Витольд Залевский - Раненый в лесу

• Название: Раненый в лесу
• Автор: Витольд Залевский
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: О войне
• Год: 1974

Витольд Залевский в повести «Раненый в лесу» рисует своего героя в ответственный, кризисный момент принятия решения. Трое партизан во главе с подхорунжим Кораллом оставлены в роще с двумя тяжелоранеными и должны дождаться помощи. Но укрытие ненадежно, слишком близко к дороге, вокруг шныряют жандармы, прочесывая лес, а помощь не приходит. Один из партизан дезертирует. Коралл, герой повести, ранен в руку. Недалеко, всего в тридцати километрах, находится его родной дом. В поисках воды герой далеко уходит от лагеря. «Если идти все время в этом направлении, то до ночи можно добраться», – рисуется ему возможный выход из положения. В затуманенном болью мозгу возникают картины родного дома, лихорадочно пульсирует мысль, выискивая оправдание для побега…

---

Мацек замолчал, откинул голову, воспоминание исказило его лицо. Потом он добавил:

– Хромой в конце поляны еще целился из винтовки…

– А почему он это сделал?

Мацек передвинулся в тень, глаза его снова весело заблестели.

– Это был первоклассный номер. Он сам привез себе смертный приговор. Зашифрованный приказ ликвидировать его, как доносчика.

– Так, ясно, – сказал Коралл. – Я ничего об этом не слышал.

– До вашего прихода в отряд у нас всякое бывало.

– Но при чем тут Венява? Почему ты сказал, что он не хочет передать приказ?

Мацек пожал плечами.

– Долго он еще протянет? Как вы думаете?

– Не знаю. Если мы его перевезем в больницу…

– Вот именно. Здесь – дело пропащее. Я так думаю: если на тот свет собрался, до приказов ли ему?… Вряд ли…

– Вот ты о чем… Есть такие, что никогда о приказах не помнят, – Коралл посмотрел на Мацека и добавил: – Говорят, люди не любят уносить с собой тайны.

Мацек потянулся.

– Интересно, что с человеком творится перед смертью?

– Что значит – перед смертью?

– Ну, когда он получит свою порцию свинца. Он небось соображает, что ему конец. О чем он тогда думает? Черт побери, это ведь как сигнал тревоги, самой настоящей тревоги. Это может тянуться долго, как у Венявы, или одну секунду, но дело-то не во времени. Что при этом чувствуют, черт побери? Только боль?

– Это длится всего одно мгновение, – замечает Коралл. Он не смотрит на Мацека, думая: «Храбрец, а с этим примириться не можешь. А кто может?» Коралл поднимает глаза, встречает растерянный взгляд, замечает по-детски пухлые щеки.

– Не морочь себе голову.

Мацек вздрогнул. Коралла тоже словно током ударило. Мацек вызывающе усмехается.

– Я следил за Венявой. Он в сознании… – убежденно говорит Мацек.

– Ты уверен? – спокойно спрашивает Коралл.

Солнце снова заливает Мацека; его голос расплывается в этом маслянистом блеске, медленно сочится сквозь нагретый воздух.

– Я бы предпочел быть в сознании до конца. Разве только…

Слова Мацека заглушает длинная очередь.

Коралл вскочил.

– В деревне…

Тишина заполняет лес.

– Из автомата врезали, – говорит Мацек. Он поднялся и прислушался.

– Это в деревне, – повторяет Коралл.

На краю перелеска Коралла ослепил солнечный блеск, он зажмурился и, чувствуя легкую дурноту, скользнул в тень, опустился на колени за развилистую корягу, на грязный песок, усыпанный чешуйками коры.

– Они уже здесь, – сказал Мацек. Лежа, не меняя положения, он подал Кораллу бинокль. – За мостом.

Коралл сначала увидел пулемет, раскорячившийся на треножнике над придорожным рвом напротив моста, хищно нацеленный узким хоботком ствола на лес, прямо на них. Солнце зажигает искры в полированном металле. Во рву Коралл видит двух солдат: один лежит на откосе, в черной пилотке, надвинутой низко на лоб, в черном мундире с зелеными петлицами, расстегнутом на шее и на груди, другой сидит на камне, подняв колени.

– УПА, – говорит Коралл.

– Сукины дети, даже не маскируются, – с горечью произносит Мацек. – Была бы винтовка – снял бы гада!

– Здесь и немцы, – добавляет Коралл.

У овина посреди деревни он видит жандарма с винтовкой, подвешенной по-охотничьи – дулом вперед. Жандарм стоит, расставив ноги, лицом к стене.

– На велосипедах приехали, – вслух размышляет Мацек.

И Коралл замечает еще одного, в похожей на седло фуражке: он медленно вышагивает между строениями; Коралл провожает его глазами, пока тот не исчезает за углом дома. Полная тишина, только в лесу постукивает дятел.

– Это надолго, – добавляет Мацек.

Вокруг дрожит сухое марево. Удушливо пахнет пылью от серого песка и гнилой коры. Блеск слепит Коралла, кажется, что вся равнина в огне. Коралл отдает бинокль Мацеку и теперь не может разглядеть жандармов. Он видит только серые стены, бурые и коричневые стрехи овинов, сады и огороды в густой зелени, но теперь он знает, что кроется в этой неподвижности, в этой голубой мирной тишине.

– Сюда нам теперь дорога закрыта, – угрюмо отмечает Мацек.

– Надо быть начеку, – говорит Коралл.

