Дион Форчун - Жрица моря

• Название: Жрица моря
• Автор: Дион Форчун
• Жанр: Ужасы и Мистика

В этом волшебном романе мы впервые встречаемся с героиней нескольких книг Форчун, бессмертной и вечно юной жрицей Изиды - Морган Ле Фэй. В одном из ее воплощений - спасшаяся из гибнущей Атлантиды жрица, в другом - сестра короля Артура, известная из легенд как фея Моргана, воспитанница волшебника Мерлина, фигурирующего в этой книге в качестве Лунного Жреца. Главный герой книги, от имени которого ведется повествование, - Уилфрид Максвелл, обыкновенный английский джентльмен из провинции, - становится благодаря своей любви к Жрице Моря одним из посвященных, Жрецом Солнца в возрожденной древней традиции.

---

Глава 1

Человека, ведущего дневник, современники привычно клеймят как грешника, хотя предки назвали бы это скорее добродетелью. Хочу признаться в грехе (если это, конечно, грех) — добрых несколько лет я вел весьма подробное собственное жизнеописание. С моей любовью к созерцанию и с таким, как у меня, отсутствием воображения, я мог бы претендовать в действительности на роль Босуэлла — но, к сожалению, мой Джонсон ко мне явно не торопился. Что ж, приходилось быть самому себе Джонсоном. Не я обрек себя на такой выбор. Я бы с большим удовольствием стал биографом кого-нибудь из великих, но никто из них не попадался на моем жизненном пути. Так что дилемма решалась просто: или я — или никто. Я нисколько не заблуждаюсь относительно литературных достоинств моего дневника, но все же в свое время он служил хорошим аварийным клапаном. Не будь дневника, мне кажется, я не единожды взорвался бы по самым разным поводам.

Говорят, что приключения — для тех, кто их ищет; но вряд ли захочешь отправиться на поиски приключений в компании людей, которые зависят от тебя. Если бы у меня была молодая жена, готовая делить со мной жизненные сюрпризы, — ну, тогда это был бы совсем другой разговор; но вместо этого у меня была сестра, на десять лет старше, чем я, мать-инвалид и семейный бизнес, которого, помню с детства, едва хватало на то, чтобы кое-как прокормить нас троих. Так что приключения были не для меня — разве что я решился бы на них с риском для остальных моих домашних, что, с моей точки зрения, едва ли было оправданно. Отсюда и необходимость в аварийном клапане.

Эти старые дневники, несколько объемистых тетрадей, лежали в жестяной коробке на чердаке — я наткнулся на них совершенно случайно. Что говорить — грустное чтиво. Все удовольствие заключалось в написании их — этих объективных хроник событий глазами провинциального бизнесмена. В общем, не Бог весть что.

Но на каком-то этапе все меняется. Субъективное становится объективным. Хотя, когда и как именно это происходит, я определенно не знаю. Задумав показать весь бизнес, каким он есть на самом деле, я начал систематически проглядывать последние записи, а затем решил описать всю историю. Сама она достаточно странная, и я даже не претендую на полное ее понимание. Сначала я надеялся, что в процессе написания она прояснится, но этого не произошло. Она даже стала еще более проблематичной. Если бы я не имел привычки вести дневник, многое благополучно кануло бы в лету, а остальное мозг перестроил бы по собственному разумению так, чтобы оно отвечало скрытым убеждениям, выбросив выпадающие из желаемой канвы факты в ту корзину, куда попадает все незамеченное.

Однако этого не могло произойти с четко систематизированным материалом, и мне пришлось лицом к лицу столкнуться с ним во всей его целостности. Я описываю эту историю так, как она этого заслуживает, ибо я — последний, кто в состоянии оценить ее по достоинству. Она кажется мне удивительной историей разума, а посему представляет как минимум познавательный, а может — и литературный интерес. Если, прожив ее заново, я научусь не меньшему, чем я научился, переживая ее в свое время, — что ж, я сочту себя достойно вознагражденным.

…Все началось с обсуждения денежных вопросов. Наш семейный бизнес — агентство по оценке имущества — я унаследовал от отца. Во все времена это было достойным занятием, хотя спекуляции с недвижимостью сильно подмочили его репутацию. Моему отцу никогда не удавалось преодолеть искушение провернуть выгодное дельце. Если он знал, что дом, постройка которого стоила десять тысяч, продавался за две — он не мог не купить его. Но эти большие поместья больше никому не были нужны, так что мне пришлось унаследовать стадо белых слонов. С двадцати лет и почти до тридцати я боролся с этими мастодонтами, торгуя ими вразнос до тех пор, пока наконец предприятие не приобрело здоровый вид, и я не почувствовал, что в состоянии заняться тем, о чем давно мечтал, — продать его к чертям и забыть — потому что я ненавидел и это занятие, и всю жизнь этого едва живого городка. Я хотел использовать вырученные деньги на приобретение пая в одной из лондонских книгоиздательских компаний. Я надеялся, что это откроет передо мной дверь в ту жизнь, которая давно привлекала меня; кроме того, с финансовой точки зрения эта идея совсем не казалась мне безумной — ведь бизнес есть бизнес, продаешь ли ты кирпичи или книги. Я прочел все относящиеся к миру книг биографии, какие только попадались мне под руку, и мне казалось, что в издательском деле должно найтись место для человека, знакомого с методикой ведения бизнеса. Конечно, не имея непосредственного опыта работы с книгами и теми, кто их издает, я мог и ошибаться; но, во всяком случае, так мне казалось.

