Карен Рэнни - Моя безумная фантазия

• Название: Моя безумная фантазия
• Автор: Карен Рэнни
• Издательство: АСТ
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1999
• ISBN: 5-237-02749-0

Юная Мэри-Кейт Беннетт подарила свое сердце Арчеру Сент-Джону, графу Сандерхерсту, таинственному затворнику, которого молва считала виновным в убийстве жены Мэри решила сделать все возможное, чтобы снять с возлюбленного ужасные подозрения. Так начинается эта история — история загадок и преступлений, опасностей и обманов, история пылкой, неистовой страсти и безумной, всепоглощающей любви, для которой нет ничего невозможного.

---

Хозяйка дома продолжала стоять, стиснув руки и поджав губы. Ее взгляд не выражал никаких теплых чувств, она не предложила женщинам освежающих напитков, что принято во время дневных визитов. Она ясно давала понять, что их пребывание в доме Моршемов более чем нежелательно.

— Ну ладно, Сесили. Неужели она тебе не призналась? Даже не упомянула, куда собирается? До того как она исчезла, тебе ничего в ее поведении не показалось странным или необычным? — Берни сделала вид, что не замечает молчания, и продолжала: — Скажи хотя бы, была она счастлива в Сандерхерсте?

— Я не собираюсь с тобой разговаривать, Бернадетт, тем более рассказывать о каких бы то ни было признаниях своей дочери.

Берни встала и, надев одну перчатку, поигрывала другой.

— Значит, даже ради Алисы мы не можем забыть наши разногласия?

Ответа не последовало, Сесили даже не взглянула в ее сторону. Она села на стул у окна и снова вынула вязание, демонстративно игнорируя обеих женщин.

Она сидела, держа спину так же прямо, как спинка стула. Накрахмаленный белый чепец был отглажен безупречно, ленты завязаны маленьким бантом под подбородком строго посередине. Руки ее двигались проворно, спицы успокоительно позвякивали в тишине. Картина показалась бы мирной, если бы не витавшая в воздухе застарелая ненависть.

Берни кивнула, повернулась и выплыла в дверь, Мэри-Кейт последовала за ней, чувствуя себя маленькой лодкой на буксире у нагруженной пряностями шхуны Сент-Джона.

— Простите.

Мэри-Кейт очнулась и увидела перед собой молодого человека, который почтительно обратился к ней. Высокого роста, почти такого же, как Арчер, только тонкий, как тростинка, он будто так и не набрал отпущенной ему природой плоти. Взгляд его карих глаз был теплым, мягким и неожиданно добрым.

— Прошу прощения, но вы, кажется, немного сбились с пути. Я подумал, вы не знаете, куда идти.

Мэри-Кейт огляделась и поняла, что оказалась около конюшен, слева от господского дома. Она повернулась и увидела, что их экипаж все еще стоит у главного входа, а Бернадетт как ни в чем не бывало болтает с кучером, словно и не было тягостной сцены в доме. Странно, но она не помнила, как направилась сюда.

— Здесь следует смотреть под ноги.

Он указал на землю, и только тогда Мэри-Кейт поняла, что чуть не ступила в еще дымившуюся кучу навоза.

— О Боже!

— Помочь вам вернуться к экипажу? Я сумею уберечь вас от любых неожиданностей. Это все-таки конеферма.

Он протянул руку, и Мэри-Кейт оперлась на нее.

Прикосновение привело Мэри-Кейт в смущение. Она, казалось, почувствовала сквозь рукав тепло его кожи. Даже не глядя, Мэри-Кейт поняла, что ладони у него большие, пальцы длинные и тонкие. Руки пианиста, музыканта.

— Вы приехали навестить мою мачеху?

Он вел ее по утоптанной дорожке, соединяющей дом и конюшню.

— Я здесь лишь в качестве компаньонки.

Рука, на которую она опиралась, внезапно дрогнула, мышцы напряглись. Она взглянула на юношу. Его взгляд был прикован к экипажу.

— Этот экипаж из Сандерхерста?

— Да.

— А вы?

— Я там в гостях. — Самый подходящий ответ, пожалуй.

Его глаза казались бесконечно загадочными, будто таили тысячу тайн, сотню истин. В них светилась душа, различались боль, смирение и невыразимая тоска. И над всем довлело ощущение потерянности — такой глубокой, что от сочувствия у Мэри-Кейт перехватило дыхание.

К своему удивлению, Мэри-Кейт захотела подойти к молодому человеку поближе, обнять, положить его голову себе на колени. Убрать со лба непослушную прядь светлых волос и успокоить, как успокаивает ребенка мать. Она была бы ему матерью, сестрой, возлюбленной, подругой.

Ее рука так и осталась протянутой. Мэри-Кейт взглянула на нее, словно удивляясь ее существованию. По правде говоря, она была напугана. Что с ней происходит?

— Вы хорошо себя чувствуете? — донесся озабоченный мужской голос. — Принести вам воды?

Она покачала головой, подавляя охватившие ее незнакомые ощущения. Мэри-Кейт все еще молчала.

— Может, присядете? Вы побледнели, — приговаривал он, и нежные черты его лица светились заботой и сочувствием. — Я могу позвать кого-нибудь из дома.

