Дион Форчун - Жрица моря

• Название: Жрица моря
• Автор: Дион Форчун
• Жанр: Ужасы и Мистика

В этом волшебном романе мы впервые встречаемся с героиней нескольких книг Форчун, бессмертной и вечно юной жрицей Изиды - Морган Ле Фэй. В одном из ее воплощений - спасшаяся из гибнущей Атлантиды жрица, в другом - сестра короля Артура, известная из легенд как фея Моргана, воспитанница волшебника Мерлина, фигурирующего в этой книге в качестве Лунного Жреца. Главный герой книги, от имени которого ведется повествование, - Уилфрид Максвелл, обыкновенный английский джентльмен из провинции, - становится благодаря своей любви к Жрице Моря одним из посвященных, Жрецом Солнца в возрожденной древней традиции.

---

Я отправился осмотреть тело павшего. Это оказался ливанский кедр, так что я был готов поклясться, что он подойдет; тогда я договорился, чтобы мне его распилили и доставили на ферму к Третоуэнам, откуда уже мистер Третоуэн вместе с миссис Трет и слугами понемногу отвозил бы кедровые дрова на своем драндулете к Морган — я не желал, чтобы хоть одна душа видела ее. Мне же пришлось остаться жить в треклятом городе-

В старом доме было полно медной посуды из Бенареса, чучел лисьих голов и акварелей, бездарно, хотя и весьма правильно с точки зрения технических подробностей изображавших линейные суда, плывущие под всеми парусами; здесь также хватало мечей самого разного толка, укрепленных вдоль лестницы. С первого взгляда было ясно, что за семья обитала здесь — ее члены из поколения в поколение верой и правдой служили своему королю и родной стране, что послужило причиной их полного вымирания — исключение составляла разве что старая дама, которая умудрилась дотянуть до девяноста лишь по той причине, что уже долгое время была не в состоянии достойно послужить родине.

Я увидел также несколько выцветших набросков с изображением видов Ливана и тамошних кедров; старая дама поведала мне, что упавший кедр вырос из кедрового орешка, привезенного оттуда однажды сыном хозяина дома. Мне пришла в голову странная мысль о том, что здесь, на английской земле, взросло семя, созревшее под знойным солнцем Аравии и что нынешний полуживой, мещанский Дикфорд носил в своей земле связь с древним Востоком. Старушка показала мне рисунок дерева, бывшего предком моего кедра: думаю, что оно помнило еще крестоносцев, а может быть, даже Саладина.

Итак, я оставил ее и сельскохозяйственного работника, весьма довольного подвернувшейся работой, распиливать бревно, а сам отправился на машине вверх по начинавшимся за Дикфордом холмам — поскольку можжевельник любил меловой грунт, я был уверен, что его там много. Погода стояла ясная, и проезжая по дороге, тянувшейся вдоль вершин холмистой гряды, я отчетливо разглядел недавно побеленную Третоуэнами ферму у подножья Белл Хед; форт виден не был, скрытый изгибом холма, который, если помните, имел форму банана. Меня это радовало, так как независимо от удаленности я не хотел, чтобы кто-нибудь в Дикфорде или Дикмауте мог рассмотреть морской дворец Морган Ле Фэй. Сам не знаю отчего, но Старбер — эта маленькая жалкая рыбацкая деревушка — подобных мыслей у меня не вызывал.

Неожиданно сбоку от дороги я заметил почтенного джентльмена, занимавшегося починкой сухой кладки стены. Я прибегнул к его помощи, пояснив свои намерения. В ответ он заявил, что можжевельник горит весьма плохо, со множеством искр и с шипением. Я уверил его, что меня это не волнует. Тогда он заметил, что никогда в жизни не слышал о том, чтобы кто-нибудь рубил и возил можжевельник для топки. Меня не огорчило и это. Но он все тряс своей старой, плешивой головой, утверждая, что это решительно невозможно. Так и не ответив на мой вопрос о причинах этого, старик все тряс и тряс головой… И за эту страну стоило отдать жизнь!

Проехав немного вперед, я наткнулся на цыганский табор; я решил переговорить с ними, надеясь, что смогу убедить их похитить можжевельник старика, так как он, очевидно, не собирался добровольно с ним расстаться. Стоит ли говорить, что долго уговаривать их не пришлось. Но тут из шатра выползла какая-то старуха и предложила предсказать мне мою судьбу. Я всегда чувствовал слабость к цыганам (им удалось отделиться от человеческого логова, о чем мечтал и я), так что я согласился. Она вынула колоду карт, таких же старых и оборванных, как и она сама, и предложила взять одну. Поспешно схватив карту, я взглянул на нее и обнаружил, что держу в руках портрет Морган Ле Фэй — она была изображена именно в таком виде, в каком я увидел ее стоящей на высоком носу корабля, направлявшегося в Иштар Бер. Она сидела, как тогда, в большом резном кресле с книгой на коленях; позади нее лежали какие-то странные фрукты — думаю, это были гранаты — а под ногами была Луна. Ого изрядно поразило меня; заметив мою реакцию, старая цыганка предложила мне вытянуть еще одну карту. Это оказался «повешенный» — валет, подвешенный за щиколотки к чему-то, напоминавшему виселицу; над головой у него светился нимб, а выражение лица было спокойным. «Позолотив ручку» старой цыганке серебряной мелочью, я услышал, что в моей жизни есть женщина, задумавшая принести меня в жертву во имя собственных целей.

