Андрей Никитин - Остановка в Чапоме

• Название: Остановка в Чапоме
• Автор: Андрей Никитин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 1990

В 1982-87 гг., будучи приглашен Мурманским Рыбакколхозсоюзом в качестве публициста и специалиста по исторической экологии, А.Л.Никитин принимал участие в попытке возрождении поморских сел Терского и Мурманского берега на основе внутриобластного перераспределения финансирования наземного хозяйства (земледелие, животноводство, зверобойный промысел, оленеводство) рыболовецких колхозов. Результатом стали его статьи и очерки в центральной и местной печати:

Рифы у Терского берега. // “ЛГ”, № 39 (4897), 29.09.1982 г., с. 11;

Новь Терского берега. // “Правда”, № 125 (23651), 05.05.1983 г., с. 3;

А "рифы" остаются... // “ЛГ”, № 48 (5010), 28.11.1984 г., с. 11;

Рыбаки живут на берегу. // “Октябрь”, 1985, № 12, с. 164-178;

Запоздавшая весна. // Дорогами России, сб. 5. М., 1986, с. 102-169;

Разные грани перестройки. // “Север”, 1987, № 6, с. 78-83;

Реабилитация? // “ЛР”, 1988, № 3 (1303), 22.01.1988 г., с. 20;

Расследование. // “Октябрь”, 1989, № 2, с. 154-180; № 3, с. 173-185),

В последующем Никитин объединил их в книгу “Остановка в Чапоме” (М., 1990), названную одним из ее героев “энциклопедией современной поморской жизни”.

По сути собрание очерков А.Л. Никитина представляет собой попытку целостного анализа краха колхозной системы на Терском и Мурманском берегах. Любопытны его бытовые зарисовки в первой и второй тетрадях, где писатель очень живо описывает поведение терчан в различных ситуациях. Третья тетрадь посвящена "разборкам" в верхах власти Мурманской области в середине 1980-х гг., которые были вызваны требованиями колхозов самостоятельно контролировать свою прибыль. Последняя тетрадь описывает разваленное хозяйство колхозов Терского берега. Автор размышляет о перспективах развития региона, о его ценности и значимости для истории и культуры России в целом. "Остановка в Чапоме" это первоклассная журналистика, что удивительно, учитывая идеологический пресс советской эпохи. Эта книга может быть полезна и тем, кто занимается экономической социологией указанного региона, поскольку в публицистике Никитина можно найти живые мнения участников экономического процесса того времени.

---

Чапома, как всегда, открывается сразу с угора. Силуэт старого села на низком наволоке теряется в ранних сумерках на фоне серого моря и черно-серого низкого неба. Наоборот, новая Чапома вся на виду. Высоко поднялись двухэтажные здания гостиницы и общежития, новые дома за ними, а еще выше виднеется здание телекомплекса с тонкой ажурной мачтой, устремившейся к небу. Изменения заметны издалека. Перед селом у реки вытянулся новый большой коровник, который, как сказал Георги, достраивают и переделывают уже третий год, еще какие-то хозяйственные помещения, но главным отличием от того, что я когда-то здесь видел, был ореол электрических фонарей, повисший над поморским селом. Чапома вступила в свой электрический век - раньше, при движке, это было невозможно.

- У нас теперь как в городе! - не без гордости замечает знакомая доярка, с которой мы сталкиваемся возле молочного пункта при входе в село.

Возле гостиницы, на угоре, нас ждет Мурадян.

5.

На следующее утро я просыпаюсь с мыслью о неудаче: Стрелкова в Чапоме нет. Он уехал в отпуск вот уже полтора месяца, и трудно предугадать, где он теперь может находиться. И он, и его жена. Скорее всего, у одной из дочерей в Ленинграде, а может быть, уже и в Мурманске, у другой дочери.

Известие это поразило вчера нас с Георги, едва только мы успели поздороваться с Мурадяном. Почему-то мы оба никак не подумали, что Стрелкова может и не быть в Чапоме. Чапома не могла существовать без Стрелкова! Но факт есть факт, и с ним приходится смириться. Мурадян успокоил: он постарается навести справки у родственников Стрелковых, может быть, кто-то знает, как с ним связаться.

