Дион Форчун - Жрица моря

• Название: Жрица моря
• Автор: Дион Форчун
• Жанр: Ужасы и Мистика

В этом волшебном романе мы впервые встречаемся с героиней нескольких книг Форчун, бессмертной и вечно юной жрицей Изиды - Морган Ле Фэй. В одном из ее воплощений - спасшаяся из гибнущей Атлантиды жрица, в другом - сестра короля Артура, известная из легенд как фея Моргана, воспитанница волшебника Мерлина, фигурирующего в этой книге в качестве Лунного Жреца. Главный герой книги, от имени которого ведется повествование, - Уилфрид Максвелл, обыкновенный английский джентльмен из провинции, - становится благодаря своей любви к Жрице Моря одним из посвященных, Жрецом Солнца в возрожденной древней традиции.

---

Из разговоров выяснилось, что дедушка Уиттлза — основатель дела — начинал похитителем тел на кладбище. Видели бы вы лицо Скотти, узнавшего пикантную подробность своей родословной! Однако специалист из Бристоля спас положение, сообщив, что его дедушка был мясником. Не желая сдаваться, я рассказал присутствующим об одном своем предке, которого повесили за поджог дома. После этого опять начались коктейли, и мы перешли к обсуждению теории наследственности Менделя. В итоге, когда вечеринка подошла к концу, Уиттлз и бристольское светило расставались такими закадычными друзьями, что сам Уиттлз предложил новому знакомому показать короткий путь через болота. Так они и отправились — допотопный катафалк Уиттлза возглавлял процессию, а замыкал роскошный лимузин специалиста — заметим, что порядок следования явно нарушал привычный.

Глава 19

По мнению специалиста, из-за состояния моего сердца мне не следовало вставать в течение доброй недели — не прислушаться к этому совету из-за состояния данного органа, как и в именно физическом, так и в метафорическом понимании, я не мог и не хотел; так что эту неделю я провел совершенно замечательно. Я пролежал пластом всю неделю напролет; но все равно, это было восхитительно.

Первые пару дней я был просто счастлив оставаться в постели: я лежал и прислушивался к волнению моря, которое всегда следовало за большим штормом. Волны били и били в скалы, и гул от прибоя был подобен артиллерийской канонаде. Затем наступили очень приятные спокойные дни, которые, насколько я знал, часто следовали за ветреной погодой. Я нежился на солнышке во внутреннем дворике форта, прислушиваясь к крикам чаек, наслаждавшихся радостями жизни, копаясь в кучах принесенного штормовыми валами мусора. Среди выброшенных на берег остатков был кусок гигантской водоросли, чей росток толщиной с мою руку достигал в длину двадцати восьми футов; попадались и трагические обломки — куски голубых, красных и белых досок, — скорее всего, это было все, что осталось от спасательной шлюпки. Случались и замечательные закаты — как будто там, на западе, разгорались Костры Азраэля; никогда не забыть мне и лунного света, заливавшего неспокойное море.

И потом, Морган пела мне. Никогда не знал, что она умеет петь. Я не слышал ранее ничего подобного ее напоминавшему нечто среднее между народными мотивами и джазом пению, поднимавшемуся и опускавшемуся на четверть октавы и очень ритмичному. Ее песни не были похожи ни на что; это были гимны во славу древних богов и ритуальные песни жрецов. Ритмика ничем не напоминала принятую у современных певцов, и ее пение вначале казалось как бы не слишком мелодичным. Но стоило привыкнуть к ее странным интервалам, как становилось понятно: это была настоящая музыка в своем роде, обращавшаяся непосредственно к подсознанию.

И она пела — не хорошо поставленным, сильным голосом концертного исполнителя, и не так, как завывает эстрадная дива — это было мантрическое пение негромким, четко резонирующим голосом, звучавшим для меня просто райски, и ритм пения напоминал ритм морского прибоя. Иногда в ее голосе слышались странные, нечеловеческие металлические нотки — и тогда менялся настрой в подсознании, и она казалась совсем иной.

Затем я узнал кое-что о тайнах магических образов и о том, как их использовать; ведь, рожденная на крыльях ветра, она смогла стать такой, какой она себя представляла — творящей магические образы. И я видел перед собой жрицу Атлантиды, Морган Ле Фэй, приемную дочь Мерлина, которая обучила меня своему искусству.

Однажды вечером, после того как она спела мне свои песни, я сказал ей:

— Морган, вы стали той, о ком мечтали.

Улыбнувшись, она ответила:

— Этот путь ведет к власти.

Затем я рассказал ей о посетившем меня видении морской пещеры у Белл Ноул и спросил:

— А что, если я также сыграю в эту игру, Морган Ле Фэй? Обрету ли подобную власть и я?

Она вновь улыбнулась:

— Почему бы и нет?

