Владимир Губарев - Утро космоса. Королев и Гагарин

• Название: Утро космоса. Королев и Гагарин
• Автор: Владимир Губарев
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1984

Книга о Главном конструкторе ракетно-космической техники и Первом космонавте планеты. В биографической хронике писатель, лауреат Государственной премии и премии Ленинского комсомола Владимир Губарев рассказывает, как эти два человека шли к 12 апреля 1961 года. В их судьбах биография страны, подвиг поколений советских людей.

---

– Дороги действительно разошлись, – согласился Пилюгин, – хотя и не раз перекрещивались в прошлом, а в будущем, возможно, самолет и ракета вновь соеди­нятся. Такие проекты существуют… Но логичные реше­ния, – Николай Алексеевич вновь улыбается, – не всегда оказываются верными в конкретной обстановке. После войны начиналась реактивная авиация, и имен­но ей были отданы симпатии наших прославленных авиаконструкторов. Они создавали новые машины, ви­дели их. Знали, что реактивные самолеты нужны Роди­не, а вот судьба ракетной техники еще в тумане. И ес­ли вы думаете, что в 46-м году мы были абсолютно уве­рены в столь стремительных темпах развития нашей об­ласти, то ошибаетесь. Мы не знали, насколько долгий и сложный предстоит путь. Только догадывались об этом. Рука об руку работали в те годы наука, промыш­ленность. Жили одними заботами, делили радости, но и неудачи тоже поровну.

– Обычно, когда по поводу неудач говорят «делили поровну», то этим хотят подчеркнуть, мол, винова­ты все…

– Вы неверно меня поняли, – нахмурился Николай Алексеевич, – категорически не согласен! Более того, не будь у нас персональной ответственности и способно­сти в первую очередь искать ошибки у себя, мы не смог­ли бы всего за восемь лет пройти от первой баллисти­ческой до первой межконтинентальной. Нет, не смогли бы! А порядок был такой: одна ракета испытывается, следующая модификация – в чертежах, а третья – за­думывается. Каждый из конструкторов оценивал свои возможности, не таил резервов на всякий случай, а старался на совесть. На Совете главных конструкторов каждый был сам по себе и в то же время лишь частью общего. Совет главных – это не просто заседание не­скольких человек, которым поручено общее дело, а сли­яние мыслей, замыслов, идей.

– Совет главных конструкторов… По-разному рас­сказывается о его деятельности, многие считают, что та­кая форма работы практически не отличается, к при­меру, от заседаний коллегии министерства или узкой конференции…

– Не могу согласиться с таким мнением, – говорит Пилюгин, – не берусь судить, нужен ли такой совет сейчас, но в те годы, на мой взгляд, он сыграл важную роль. Влияние личности на развитие той или иной об­ласти пауки и техники, конечно, огромно, но основа основ – коллектив. Совет главных конструкторов – это не только осколки разных организаций, которые мы все представляли, но и прежде всего качественно новый коллектив, специфическая форма управления. Совет был необходим потому, что ракетная техника очень много­гранна. Одна организация, одни человек – даже тако­го масштаба, как Сергей Павлович Королев, – не мог­ли объять ее. А чтобы идти вперед быстро, надо было шагать в ногу. Да, мы были не только главными кон­структорами, но и друзьями и единомышленниками. И в нашем совете царили откровенность, честность, пря­мота.

Один из ветеранов-испытателей когда-то рассказы­вал мне о таком случае. При пуске случилась авария. Все ожидали, что на заседании совета Пилюгин от­несет ее на счет производственников. Тем более что телеметрия была, как говорится, в его пользу. Одна­ко испытатели, приглашенные на заседание, услыша­ли иное.

– Все недостатки мои. Конструкция систем управле­ния сырая, – вдруг сказал Пилюгин.

– Что же, у меня есть предложение, – Сергей Пав­лович Королев встал, – для расследования причин аварии председателем комиссии назначить виновника тор­жества – товарища Пилюгина. Все согласны? На том и порешили…

– Так ли было на самом деле? – спрашиваю у Ни­колая Алексеевича.

– Так, – подтверждает он. – Крепко тогда на ме­ня насел Королев. Системы управления в то время были не очень надежные, вот мне и доставалось. Ну а что касается моего признания на том заседании, то хочу рассказать о его продолжении. Года через четыре Ко­ролев говорит мне: «Ты, Николай, прав, когда недостат­ки берешь на себя. Можно ведь так сделать конструк­цию, что дефект на стадии производства и появиться не сможет. Это главный принцип работы конструк­тора».

Свои собственные ошибки мы искали настойчиво, придирчиво, беспощадно. Иначе было нельзя – Коро­лев создал атмосферу доверия, он безгранично верил лю­дям, преданным делу. Группа специалистов, возглавля­емая «виновником торжества», искала и находила вы­ход. Раз сам виноват, значит, сам и разбирайся. Это стимулировало работу. Думаю, такой принцип по­зволил быстро достигать успеха. Именно сами разработ­чики в первую очередь способны быстро найти ошиб­ку. Я думаю, что этот принцип чрезвычайно важен в любой области науки и техники – не только ра­кетной…

4 ноября 1946 года Юру Гагарина приняли в пионе­ры. Во Дворце пионеров он записался в драмкружок. «Жил так, как жили все советские дети моего возрас­та», – напишет он в своих воспоминаниях.