А вот и сам Мурадян. Он такой же, каким явился нам вчера на угоре, когда мы поднимались от реки к гостинице: среднего роста, крепко сбитый, в распахнутом полушубке и сдвинутой на затылок пушистой шапке из черно-рыжего собачьего меха, с черными изящными усиками и такими же черными, "антрацитовыми" глазами. Вчера, на фоне освещенной Чапомы, он выглядел очень импозантно. Я даже залюбовался на мгновение - хоть сейчас цветом на обложку любого массового журнала! И что самое примечательное - всякий, посмотрев на фотографию, не задумываясь скажет: председатель. Да еще какой! Молодой, подтянутый, белозубый, полный уверенности в себе и в своем завтрашнем дне, во всех своих начинаниях... Действительно, смена! И тут же защемило сердце, когда представил рядом с ним Стрелкова, каким тот был в последний раз: постаревшего, с обветренным лицом, не столько ссутулившегося, сколько как бы осевшего, ни поношенным пиджаком, ни осанкой, ни голосом не выделявшегося из среды остальных колхозников. Что ж, наверное, так и должна происходить замена - старое на новое, молодое...

- Как устроились? Позавтракали уже? Нет? Творог и сметану успели взять? А то идем ко мне. Людмила Борисовна ушла на работу, но что-нибудь придумаем...

Мурадян полон заботы и гостеприимства. Рабочий день у него уже начался давно, хотя на улице еще темно, но что поделать - скоро вообще наступит полярная ночь, а жизнь идет, и надо успеть многое сделать... Мы благодарим за приглашение, но отказываемся. У нас с собой все необходимое, есть даже кипятильник. Вчера в колхозе мы взяли талоны на творог и сметану, поэтому еще полчаса - и мы будем готовы для разговоров. Устроили нас в чапомской гостинице, в том самом номере, где я жил два с половиной... нет, виноват, три с половиной года назад - время бежит быстро! И, надо признаться, номер стал значительно теплее. Не уютнее, а теплее, потому что стены заново проконопачены, а снаружи даже покрыты штукатуркой. Половицы тоже скрипят будто бы меньше, зато лестница играет, как ксилофон.

Доделывать надо еще много всего, говорит Мурадян. К тому времени, как он пришел в колхоз, строительство только внешне казалось законченным, на самом деле сделано было не более двух третей от того, что требуется, причем оставалось самое трудоемкое. Да и с уже построенным забот хватит надолго! Что хорошего могли построить из тех материалов и с той пьянью, которую присылал МКПП? Он, Мурадян, строитель, ему не надо байки рассказывать, он и так все видит. Если бы он был здесь, он попросту бы разогнал всех к такой-то матери и сделал бы все иначе... Но строил не Мурадян. Строили черт-те кто, а Стрелков был повязан по рукам и ногам РКС. Когда он, Мурадян, приезжал сюда, ему было больно глядеть и на стройку, и на Стрелкова. Зачем приезжал? А как же: в Чапоме у него тесть и теща. Тесть был тогда председателем сельского Совета, а Диана Александровна и сейчас ведет школу. Собственно, ведь и в Умбу он поехал работать начальником стройучастка района по настоянию жены, чтобы быть к старикам поближе. А теперь так получилось, что возрождение Чапомы,- этот оборот Мурадян явно заимствует у Георги,- в какой-то мере стало их "семейным подрядом". Теща ведет школу, жена занимается клубом и культмассовой работой, он - колхозом, а стало быть, всем в целом. Тесть? Он сейчас на пенсии...

Так это тесть Мурадяна был председателем сельского Совета в Чапоме, когда я был здесь последний раз? Ну как же, помню. Тогда еще Шитарев приезжал разбирать конфликт, возникший между ним, Стрелковым и секретарем парторганизации. Последней уже нет в живых, а двое других на пенсии. Теперь мне понятно, почему колхоз предложили именно Мурадяну. Он знал, что здесь делается, понимал, что сможет повести дальше строительство новой Чапомы и это будет для него самой лучшей характеристикой для последующего восхождения. Умно. И полезно, потому что именно Чапоме он отдает все свои силы сейчас, когда ей это так необходимо. Георги ошибается, если думает, что Мурадян действительно свяжет свое будущее с Чапомой. Что скажет по этому поводу сам председатель? Не сейчас - мы еще недостаточно познакомились, чтобы рассчитывать на откровенность.

