Ольга Ланская - Инженю, или В тихом омуте

• Название: Инженю, или В тихом омуте
• Автор: Ольга Ланская
• Издательство: АСТ, Транзиткнига
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2004
• ISBN: 5-17-021718-8, 5-9578-0614-5

…Инженю. «Хорошенькая дура», «сексапильная телка», «Мэрилин Монро» — так называют ее многие, уверенно полагая, что для белокурой красотки ум — излишняя роскошь. И она честно «пытается соответствовать», и сама-то в себе ничего, кроме женственности, не замечая!

Но однажды возникает НАСТОЯЩАЯ ОПАСНОСТЬ, и «хорошенькой дуре» приходится НАЧИНАТЬ ДУМАТЬ. Потому что впервые мужчины не обожают и не защищают ее, а пытаются убить. Потому что теперь придется доказывать, что порой ИНЖЕНЮ — смелее, отчаяннее, УМНЕЕ любого мужчины!..

---

— О, разве я настолько стара, чтобы иметь детей? — Она продолжала ему улыбаться. — Я так легкомысленна, знаете…

— То есть не замужем и детей нет? — из угла подсказал тихо Мыльников, видимо, желающий спасти ее и себя от начальского гнева. — Я вас правильно понял?

— О, вы так проницательны, — протянула благодарно. — Вы абсолютно правы…

— Где работаете?! — Хамелеон уже выходил из себя, он все-таки совершенно не умел себя вести.

— Но… — Она посмотрела на него так, словно он обязан был все понять по ней, прежде чем задавать такие вопросы. — Я не работаю. Это так тяжело, знаете, — ходить на работу. К сожалению, я совершенно на это не способна. Это так плохо — у одинокой девушки столько расходов. Но я ничего не могу с собой поделать — представляете?..

Ей казалось, что он растет медленно — и сейчас раздуется до невообразимых размеров, заполняя собой кабинет, превращаясь в багровый воздушный шар с намалеванными на нем черточками, обозначающими искаженное лицо. А потом лопнет. Но он лишь прокашлялся мрачно и угрожающе, видимо, выпуская лишний воздух.

— Значит, так, госпожа Польских, нигде не работающая, проживающая по адресу, который не в состоянии воспроизвести. Точное время, когда вы оказались на месте происшествия, вы не помните. С какой целью там оказались, сообщить отказываетесь. То, что второй мужчина вышел из машины, не видели — да и был ли тот второй мужчина, утверждать не можете. Внешность его вы не запомнили — хотя якобы можете его узнать. Короче, занимаетесь непонятно чем, появились на месте происшествия непонятно откуда и непонятно во сколько, толком ничего не видели и не помните — а теперь на весь мир трубите, что стали свидетелем убийства. Единственным свидетелем, отмечу. Может, вам привиделось все? Или вы все это придумали, чтобы в газеты попасть?

Она каким-то чудом себя не выдала. Ей казалось, что план такой тонкий, что никому и в голову никогда не придет. И она вздрогнула, когда он попал в точку, — но вздрогнуло что-то внутри, а внешне все осталось без изменений. Потому что она играла уже давно, уже очень много лет — именно поэтому на лице сохранилась вежливая, но скучающая улыбка, призванная показать, что она терпит пока такое поведение, но именно пока.

— Ну так что — придумали?

Он не мог этого знать — просто не мог. И хотя страх был близко — ближе, чем был когда-либо, — она медленно и отчетливо сказала себе, что этого не может быть. Да, Виктор ее предупреждал, что ей могут поставить «жучок» — но для этого было слишком рано, статья ведь вышла только вчера утром, а Мыльников вообще дозвонился до нее вечером. Так что они не успели бы — не должны были успеть. И она, кажется, ничего такого не говорила — это Вика говорила по телефону про то, что она пошла на этот шаг, погнавшись за рекламой. Но…

— Давайте так, госпожа Польских. Если скажете честно — останется между нами. За лжесвидетельство привлекать не будем. Знаете, кстати, что бывает за лжесвидетельство? Статья за это предусмотрена, а по статье срок. Не знали? А за намеренное введение правоохранительных органов в заблуждение — особенно в таком вопросе — большой может быть срок. Охота вам в тюрьму, где камеры битком забиты и кормят так, что есть нельзя, и душ в лучшем случае раз в неделю? Где туберкулез да прочая дрянь? Или на зону — валенки да рукавицы шить вместе с мамашами, которые новорожденных детей в помойку выбрасывают, да малолетками, которые наркоты обкурятся, а потом собственных родителей режут? Там таким, как вы, ох несладко — вы уж мне поверьте, не любят там таких…

Она молчала, сдерживая страх и прячущуюся за его спиной панику. Она откуда-то знала, что стоит ей поддаться, стоит начать обвинять себя за то, что не убежала тогда, и всех остальных обвинять — то все, этот ее начнет запутывать, а она будет все больше нервничать и противоречить самой себе.