И еще одна встреча с осенью 47-го…

Сколько в его жизни было пусков? Десятки, сотни? Нет, их не подсчитаешь, потому что к стартам межкон­тинентальных нужно добавить и те ракеты, которые все называли «реактивными снарядами», – он упорно счи­тал «катюши» прародительницами нынешних ракетных гигантов. Впрочем, он имел право по-своему глядеть на историю реактивного и ракетного оружия, потому что судьба распорядилась так, что Василий Иванович Вознюк стоял у истоков рождения и того и другого.

В грохоте двигателей боевой техники, уходящей со старта, ему слышались залпы «катюш» под Полтавой и в австрийских Альпах, и избавиться от этого чувства Василий Иванович так и не смог, хотя война закончи­лась давно.

И еще – когда под ракетой образовывался вал ог­ня и дыма, растекавшегося по земле, ему чудилось мо­ре, шторм, и он, опытный капитан, стоит на палубе ко­рабля и вглядывается в безбрежные просторы. К удив­лению окружающих, Вознюк улыбался, а почему, они понять не могли, так как трудно представить, чтобы се­дой человек так часто думал об океане, в котором он так ни разу и не плавал.

После ухода в отставку Вознюк еще долго жил в городке части, не находя в себе сил сразу оборвать ту нить, что связывала его с армией. Да и не мог он вы­рвать себя из забот, заполнявших жизнь до краев вот уже более четверти века. А потом наконец решился: на­до уезжать – армия есть армия, и какой пример пока­жет он остальным, если останется жить в части? И вы­брал он Волгоград, город, дорогой его сердцу по войне.

Вскоре пришло письмо. Ребята из школы сообщали, что они начали поиск героев Сталинградской битвы, и просили его рассказать о себе, о подвиге его товарищей. Василий Иванович, взволнованный и тронутый их вни­манием, сел за ответ. Впервые ему удалось взглянуть на прожитое как бы со стороны, и письмо получилось длинное, обстоятельное.

«Здравствуйте, дорогие ребята! Отвечаю па ваши во­просы.

С 12 лет я начал работать. Естественно, специаль­ности у меня не было, приходилось часто переходить с места на место. В 1923 году удалось поступить в Ма­риуполе на пароход каботажного плавания, где я про­работал несколько месяцев, как говорится, «погюхал море». В 1925 году осуществилось мое желание – по путевке ЦК комсомола Украины я был направлен на учебу в Ленинград, в военно-морское училище…

Но, к сожалению, мне в училище поступить не уда­лось. Требовалось среднее образование, а я доучился только до половины 4-го класса. Я сразу же подал ра­порт о зачислении добровольно на флот рядовым ма­тросом. Сначала вопрос решился положительно, но вскоре нам сказали, что служить не будем, так как еще мало лет – 17. И я стал курсантом Ленинградской ар­тиллерийской школы имени Красного Октября, которую окончил третьим по списку (то есть по успеваемости)».

Их было шестеро – молодых командиров. В прием­ной, ожидая вызова, они негромко переговаривались, пытаясь выяснить, почему именно на них пал выбор наркома. Правда, на минувших учениях их полки дей­ствовали безупречно – может быть, нарком хотел лич­но поблагодарить?

– Разговор будет коротким, – нарком торопился, – все вы назначаетесь преподавателями училищ. Это при­каз, и он обсуждению не подлежит. – Нарком заметил, как молодые офицеры поникли (кому же хочется из строевой части на такую службу!), и добавил мягко, по-отцовски:

– Пройдет время, и вы убедитесь, насколько я прав. В армию приходит новая техника, будущей войне штыка и сабли уже недостаточно…

Сколько раз вспоминал этот разговор Василий Ива­нович летом 41-го! Тогда, на Западном фронте, противо­танковая бригада, где он был начальником штаба, при­нимала на себя удары фашистских танков.

В Западный округ он попал в самый канун войны. И хотя бригада еще не была полностью укомплектована ни техникой, ни людьми, она сумела отбиваться от на­ступавших гитлеровцев.

Те драматические месяцы 41-го года хорошо извест­ны. У тех немногих, кто выстоял под Бобруйском и Мо­гилевом, Минском и Смоленском, воспоминания о вой­не всегда начинаются с декабрьских событий под Мос­квой. Солдаты не любят возвращаться к июлю и авгус­ту 41-го, потому что память всегда старается перечерк­нуть худшее, забыть его. Солдат, как и полководец, гор­дится умением побеждать. А оно пришло к нему сквозь горечь неудач лета 1941 года Битва под Москвой, Ста­линград, Курская дуга, Днепр были позже… Несколько раз я пытался расспрашивать Василия Ивановича о боях на Западном фронте, но он традиционно говорил: «Было так трудно, что невозможно сегодня даже вспо­мнить, – а лотом добавлял: – Мы быстро научились воевать…»