После завтрака мы идем с Мурадяном по Чапоме. Он показывает, что ему удалось сделать здесь за полтора года работы, и первым делом демонстрирует новенький финский холодильник на 100 тонн ("Я посчитал, 150 тонн поместится!"), который позволит сохранять мясо и внутренности забитых тюленей. Раньше использовали только шкуры. Мясо приходилось везти в Умбу на санном поезде, а внутренности выбрасывать в море. Теперь, когда есть холодильник, на мясе можно держать песцовую ферму, на весь год хватит, а из внутренностей получать какие-то дефицитные медицинские препараты. Проблема отходов - это не только проблема экономическая. В мясе тюленей есть какие-то вирусы, вызывающие бешенство у собак и лисиц, если они питаются отбросами, такое уже бывало...

Холодильник великолепен. Он матово светится на берегу рядом с цехом по обработке шкур и дизель-электростанцией, внося новую, непривычную для меня ноту в симфонию северного пейзажа. Со стороны вроде бы ничего особенного: небольшой серебристый кубик с рифлеными стенами на фундаменте. Но старый, покосившийся сарай, бревна которого осыпаны золотистыми брызгами лишайника, рядом с ним кажется уже чужеродным телом. И хочется невольно навести порядок на берегу. Потому что рядом с ним ржавые бочки, обрывки тросов, старые якоря, полузасыпанные песком бревна и полусгнившие карбасы разом теряют свою живописность и предстают просто хламом и мусором, который надо скорее прибрать... Холодильник задает новый тон, вот в чем дело! Я смотрю на него и вижу, что это не просто очередной промышленный объект, а первое вторжение в старую Чапому современной промышленной эстетики, зримый отблеск облика нового мира. Мы еще плохо представляем себе, каким будет этот мир, но он уже грядет и требует соответствующего преобразования окружающего.

В Чапоме видны перемены. Не те, что я отмечал в прошлый приезд. Тогда в село просто вернулась жизнь. Или, если быть точным, тогда жизнь обрушилась на Чапому стройкой, вертолетами, нашествием чужих и чуждых людей, выплеснулась на берег грудами материалов, техники, оборудования и всего с этим связанного. Все кипело, двигалось, грохотало, трещало, вздымалось. Чапомляне были оглушены и даже пришиблены этим шумом и изобилием, похожим на оккупацию Берега какими-то неизвестными народами, тем более что в магазине разом исчезли все запасы. Потом нашествие схлынуло, жизнь вернулась в прежнюю колею, но качественно изменилась. Теперь повсюду я замечаю молодежь - на тракторах, на ферме, на электростанции, в конторе, на улице. Это все коренные, чапомские, вернувшиеся в село после интерната, из армии, а то и из города, куда уехали было поначалу. Но есть и приезжие, один даже из Москвы. Стало быть, поворот, который готовил Стрелков, все же произошел! И вот эти молодые фигуры, мелькающие то там, то здесь, молодые голоса, разносящиеся над рекой и морем, смех и шутки создают совершенно новую для меня атмосферу знакомого села.

Чапома живет другими ритмами! Мысль эта обжигает меня своей очевидностью, потому что ничего подобного я не ждал и теперь с удвоенным вниманием начинаю оглядываться вокруг, стараясь не пропустить никаких новых черточек в знакомой, казалось бы, картине. Значит ли это, что уже произошел перелом, знаменующий конец прежнего, привычного мне мира, о чем я думал накануне в самолете? Вероятно, так оно и есть, я присутствую в один из знаменательных моментов жизни Чапомы, но не могу в полной мере его осознать, как невозможно осознать и почувствовать вращение нашей планеты. Вот если я приеду сюда через пять - семь - десять лет, тогда я увижу уже изменившуюся Чапому. А пока ее движение во времени я могу почувствовать только по меняющемуся облику села да по тому, что голопузые мальчишки, бегавшие здесь семнадцать лет назад, отпустили длинные усы, степенно здороваются со мной на улице и знакомят со своими детьми, очень похожими на них самих, тогдашних...