Я представил свою идею на семейный совет. Мать и сестра были не против при условии, что не поедут со мной в Лондон. Это был неслыханный дар, ибо я уже думал о покупке дома для них, поскольку мать никогда бы не смирилась с проживанием в квартире. Таким образом, передо мной открывался путь, о котором я и не мечтал. Я видел себя ведущим холостяцкую жизнь в богемных салонах, членом клуба и еще Бог знает кем. И тут на меня свалился неожиданный удар. Офис нашей фирмы находился в том же доме, где жила вся моя семья, — старом большом здании, построенном в георгианском стиле. Продать дело без офиса было невозможно, но мои на это как раз и не соглашались. Возможно, мне удалось бы продать дом, невзирая на их несогласие, но делать этого мне не хотелось. Сестра зашла ко мне в комнату, чтобы поговорить об этом и сказала, что утрата родного дома для матери равносильна смерти. Я предложил им выбрать любой дом, куда они хотели бы переселиться, в пределах моих возможностей, но сестра возразила, что мать ни за что не пожелает перебираться в другое место. Но ведь я позволю матери дожить свой век в мире и покое? Ведь теперь ждать уже недолго. (Это было пять лет назад, и она все еще крепка; так что, думаю, если бы я тогда настоял, она вполне бы смогла переехать).

Затем мать позвала меня к себе в комнату и заявила, что потеря этого дома полностью дезорганизует работу сестры — ведь все ее деловые встречи проходили в нашей большой столовой, а штаб-квартира «Союза девушек» находилась в нашем цокольном этаже, и потом, сестра положила всю свою жизнь на эту работу, так что продажа дома разрушит все, ведь больше сестре негде будет этим заниматься. Перед лицом таких убедительных фактов я был бы неправ, настаивая на своем; и я решил продолжать заниматься недвижимостью. Жизнь по-своему компенсирует потери. Работа требовала частых разъездов на моей машине, и я всегда читал запоем. В издательской идее меня привлекала перспектива приобрести высокоинтеллектуальных друзей, которых у меня до сих пор, к большому сожалению, не было. Однако книги были неплохим заменителем, и, осмелюсь заметить, приехав в Лондон в поисках друзей, я рисковал бы очень сильно разочароваться. Впоследствии оказалось правильным, что я не предпринял эту поездку, так как вскорости у меня открылась астма, и я вряд ли выдержал бы ритм лондонской жизни. Фирма, которой я собирался продать дом под офис, а затем и сама возможность выгодной продажи дома отпали за ненадобностью, так что выбора у меня больше не было.

Все это не очень-то походило на ссору по деловым вопросам. Не было ссоры и по поводу принятого решения. Скандал начался тогда, когда все было уже решено, и я написал письменные отказы на оба предложения о покупке. Это случилось за воскресным ужином. Я вообще не люблю холодный ужин, да еще викарий тем вечером читал какую-то необыкновенно глупую проповедь (так считал я, хотя матери и сестре она понравилась). Обсуждая проповедь за столом, они спросили мое мнение; говорить мне не следовало бы, но я, как дурак, высказал все, что думал, а затем, по совершенно непонятным мне самому причинам пустился во все тяжкие, заявив, что, поскольку еда на этом столе куплена мною, я могу говорить все, что мне заблагорассудится. Вот тут-то и началось… Мои дамы от рождения не привыкли, чтобы с ними говорили подобным образом; так что сказанное мной им совсем не понравилось. Обе они были прихожанками с опытом и после первого же контр-выпада стало ясно, что я им не ровня. Я встал из-за стола, хлопнул дверью, перепрыгивая через три ступеньки, помчался по лестнице к себе в комнату (с этим ужасным холодным воскресным ужином в желудке) и тут же, прямо перед комнатой, почувствовал первый приступ астмы. Мать и сестра услышали меня и прибежали. Увидев меня повисшим на перилах, они перепугались. Я тоже был напуган, ибо думал, что пришел мой смертный час. Астма вообще штука опасная, даже если к ней уже привык, а у меня тогда был первый за всю жизнь приступ.

Но я выжил; и как раз тогда, когда я лежал в кровати, отходя от приступа, начались все эти события. Думаю, что меня изрядно перекормили лекарствами; во всяком случае, я был в полубессознательном состоянии, частично чувствуя свое тело, частично находясь вне его. Они забыли опустить шторы, и лунный свет заливал кровать, а я был слишком слаб, чтобы самому подняться и задернуть шторы. Я лежал, наблюдая за полной луной, скользящей в ночном небе сквозь тонкую мглу редких облаков; и глядя на луну, я думал о том, как же выглядит ее темная сторона, которую человек никогда не видел и, наверное, не увидит. Ночное небо всегда волновало меня; я никогда не мог привыкнуть к. волшебству звезд и к еще большему волшебству межзвездного пространства — мне казалось, что именно в нем зарождается начало всего. Мысль о том, что Адам был сотворен из красной глины, никогда не привлекала меня; я бы предпочел, чтобы Господь воспользовался звездной геометрией.