Келли Линк - Лучшее за год. Мистика, магический реализм, фэнтези (2003)

• Название: Лучшее за год. Мистика, магический реализм, фэнтези (2003)
• Автор: Келли Линк
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2005
• ISBN: 5-352-01339-1

Впервые на русском языке выходит антология, собравшая под своей обложкой лучшие произведения жанров фэнтези, мистики и магического реализма. Ежегодный сборник «The Year's Best Fantasy and Horror», выходящий в США уже более пятнадцати лет, публикует повести, рассказы, эссе, отобранные по всему миру, и попасть в число его авторов не менее престижно, чем завоевать Всемирную премию фэнтези или «Небьюлу».

Настоящее издание включает произведения таких мастеров, как Джефри Форд, Кристофер Фаулер, Грэм Джойс, Нил Гейман, Зоран Живкович и других талантливых авторов.

К сожалению, часть произведений представлена лишь фрагментами, некоторые фразы прерываются посередине — так в исходнике (прим. golma1).

---

— Я Кристин. Он говорил обо мне?

— В общем, не совсем. На самом деле, нет. Эндрю был молчун. Больше любил, когда я говорила.

Она искоса взглянула на меня лукавым взглядом:

— Он оставил у меня на квартире кое-что из своего барахлишка — одежду, книжки и, знаете ли, другие штучки, особые штучки сексуального характера.

— Если у вас и есть какие-то вещи Эндрю, мне они не нужны, — сказала я. — Единственное, за что я была бы вам благодарна, — это за информацию, если вы хоть что-то знаете. Почему он так поступил?

Она завращала глазами, будто я заехала ей в челюсть.

— У него было много тайн, — наконец удалось ей выговорить, — но, как я уже сказала, он предпочитал помалкивать.

Я повернулась и пошла прочь, не в силах больше выносить ее крепкий перегар. Ничего не имею против шлюх, но пьяниц не терплю: моя мать была одной из них.

— Эй, погодите! — окликнула меня Катрина и, пошатываясь, двинулась следом. Невероятно, но она улыбалась. — Послушайте, Кристин, ваш брат был отличный малый, и мертвых я уважаю, для меня неважно, как они ушли из жизни. Но я должна спросить. Мне нужно знать… — Она провела острым розовым язычком по алым губам и хитро прошептала: — То есть я подумала, вдруг вы скажете, что означают… вернее, означали… в общем, каждый раз, когда мы с ним… сами знаете… были близки… он заставлял меня снова и снова повторять несколько слов… иначе у него не вставал… но эти слова не имели отношения к сексу. И они не были грязными ругательствами. Так вот, мне любопытно, может, вы знаете, что они озна…

— Хватит. Я не хочу ничего такого слышать.

Но она была пьяна, а я благодаря матери давно усвоила одно: пьяный человек ничего не видит и не слышит и ему на все наплевать, поэтому она произнесла вслух что хотела. Три слова. Маленькая грязная тайна моего брата Эндрю. Это были не те Слова, что принадлежали мне, но я отлично знала, откуда они взялись и каким образом впечатались намертво в его мозг. От одной этой мысли во мне вскипела такая ярость, что я принялась озираться в поисках Рики Кэллоуэя, отцеубийцы, и больше не чувствовала стыда и горя. Я была решительно настроена и готова на все.

Я хотела, чтобы Рики Кэллоуэй оказал мне одну услугу.

По ночам мне снятся Слова. Не те, что были у Эндрю. Мои собственные. Согласные шепчут у моего клитора, словно прикосновение перышка, гласные влажно проникают внутрь меня, словно трепетный язык. Я мысленно повторяю эти Слова. Никто не слышал, чтобы я произносила их вслух, только тот, кто когда-то насильно мне их навязал.

«Скажи их, Кристин, только медленно и ласково», — говорит доктор Идз, а его пальцы тем временем скользят и бродят. У него длинные красивые бледные руки, способные на элегантные, почти балетные жесты. В моих снах его руки действуют на меня как прохладное вино. Они ткут на грязном ткацком станке огненный узор, сплетая звуки, распаленную похоть и жгучий стыд в слова, которые в повседневной речи звучат почти страдальчески безобидно. Ребенок мог бы произнести эти слова и не вызвать нареканий взрослых. Для всего мира они остаются просто словами.

Но для меня это Слова, которые ласкают и целуют, Слова, которые пробуждают самые темные воспоминания, которые воспламеняют и заставляют сгорать от стыда. Волшебные Слова. Те самые, что сопровождали мое знакомство с сексом, стыдом и тайной.

Спустя какое-то время после смерти Эндрю я составила компанию Энн, пока ее муж Роберт был в отъезде. Мы бездельничали, ели поп-корн и смотрели телевизор. Я чувствовала, что сестра чем-то обеспокоена и хочет мне что-то сказать. Наконец она выдавила:

— Барнетт приводит меня в ужас. Когда он произносил надгробную речь на похоронах Эндрю, то явно завелся.

— Что ты имеешь в виду?

— Я слышала, он теперь ходит в собор, читает проповеди, надрывая глотку, и впадает в экстаз. Священники проявляют добродушие — им нравится Барнетт, — но пора с этим покончить. Он мешает проводить мессы.

— Ты хочешь, чтобы я с ним поговорила?

— А ты поговоришь?

— Нет.

Обе рассмеялись.

