Яков Цветов - Синие берега

• Название: Синие берега
• Автор: Яков Цветов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

- Сашко! Сюда...

Еще несколько секунд Мария оторвана от действительности.

Она вскрикнула, и крик этот открыл ей глаза. Она поняла, что проснулась, и сознание, что наступил новый день, следующий за вчерашним, еще один день, испугало ее, как и то, что над ней, у ели, под которой лежала, наклонился пожилой, коренастый, рыжий человек в потрепанной, в масляных следах гимнастерке, в низких кирзовых сапогах, и рассматривал ее, будто гриб нашел. Лицо загорелое, ярко-рыжие усы под костистым носом с широкими ноздрями и такие же, давно не подстриженные, взъерошенные виски. С шеи свисал полевой бинокль на ремешке. "Что нужно этому человеку?" В ней оставалось ощущение, что сон продолжался, нарастал и становился еще зримей и страшней. "Чего боишься, то и появляется перед тобой".

- Кто вы? Что вам нужно?..

Спросонья не могла разобраться, что к чему. У нее такой испуганный вид, что казалось - она испугалась раньше, чем увидела страшное. Она растерянно озиралась. В голову кинулось все вчерашнее. Еще не представляя себе, что предпринять, как бы защищаясь, прижала к груди руки, поднялась с земли. Руки слышали, как стучало сердце - быстро-быстро, быстро-быстро.

- Кто вы?..

- И спишь же, голуба, - не ответил рыжеусый на вопрос. - Унесут тебя, и не заметишь...

И тут только поняла она, что ни рядом, ни вон за теми деревьями, где ночью слышались голоса и мелькали огоньки курильщиков, никого нет. Пока спала, люди разбрелись, пошли дальше. Ночь разъединила ее с ними, сон увел из реального мира, и она ничего не видела, ничего не слышала, никуда не шла...

"Что за люди?" Сразу подумала о выбросившихся на парашютах немецких солдатах, обмундированных в красноармейскую форму, говоривших по-русски. В последние дни всех в городе предупреждали об этом. Трех таких переодетых немцев, рассказывали, поймали на Житомирском шоссе, она видела, как вели их мимо тетиного дома, по Софиевской.

- Сашко! - снова позвал рыжеусый. Он смотрел на девушку, на щеках ее лежал неспокойный свет утреннего солнца. - А Сашко!

- А чего, дядь-Данила? - протяжный голос из чащи. - Чего?

- Невесту тебе нашел.

Мария еще больше встревожилась. Оборвавшийся, недоконченный жест ее говорил об этом.

Рыжеусый заметил, у девушки слишком пронзительные глаза, слишком расширились они, и понял: от испуга это.

- А кто ты будешь? - выплыла на его лице смутная улыбка. - Кто, а?

Улыбка эта ослабила страх Марии. "Нет, может, и не переодетые немцы..."

- Ну, Марийка я... - выжидательно смотрела она на рыжеусого.

- А без ну?

- Ну тоже Марийка...

- Только и всего - Марийка? Маловато для знакомства, а?

Рыжеусый выпрямился. Живот слегка выдавался, и ременная пряжка выпирала, как напоказ. Руки широкие - ну просто две лопаты.

- А откуда-куда?

- Из Киева... в Москву... - со взволнованной пытливостью смотрела Мария на рыжеусого.

- Фью-ю-ю... - с притворным удивлением свистнул рыжеусый, и на его лице напряглись медные скулы. Будто не понял, склонил голову набок. Прямо в Москву?

- Да, - переминалась Мария с ноги на ногу. - Я живу там, пояснила. - На Покровке...

- Ага, вот что, - с грустной усмешкой протянул рыжеусый. - Раз живешь там, то конечно. В Москву? - Он неопределенно посмотрел на нее. - А, может, голуба, на первах населенный пункт поближе наметишь? Нет?

Марии стало не по себе: что за человек - такое время, такое горе и беззаботно пошучивать!.. Определенно немец. Переодетый немец... окончательно уверилась она, и ее охватил страх. Она чувствовала, по носу полз муравей, было щекотно. Но боялась поднять руку и смахнуть муравья.

Между слившимися елями показался белобрысый, долговязый совсем молодой человек. "Не старше меня", - подумала Мария. Лицо у него мягкое, с тихим доверчивым выражением. По всему лицу, будто золотые пылинки, рассыпаны мелкие веснушки. Лоб стягивал, как венчик, бинт, уже побуревший от проступившей и засохшей крови. Бинт почти накрывал белесые брови, едва обозначавшиеся над светлыми спокойными глазами. "Не старше меня", смотрела на него Мария. Какой-то нескладный, длиннорукий, за плечами, как и у рыжеусого, вещевой мешок, на локте плащ-палатка. На коленях, как впечатанные, выдавались болотные пятна. Он остановился против рыжеусого и Марии, поправил винтовку на плече.

- Чего, дядь-Данила? - Но смотрел он на Марию. Смотрел внимательно и - показалось ей - удивленно: должно быть, всегда так смотрел, когда с ним кто-нибудь говорил. - Чего?

- Вот в Москву нас с тобой зовет.