Лучше расскажи мне то, чего я не знаю, мать! — подумал я про себя.

После я закусил сыром и хлебом, запивая их пивом в пабе у перекрестка — это было достаточно далеко от Дик-форда, чтобы не опасаться, что мое поведение нанесет ущерб Ленте Надежды, которую гордо носила моя сестра; затем я отправился в Бристоль.

Бристоль — порт особый; я особенно люблю его за то, что корабли входят в город настолько спокойно и естественно, что можно гулять под бушпритом парусника, даже не догадываясь о том, что городскому трамваю едва хватает этой щели. Оставив машину у пирса, я запрыгал по булыжникам в поисках сандалового дерева.

Опилки сандалового дерева добыть несложно, гораздо труднее сжечь их; мне же были необходимы сандаловые щепки, а еще лучше, куски досок, которые можно было бы потом расколоть. Я искал какую-нибудь лавку древностей; наконец как раз между заведениями, торгующими всякой всячиной, начиная с дождевиков и заканчивая индульгенциями о спасении души, я нашел то, что нужно.

Это был настоящий уголок старого Бристоля, единственное, чего я не сделал перед этим, — так это не забрел в винный погребок. Сквозь крошечное подслеповатое оконце лавки было видно такую гору пыльного старья, что невозможно было разобрать, где что; цена нигде не указывалась, за исключением разве что каких-то аляповатых открыток, выглядевших вульгарными и одновременно, по моему мнению, очень дорогих — каждая из них стоила два пенса. У нас в Дикфорде гораздо менее грубые экземпляры продаются по пенсу за штуку.

Я вошел внутрь, и несколько камней внутри пустого кокосового ореха, привязанного к дверной ручке, возвестили мое прибытие. Из глубины лавки вышел необъятных размеров человек, изрядно напоминавший паука; за его спиной была тщательно занавешенная стеклянная дверь, ведущая в заднюю комнату. При моем появлении глаза его засияли: не иначе, как я зашел купить его чудные открытки — для этого они здесь и стоят. Я рассказал ему о своей нужде, в ответ он выразил сожаление человеческому роду вообще и мне лично в частности. Однако я дал ему шиллинг, и он отправил меня вниз по улочке, порекомендовав постучать в дверь старого полуразрушенного склада; надо заметить, что вся эта улица выглядела так, как будто неумолимо собиралась свалиться в док (думаю, что это было бы самым лучшим для нее).

Мне открыл юноша евразийской наружности; он провел меня в крошечный офис, где я лицом к лицу столкнулся с монголом — нет, даже скорее с китайцем. Здесь я мог без труда получить все, что мне было нужно: меня немедленно снабдили маленькими аккуратными пакетиками сандалового дерева, расщепленного на лучины для растопки, за которые я заплатил не больше, чем они стоили, хотя сандаловое дерево было достаточно дорогим. Меня потом долго интересовало: кто же топил сандаловым деревом и по какой причине? Еще меня интересовало, догадался ли китаец о том, зачем мне нужен был сандал — ведь он не выказал ни малейшего удивления и не задал ни одного вопроса.

Затем я вернулся домой, где за обедом выдержал скандал с сестрой. Если и существует что-нибудь, что может вывести меня из себя, так это свинина на ужин — и она-таки умудрилась подать мне ее! Более того, мясо оказалось полусырым. Так что я отправился в отель «Король Георг» в поисках чего-нибудь съедобного; по дороге я встретил мясника; я сообщил ему, что если он еще хотя бы раз пришлет нам домой свинину, я перестану покупать мясо в его лавке, договорившись с кем-нибудь другим. Мясник лишь ухмыльнулся в ответ. Да, иногда бывают времена, когда я изумляюсь сам себе.

Проведя замечательный вечер в «Георге» в зале ресторана, предназначенном для деловых встреч, я начал подумывать о том, что буду и далее обедать здесь, пропуская стаканчик вина после нормального обеда, — и да хранит Господь весь этот «Союз девушек» с их «Лентами Надежды» и тех, кому это все нужно. Мне всегда претила идея служить хорошим примером для остальных и я не понимал, почему наша семья должна служить примером: ведь если мы не занимаемся благотворительностью, то почему на нас должны обращать внимание? Во всяком случае, мне казалось, что я никогда не замечал такого внимания со стороны других.

Все последующие три дня я вместо аукционов занимался куплей-продажей; вообще-то я не люблю это, но в тот раз я покупал от имени одного большого дилера с Бонд Стрит — такое мне как раз нравилось. Третьего дня он объявился у нас собственной персоной после того, как я пытался его убедить с помощью фотографий; завершив сделку, мы поужинали с ним в отдельном кабинете в ресторане «Георга». Здесь обслуживают всегда хорошо — мать владельца отеля готовит, а я выбираю вина. Учтите, речь идет о серьезной пище: там и жареное, и вареное, и фруктовый пирог, и прочая и прочая; и это требует изрядных усилий — ведь семья, владеющая гостиницей, зарабатывает себе на жизнь. В отдельном кабинете мой приятель заметил также очень милые панели, обшитые жатой тканью. Он пожелал приобрести их, но владельцы гостиницы не согласились. Мы слышали, как старая леди на кухне говорила об этом, так что настаивать было бесполезно. После ужина я, привел дилера к себе и дал ему продегустировать вина, лично отобранные Морган Ле Фэй, затем проводил его, опьяневшего, к нему домой. Естественно, я тоже взял себе выходной, а там наступил уикэнд.