– Велосипедистов не больше взвода, – бурчит Мацек. – Эти в лес не пойдут, всегда шоссе держатся… – Он прижимает бинокль к глазам. – Ого, еще один, там, на другом конце деревни, в саду…

Из-под раскидистой вишни в саду, над речкой, выглядывает тупое рыло гранатомета. Ветви, усыпанные ягодами, свисающие почти до земли, маскируют эту позицию. В бинокль рядом с длинным стволом, поблескивающим синеватым металлом, виден ящик с боеприпасами, из-под полога листвы торчат носки черных сапог.

– Неплохое охранение, – бормочет Коралл.

– Вы так думаете?

– А что?

– Вы думаете, что это охранение?

Коралл пожимает плечами.

– Если бы они ждали налета, – говорит Мацек, – «то замаскировали бы боевые позиции.

Коралл молчит.

– Ну и вояки… Всегда одно и то же, – продолжает Мацек. – Конечно, это облава. Они знают, что отряд разбит. Войдут в лес с южной стороны, попытаются спугнуть остатки отряда, погнать под пулеметы.

– Вот-вот, – поддакивает Коралл. – Можно будет переждать в кустах, пока пройдут…

– А с ними как? – Мацек кивает в ту сторону, где лежат раненые.

– Мы же будем с ними, – отвечает Коралл.

Мацек резко переворачивается, ложится на живот, поднимает к глазам бинокль и молча смотрит, вытянув шею. Его неподвижность напоминает неподвижность взведенного курка. Тишина начинает звенеть все отчетливее; сначала Кораллу кажется, что у него в голове зазвучала какая-то злая тонкая струна; только потом он различает, что стрекочут кузнечики в порыжевшей траве. Но стрекотание только подчеркивает напряженную тишину, Коралл ощущает ее всем телом; ослепительный блеск синевато-белой полосой мерцает над ними; сухой тишиной веет рт земли, от беззвучно застывшей деревушки под ярким солнцем, словно там нет ничего, кроме стен и бурых от копоти стрех; кажется, что вот-вот рыжая змейка огня выскочит и заскользит по стрехам. Но это просто дрожит раскаленный воздух. Высоко в небе парит ястреб. Небо над ним совершенно чисто. Он описывает широкие круги в прозрачной голубизне.

– Искупаться бы…

– Что?

– Я говорю, прыгнуть бы сейчас в Вислу.

Мацек ложится навзничь, одной рукой прижимает к груди бинокль, другую отбрасывает в сторону, погружает в пыль со стружками, поднимает, переворачивает, сжимает; песок светлой струйкой течет сквозь пальцы, ложась маленьким конусом.

– Я ходил с отцом на пляж под Секерками. Вы знаете Варшаву? Там отлично. Песок белый-белый, ивы почти у самого берега, а вода чистая, не то что в городе. Мы брали с собой крутые яйца и чай в бутылке. Иногда с нами была мать. Но больше всего я любил ходить с отцом. С ним мне никогда не было скучно. Мы лежали в кустах. Над большой рекой ивы пахнут совсем иначе, чем над каким-нибудь ручьем. Иногда там, в ивняке, загорали бабы. Совсем голые. Я за ними подглядывал. Помню двух таких – блондинку с первоклассной грудью и брюнетку… Было о чем помечтать потом, ночью. Мой старик отлично плавал. За неделю до начала войны он выудил из Вислы какого-то типа. Пять раз нырял, а потом буксировал его с середины реки, а когда выволок и положил на песок, оказалось, что тот уже отдал концы. Я тогда первый раз увидел труп… – Мацек фыркнул. – Он был как та голая статуя, что стояла перед Музеем изящных искусств. Знаете? Ну и тяжел же он был… Теперь-то опыт уже есть. Известно, что покойник тяжелее живого. Чудно, правда?

Коралл пожал плечами. «И чего ты так разболтался? – думает он. – Прямо как старая баба, слова так и хлещут, как вода из рассохшегося ведра».

– Интересно, что вы станете делать? – говорит вдруг Мацек.

– Я? А что мне делать?

– Никто вас не упрекнет. Ведь вы тоже ранены…

– Слушай, – говорит Коралл. – К чему ты клонишь? Может, сам удрать хочешь?

Мацек приподнялся, оперся на локоть.

– Куда? Мне и тут хорошо.

– Я вижу.

– Мне в лесу нравится.

– А мне?

– Вам только тридцать километров до дома. И вы ранены. Да я не настаиваю. Я только считаю, что вы могли бы смыться. Просто я знаю, о чем люди думают в таких случаях.

– Знаешь, да плохо.

– Почему? Последние почести я им и сам смогу отдать. Венява, перед тем как на тот свет отправиться, и мне пароль скажет…

– Одного хотел прикончить, а другого сбежать подбиваешь?

– Сироту я пристукнул бы за сапоги. А вас я совсем ни на что не подбиваю, мне только интересно, что вы выберете.

– Ладно, – сказал Коралл, – брось паясничать. Мацек сел, удивленно посмотрел на Коралла.

– Что значит паясничать? Мне интересно… – Он умолк, прислушиваясь.

Коралл тоже слышал. Откуда-то прорывается рокот мотора. Все яснее нарастает с северной стороны; шум тяжело работающего мотора еще слабый, машина пробивается через песок, мотор запнулся, кашлянул, заурчал более высоким тоном при переходе на другую скорость, теперь гул совсем близко, метрах в двухстах, вероятно, с северной стороны леса или на дороге, пожалуй, в лесу, а может, на этой чертовой дороге, нет, пожалуй, в лесу, да, в лесу; мотор еле тянет на третьей скорости; снова переключил скорость, звучит на все более высоких нотах.