Не то чтобы она верила, что ее посадят за это, — но и не то чтобы не верила. И мрачное здание, внутри которого она сидела, сразу начало давить на нее со всех сторон — сужаясь, зажимая ее в холодные бетонные тиски, грозя, что она вот-вот ощутит себя маленьким беспомощным ребенком и начнет лепетать, путаясь, сбиваясь, в итоге выкладывая все. Потому что только стоит поддаться слабости — и она, пусть совершенно случайно, пусть совершенно того не желая, выложит им такое…

— Я вас не пугаю, Марина Евгеньевна. — Голос хамелеона помягчел, в нем даже условное тепло появилось. — Просто давайте уж честно — гуляли, услышали взрыв, испугались, хотели уйти побыстрее. А потом увидели, как телевидение подъехало, и подумали, что почему бы не прославиться, себя не показать — ну и… Ну давайте — и расстанемся по-хорошему…

Она уловила нотки снисходительности и торжества — она даже в такую минуту способна была четко улавливать любые изменения в атмосфере, голосе, интонации.

И наверное, это и удержало ее, зависшую на грани. И застывшая полуулыбка ожила.

— О, это так интересно — тот журналист, который написал статью, сказал, что вы так и будете себя вести. Нет, правда — прямо так и сказал… Он сказал, что вы меня сначала будете убеждать признаться, что я все придумала, а потом пугать, а потом внушать мне, что я на самом деле ничего не видела. А если я с вами не соглашусь, скажете, что меня надо задержать, потому что я, возможно, соучастница…

Журналист этого не говорил — это Виктор ей сказал вчера. Но ему необязательно было знать это. Тем более что он и не услышал бы, наверное, — он был занят другим. Он, проскочив кучу промежуточных оттенков, наливался сейчас очень темной, насыщенной, густой краской бессильного гнева. Бессильного — потому что он молчал, ему нечего было сказать, словно она попала в точку.

— Да вы нас неправильно поняли, Марина, — встрял из угла Мыльников. — Просто… ну бывает так, знаете — и что путают, тоже бывает. И вообще… Вот у меня недавно…

— Во умные пошли журналисты, да, Мыльников? — тяжело выдохнул хамелеон. — Все, похоже, с образованием юридическим — такие грамотные, что дальше некуда…

Он так нарочито медленно поворачивал к ней голову, словно давал ей время прочувствовать, что ее ждет. Каким страшным, уничтожающим и испепеляющим будет его взгляд. А она ждала его спокойно, с наивностью и доверчивостью на лице — о которые этот взгляд должен был затупиться сразу. Но он до нее не дошел — метнувшись на дверь, в которую постучали негромко.

— Там звонят вам, Анатолий Владимирович, из главка. Сюда переключить или… Говорят, срочно, по…

Этот резко встал, делая какой-то жест, затыкая вошедшему рот. И прошло минут двадцать или даже тридцать, прежде чем он вернулся, — и все эти двадцать или тридцать минут Мыльников молчал. Конечно, скажи она что-нибудь, спроси его кокетливо, почему она не нравится его начальнику — или что-нибудь еще в этом роде, — он бы обрел дар речи, это точно. Но она тоже молчала. Наслаждаясь спокойствием, тишиной, наблюдая за нервничающим лейтенантом. Думая про себя, что все оказалось не так уж сложно и неприятно — просто она немного растерялась, вот и все. По крайней мере могло быть куда хуже. И все еще может стать хуже — если…

Она задумчиво достала сигарету, видя краем глаза, как встрепенулся Мыльников — наверное, здесь нельзя был курить, она ведь не видела, чтобы хамелеон курил. Но ей было все равно — и она медленно повертела сигарету перед глазами, восхищенно рассматривая ее, а потом провела большим пальцем по колесику зажигалки любовно обхватила ярко-красными губами золотой фильтр. Думая, что был бы сейчас на месте Мыльникова более тонкий человек, он бы тут же возбудился, представив в секунду, как она обхватывает этими самыми губами кое-что другое — что-то более толстое и живое и горячее.

— Не надо бы здесь, — шепнул Мыльников, и тон его был таким интимным, что она не сразу поняла, о чем он. — Душу бы ему травить не надо. Завязал он с этим — буквально месяц назад завязал…

Она посмотрела на него недоуменно — вдруг расхохотавшись, когда до нее дошел смысл сказанного. И именно в этот момент вернулся хамелеон. Она даже не услышала, как открылась дверь — все напряжение вырвалось вместе с этим смехом, — только покашливание услышала. Глухое многозначительное покашливание.

— Ну что, продолжим, Марина Евгеньевна? — Он покосился на сигарету в ее руке, хмыкнув злобно, но ничего не сказав, начав рисовать что-то на листе бумаги. — Вот смотрите — вот переулок наш, где произошло все. Как вы сюда попали, вы точно не помните — лейтенанту вы сообщили, что просто гуляли, вслепую, без цели, правильно? Допустим — сомнительно, но допустим. А в переулок вы с какой стороны вошли — отсюда или отсюда? Ну, джип к вам лицом был или задом?

Он изменился за то время, пока отсутствовал, — он был менее эмоционален, более сух и деловит. Словно услышал что-то такое, что повлияло на его поведение. Услышал или придумал. Она на него с самого начала действовала как красная тряпка на быка — а вот стоило ему выйти, как он вернулся совсем другим. И ей следовало бы насторожиться, и как можно внимательнее воспринимать каждое его слово и максимально контролировать каждое свое.