— Я так и думала.

Мы поболтали еще немного, Энн пыталась уговорить меня зайти к Барнетту, я отнекивалась под разными предлогами. Нас с Барнеттом разделяют десять лет и полное несоответствие характеров и вкусов.

— Он эксцентричен, — сказала я сестре. — Потому и не может удержаться ни на одной работе. Эти его проповеди… просто очередной бзик.

Комедия, которую мы смотрели, закончилась, и пошел рекламный ролик нового фильма, что-то про крупное наводнение в маленьком северо-западном городишке. «Сотни под угрозой утонуть», — говорил актер с мрачным лицом охваченной паникой толпе.

Энн принялась хихикать, потом заставила себя замолчать, набив поп-корном рот, чуть не подавилась и выплюнула все обратно на ладонь. Смех вырвался наружу, зазвенев заливчатым колокольчиком.

— Энн, ты в порядке?

Энн сжала колени и согнулась пополам, а из телевизора неслось:

«Вода прибывает! Город затоплен…» Смех больше не был смехом. Он превратился во что-то другое — в отрывистый беспомощный хохот, в котором было столько же веселья, сколько в предсмертном вое. Энн обхватила руками живот и, задыхаясь от приступа хохота, прошипела:

— Где чертов пульт?

Я перекинула ей дистанционный пульт.

Она, должно быть, попыталась отключить звук или сменить канал, но от возбуждения прибавила по ошибке громкость. «Вода залила всю долину…»

Энн вскочила и, пошатываясь, заковыляла в ванную. Когда она снова появилась, то прятала глаза и руки ее дрожали.

— Энн, в чем дело? Что это было?

— Господи, как неловко… почему они пропускают это в эфир? Как, черт возьми, позволяют такое?

— Что «позволяют»?

— Непристойности! Грязные слова. Разве ты не… — Она закрыла лицо руками. — Господи, да ты ведь понятия не имеешь, о чем я говорю.

Внутри у меня похолодело.

— Какие непристойности?

— Ой, сама знаешь. — Она доверительно придвинулась ближе, всем своим видом и тоном давая понять, что сейчас последует какое-то жаркое признание, вроде связи с зятем или растраты казны школьной футбольной команды. — Есть такие неприличные словечки… Их произносят вслух, а окружающие делают вид, будто все в порядке, даже ухом не ведут. Я их сейчас услышала и… черт, пришлось бежать в ванную, так меня разохотило. И почему только все прикидываются, будто в этих словах нет ничего неприличного?

— Энн, — сказала я, — когда мама вышла за доктора Идза, она стала пить больше прежнего, а он много времени проводил с нами, с каждым в отдельности. Компенсировал отсутствие материнского внимания, по его выражению. Он делал что-то с тобой? Эти слова, от которых ты рассмеялась… он что, связал их в твоем воображении с… другими вещами?

Секунду она смотрела на меня так, словно я только что высадилась из космического корабля пришельцев. Потом лицо ее по-старушечьи сникло.

— И ты тоже? — едва слышно пролепетала Энн. — Черт… он и с тобой проделывал свои грязные трюки?

— И с Эндрю, — добавила я. — Можешь не сомневаться.

— Я всегда считала, что он только со мной затевал свои извращенные фокусы. Мне было стыдно кому-то признаться. Но почему вдруг слова? Если ему нравилось приставать к детишкам — это одно, но зачем привязывать секс к словам, не имеющим к нему никакого отношения и, скорее всего, выбранным наугад?

— Может, как раз это самое главное. Доктор хотел выяснить, нельзя ли зарядить обыкновенные слова эротическим смыслом — причем навсегда. Он все время рассуждал о том, как мозг воспринимает язык общения. Думаю, мы служили для него объектами эксперимента.

Энн обхватила себя худенькими руками:

— Вот гад. Я всю жизнь терзалась стыдом, считая себя ненормальной. Стоит где-то только услышать эти глупые слова, как у меня наступает оргазм.

— А ты когда-нибудь просила Роберта… ну, в общем… произносить их, когда вы занимаетесь любовью?

— Ты шутишь? Я ведь понимаю, что это самые обычные слова для любого, кроме меня. Я бы почувствовала себя полной идиоткой. А ты? Пробовала когда-нибудь попросить любовника повторить то, что внушил тебе Идз?

Я попыталась улыбнуться, но уголки губ не слушались.

— Пятнадцать лет, Энн. Я ответила на твой вопрос? Она сжала веснушчатые ручки в кулаки:

— Какая несправедливость. Он растлевал нас обеих. Может быть, и Эндрю. Нужно выяснить, где он сейчас живет и заставить его поплатиться.

— Я уже думала об этом, — сказала я, — но боюсь… Боюсь, что наваждение снова начнет меня преследовать.

Но у Бога своеобразное чувство юмора, что Он и доказал, позволив мне столкнуться с Рики Кэллоуэем в самом неподходящем для нас обоих месте — в церкви. Рики вырос в том же приходе ирландских католиков, что и я. Хотя особой набожностью он не отличался, все-таки несколько раз в год приходил в церковь послушать мессу и исповедаться. Мне внезапно позвонил священник, отпевавший Эндрю, — Барнетт опять устроил в церкви выступление. Оккупировав лестницу, он выдавал импровизированную зажигательную речь. Старый священник хотел знать, «не буду ли я столь любезна приехать и увести брата».