Потом я рассказал ей, что в увиденном мною она была воплощением всех женщин, а я представлял всех мужчин. Я не мог объяснить это доходчивее, ибо сам не понимал до конца то, что чувствовал. Странно взглянув на меня, она сказала:

— Это и есть ключ к Белл Ноул.

— Что Вы имеете в виду, Морган? — спросил я.

— Помните, — ответила она, — жрецы и жрицы Атлантиды сочетались браком не по любви, а согласно канонам веры?

— В той пещере вы были для меня чем-то большим, чем жрицей, — ответил я. — Мне вы казались самой Афродитой.

— Я была больше, чем Афродита, — возразила она. — Я была Великой Матерью.

— Но Великая Мать принадлежит к сонму земных божеств, — заметил я. — Как вам удалось быть одновременно ее жрицей и жрицей моря?

— Разве вы не знаете, что Великое Таинство гласит: все боги суть один Бог, и все богини суть одна Богиня, и творец всего — един? Разве вам не ведомо, Уилфрид, что на заре сотворения боги протянули нити создания между взаимно противоположными полюсами — активным и пассивным, положительным и отрицательным, так что каждая тварь сочетает в себе эти две противоположности на различных уровнях — даже жрецы и жрицы?

— В таком случае, Морган Ле Фэй, — сказал я, — если вы не можете любить меня как мужчину, может быть, вы не откажетесь сотрудничать со мной как со жрецом?

И вновь она улыбнулась мне своей необычной улыбкой:

— Конечно, именно на это я и рассчитывала.

— Господи Боже! — воскликнул я. — Мне бы ваше терпение!

Тут Морган Ле Фэй начала рассказывать мне о себе и о том, каково было положение вещей согласно ее пониманию; это было поразительно, ибо я никогда и не думал, что кто-нибудь из людей мог иметь такие взгляды. Она поведала мне, что те, кто был избран богами, лишались человеческого звания и причислялись к сонму полубогов.

— За подобные откровения, — сказал я, — в прежние времена вас сожгли бы на костре — и вполне обоснованно.

— А кто суть боги? — спросила она.

— Не знаю, — признался я.

— Мое мнение, что они представляют собой персонификацию природных сил, — сказала она. — Так что дабы присоединиться к богам, необходимо стать каналом, проводящим эти силы. А это встречается не так редко, как вам кажется.

И она рассказала мне, что ревностные последователи различных религий пришли к одному и тому же: душу возможно свести в точечный фокус с помощью поклонения, медитации и преданности; когда же это удавалось, Бог спускался с небес и вселялся в верующего, и сила и слава Божья светились на обличье верующего, подобно тому как светится лампа. Она также рассказала мне, что древние знали многое из того, о чем современные люди имеют лишь неясные представления.

— Когда Лунный Жрец явился мне в Кристалле, — произнесла она5 — он спросил меня: не хочу ли я изучить все это, и я ответила, что хочу. Тогда он сказал мне, что для достижения цели я должна посвятить себя им; и я сказала, что готова и на это. Тогда он собрался учить меня, и понемногу научил меня всему.

Он объяснил мне, что существует лишь одна жреческая традиция, которая служит Единому — тому, кто дает жизнь всему и к которому все возвращается; он сказал, что Это есть Необъяснимое и что не было Человека в истории Земли этой, который познал бы или был в состоянии познать Его. Мы можем познать Его лишь через Его труды — отсюда же мы в состоянии судить о природе Его, которая есть сама Природа. Первобытный человек, одушевляя Его силу, назвал это богами; наш современник деперсонифицирует все это, называя силами и факторами. И оба правы, — заключила она, — но никто из них не знает всей правды — ибо боги суть силы, а силы разумны и целеустремленны, поскольку являются отражением природы Его, Единственного.

И сам процесс создания подобен Ему, ибо создание есть отражение Его природы. Как вещал Халдейский Оракул: «И вглядится мудрый в лицо Природы, и увидит там сияющую сущность Вечного». А человеческая природа, — резюмировала она, — часть Природы вообще, так что можно узнать многое о самой Природе и богах, изучая это.

Затем она рассказала, что древние представляли себе жреческое служение богу как медиумическое общение; но не персонифицированный бог вещал устами жреца или пифии, — ведь воплощенный бог является формой, в которой человек видит воплощение божьей мощи. Истинный бог — это нечто совершенно другое, благодаря ему осененный богом жрец осуществлял свою власть; благодаря Господу, силы, дремавшие в священнослужителе, высвобождались, и последний становился на некоторое время таким, каким мог бы быть совершенный человек.

— Пусть так, — сказал я, — но что же все-таки представляют из себя боги?

— Про то знают лишь небеса, — ответила она, — единственное, что мы знаем, — это то, что осуществляя определенные действия, мы получаем определенные результаты.