Белобрысый перевел взгляд на рыжеусого, потом взглянул на босые ноги Марии, потом снова посмотрел на рыжеусого. Ничего не сказал.

- Сядем, раз так, - с ласковой усмешкой кивнул рыжеусый.

Что-то успокаивающее почувствовала Мария в голосе, в движениях этого усатого, наверное, добродушного человека с крупным лицом, на котором глубоко врезанные морщины казались вылепленными. Она уже не опасалась его. Она даже улыбнулась: хорошо, сядем, раз так. Но продолжала стоять.

Рыжеусый снял с плеч вещевой мешок, неторопливо опустился на мятую траву, на то самое место, где только что лежала Мария. Она стояла перед ним, ожидая - что будет дальше. "А будет хорошо... И чудачка какая! смущенно подумала о своем испуге в первые минуты. - Свои же... Красноармейцы. Ох и чудачка!.." Трава отогрелась, и ее босым ногам уже не было холодно.

- Садись, давай, хлопцы, - сказал рыжеусый и жестом позвал Марию и Сашу: садитесь.

Саша с робким любопытством разглядывал Марию. Он кинул на землю плащ-палатку, молча показал на нее Марии. Та несмело опустилась, свела колени вместе и медленно натянула подол юбки. Но загорелые плотные икры были Саше видны, он тоже сел, чуть наискось, против Марии.

- Говоришь, Марийка? Так-так, голуба, - раздумчиво произнес рыжеусый, роясь в вещевом мешке. - Значит, Марийка... Марийка... - будто запоминал он. - А я Данила, Дани-ла, - повторил. - Бывший колхозный бригадир. Курск. С Москвой, правда, не по соседству. А с Харьковом точно. Слышала, может, Казачья Лопань? - Руки его все еще что-то перебирали в вещевом мешке. Езды, голуба, до Москвы ночь. С гаком, конечно.

Говорил он об этом так, словно туда и держал путь. В последние дни память часто возвращала его под Курск. Он и сейчас был там. Вот поднялся с кровати и громко позвал: Дуня! Дуня не откликнулась. Поморщился: "С фермы, что ли, еще не пришла?" Болела голова. "Перебрал с вечера..." Под воскресенье после работы не мог отказать себе в лишней рюмке. "А почему, черти, лишняя, раз нутро требует? - недоумевал он. - И надо же придумать такое: лишняя..." В нагретой солнцем горнице пахло помытым полом, березовым веником, из печи вкусно несло щами и пирогами. Мельком взглянул на часы: перевалило за двенадцать. Было тихо: значит, и дочь и сын подались куда-то. Досадливо потер лоб: "Перебрал... перебрал..." соглашался с кем-то, наверное с женой, с Дуней. "Опохмелиться б, и порядок". Вечером заседание правления колхоза. До вечера далеко. Сунул ноги в шлепанцы, направился к буфету. Буфет празднично застелен широким и длинным полотенцем, по которому разлетелись розовые голубки и каждый держал в клюве оранжевый венок, а на концах полотенца два одинаковых петуха с высокими красными хвостами и большими красными лапами шли друг на друга и никак не могли сблизиться. "Эх, до чего ж Дунька моя мастерица! Вышила как... И где высмотрела таких голубков и петухов таких... Ни лицом, ни статью неприметная, а лучшей - сроду не видывал". На верхней полке буфета, в глубине, затененный, графин с водкой. Протянул руку, и пока снимал с полки, солнце наполнило графин золотистым светом. Он не успел налить и половины граненого стакана, как услышал в сенях задыхающиеся шаги. "Вот балбес, а уж пятнадцатый пошел..." Тревожно распахнулась дверь. "Радио включай! Радио! - С чего это он, сын? А он: - Война! Война!" Непослушной рукой включил радио. "Враг будет разбит... Победа будет за нами..." Враз все погасло - и день за окном, и солнце, только что стоявшее на голубой вершине дня. "Дуня-я-я!" - завопил изо всех сил, хоть и знал, что еще не вернулась она с фермы. "Дуня-я-я!!" Как был, в шлепанцах, выскочил на улицу. Не может быть: лето, воскресенье, тихие думы, и война! Необычно шумная в этот час, взволнованная, потрясенная, улица бежала к дому правления колхоза, вся деревня уже толпилась там. "Враг будет разбит... Победа будет за нами..." - грозно повторял рупор, подвешенный к столбу на площади.

Все это и сейчас стояло перед ним. И графин, играющий на свету, и розовые голубки, и хвостатые петухи, и березовый веник тоже, и не сводил с этого глаз. И подумать не мог, что это когда-нибудь вызовет в нем волнение. "Боже ж ты мой, какие пустяки сохраняет память..." И ничего не поделать. Стоят перед глазами и стоят.

Данила протяжно вздохнул.

- А что, голуба, одна? - Он опять смотрел на Марию. - Растерялась с кем?

- Не одна... с Леной... - дрогнул голос Марии.

- Лена? - не понял Данила. - А где ж она, твоя Лена?

- Лена... Лена... умерла... вчера... там... - чуть повела головой в сторону. - Самолеты... - И совсем тихо: - А теперь я одна...