— Я сейчас приду в себя, — проговорила Мэри-Кейт, надеясь, что это окажется правдой.

Перебирая пальцами складки юбки, Мэри-Кейт раздумывала, с чего начать разговор. Она пойдет дальше, когда перестанут дрожать колени и пройдет приступ тошноты.

— Моя мачеха кое-что понимает в лечении, мадам, если вы чувствуете в этом потребность.

Мэри-Кейт подняла глаза на склонившееся к ней встревоженное лицо.

— В этом нет необходимости. Я уже чувствую себя гораздо лучше.

— Вы сильно побледнели, а сейчас у вас на щеках выступил румянец. Вы выглядите несравненно лучше.

— Я, без сомнения, покраснела от смущения.

Послышались позвякивание сбруи, приглушенные голоса, стук копыт по гравиевой дорожке. Мэри-Кейт все слышала, но не могла отвести глаз от молодого человека и усмирить свое сердце. Наконец она неохотно направилась к экипажу и Берни.

— Он вырос необыкновенно красивым, Джеймс Моршем.

Мэри-Кейт, все еще потрясенная встречей, лишь кивнула в ответ. Что это значит? Ей стало плохо. Как от толчка, она вернулась к действительности.

— Они с Алисой были очень близки в детстве. Если видели одного, то рядом был и другой. Я всегда говорила, что лучшего брата не найти.

Моршемов отделяет от Сандерхерста не так уж много миль. Преодолеть их верхом не составляет труда, пешком пройти немногим дольше.

— Арчер знает о вас и Сэмюеле Моршеме?

— Дорогая моя, я начала изумлять Арчера с того момента, как уволила няньку и сама занялась его воспитанием. Никакие рассказы обо мне его не удивят.

Несмотря на то, что с Берни грубо обошлись, глаза ее искрились, щеки розовели, улыбка освещала лицо.

— Сэмюел Моршем был моей первой любовью. Мы были слишком молоды и слишком глупы, а я только-только овдовела. Признаюсь, что мы целовались разок-другой в укромном уголке, но и только. Но Сесили, как видно, думает, что я покинула Англию из-за неразделенной любви, которую питала к Сэмюелу.

— Так и было?

— Пятнадцать лет достаточно большой срок, чтобы решить, как справиться с отчаянием, — вздохнула Берни. — Нет, я покинула Англию по двум другим причинам, Мэри-Кейт. Первая состояла в том, что Арчер уже становился взрослым, а он не тот тип мужчины, которого нужно водить на помочах. Но он всегда понимал, что многим мне обязан. Это могло привести к неприятным последствиям, моя дорогая. Поэтому единственный выход для нас обоих я видела в одном: уехать из Англии. Другая причина заключалась в том, что я принадлежу к одиноким по натуре людям, неспособным к обычным семейным отношениям. Я хотела узнать, что такое жизнь, и осуществила свою мечту, увидев мир.

Поскольку Мэри-Кейт обладала таким же любопытством в этом отношении, она ничего не ответила на признание графини.

— Мне нравились очень многие мужчины, но это не значит, что я ложилась в постель со всеми. — Поймав взгляд Мэри-Кейт, она улыбнулась. — Я играю в карты с Джонатаном, дорогая, и выслушиваю его стенания. Он безумно любит экономку, которая никогда не примет его ухаживаний, разве что под воздействием внушительной порции мадеры.

— А Питер? — спросила Мэри-Кейт: от нее не укрылись взгляды, которыми обменивались Берни и красивый лакей.

— Это тебя не касается, моя милая, — дерзко улыбнулась Берни.

— Но зачем мы поехали к Моршему?

— Потому что, откровенно говоря, я исчерпала свои предположения, где можно искать Алису.

— Вы могли бы предупредить меня, Берни.

— Я слышу в твоем голосе нотку осуждения. В свою защиту могу сказать, что эта мысль пришла мне в голову за минуту до того, как мы остановились. Однако проку от визита оказалось мало.

Хозяйка имения не понравилась Мэри-Кейт. Даже ее гнусавый голос действовал на нервы.

В деревне, где Мэри-Кейт провела раннее детство, был викарий, пастор Гастонби, добродушный сухощавый старик с голубыми глазами, которые постоянно моргали, и ртом, который, казалось, всегда улыбался. Однако его заурядное лицо преображалось, когда он стоял на возвышении перед алтарем. Он становился мстительным вестником, предрекавшим Божьи кары — огонь, серу, суровый суд — и запугивавшим своих слушателей наказаниями за распутство и нечистые помыслы.

Его редко призывали к умирающим — даже самые закоренелые грешники хорошо сознавали, что им будет очень неуютно в присутствии пастора Гастонби. Почтенный священник, однако, никогда не упускал случая прочитать молитву над могилой, присовокупляя перечисление грехов усопшего, словно досадовал, что грешник ускользнул от его суда.

Если бы Мэри-Кейт понадобился духовник, то к такому человеку она бы не обратилась. Она не представляла, как расскажет о голосе Алисы Сент-Джон и о потребности помочь этой женщине пастору Гастонби, который тут же объявил бы ее орудием сатаны.