава.

Неожиданно праздник увял, как тюльпаны в разгромленной хулиганами теплице. Что такое? Неужто испытуемый дал дуба, не испытав общей радости?

Нет, причина была в другом. В спецлаборатории появилась группа людей в медицинских халатах, накрахмаленных до состояния жести. Возглавлял группу импозантный, властный, псевдомоложавый человек. Сверху он походил на знаменитого проктолога из ЦКБ. (Бог мой, хоть убей, никогда в жизни не видел знаменитого проктолога из Центральной клинической больницы, однако почему-то таким он мне представился, первопроходец и специалист по высокопоставленным задам, в образе подземного властолюбца.) Да, я не ошибся. По всему чувствовалось, да и подтверждалось зримо, что перед научным людом, как Гелиос, явился непосредственный командир производства. Гелиос, кстати, бог Солнца. Это я для тех, кто подумал совсем наоборот. Нет-нет, именно бог Солнца. Так вот, этот местный божок не только напрочь испортил праздник, но и принялся выговаривать профессору Лившицу И.С. за превышение должностных полномочий. Черт-те что! Даже под землей нет спасения от чинодралов и бюрократической сволочи. Наверное, соавторство научных открытий приветствуется всюду: и на земле, и под, и на воде, и под, и в воздухе. Неистребимый дух халявщины.

— Кто это, весь в белом? — спросил я. — Весь такой как хризантема?

— Ладынин, — сказал, как плюнул, Слава.

— Суров, однако, — хмыкнул я. — Семь пядей во лбу?

— Семь пядей, но не во лбу, — проговорил мой коллега.

Мы переглянулись. Видимо, телепатия таки, как говорят в городе Одессе, имеет место быть. Потому что я и Слава поняли друг друга прекрасно. Образ самодовольного бонвивана от науки, лизоблюда и подлеца с хризантемой в петлице забродил одновременно по нашим извилинам.

— По какой части лекарь? — поинтересовался я.

— Ветеринар, — ответил Слава.

— Ветеринар?

— То ли академик, то ли профессор медико-биологических наук, — пожал плечами мой коллега. — Темненькая личность…

— …но в чистом халате, — заметил я, припоминая некоторые подробности из рассказа бывшего дипломата, а ныне цветовода-огородника о том, что Латынин-Доспехов брезговал здороваться за руку по причине своей чистоплотности. Хозяин Центра тоже ни с кем за ручку… Ну и что? Это ничего не значит. Боги с простыми смертными не якшаются, они дают ценные указания, как жить и как работать. Нет, все было бы очень просто, если прошлый Латынин есть настоящий Ладынин. Жизнь — не роман и таких совпадений не допускает.

Между тем группа руководящих товарищей энергично удалилась, как и явилась. Естествоиспытатели вновь столпились вокруг скисшего Самуиловича, подбадривая будущего Нобелевского лауреата и словом, и делом: из воздуха возникла бутылка шампанского. И в сторону ушедших граждан со смачным звуком была выбита пробка, и пышно-праздничная струя… как волна…