Евгений Елизаров - Античный город

• Название: Античный город
• Автор: Евгений Елизаров
• Жанр: Философия

Понятия демократии и свободы обычно рассматриваются как некие абсолютные ценности. Однако анализ истории античного города приводит к шокирующим выводам.

Демократическая форма правления возникает и развивается вовсе не как ответ на чаяния угнетаемых масс, но как инструмент предельной мобилизации древней общины. В отличие от авторитарных государств демократический полис обретает возможность привлечь в обеспечение своей экспансии не только материальные ресурсы – инструментом войны становятся все институты государства, и в первую очередь его идеология и право. Более того, благодаря уникальной системе воспитания впервые в истории орудием агрессии становится нравственный потенциал гражданина. Благодаря всему этому античный город оказывается монопольным обладателем последней тайны войны и единственным «профессионалом» в окружении дилетантов.

Ведущаяся демократическим режимом война становится тотальной и вечной, ибо закончиться она может лишь по достижении абсолютной свободы, то есть после построения такого миропорядка, когда только один – победитель – получает обеспеченное силой оружия, закона и государственного мифа право вершить свой суд над всем миром. Свобода демократического полиса – это идеал, когда все повинуются одному не из страха перед репрессиями, но из благодарности победителю.

Для широкого круга читателей.

---

Одним из самых ожесточённых станет восстание Иудеи. Четыре года будет длиться затяжная и яростная война, наконец, римляне возьмут Иерусалим и разрушат Храм, затем начнётся «смирение войною надменных». Иосиф Флавий (Иосиф бен Матиас, ок. 37 – после 100), древнееврейский историк, непосредственный участник событий, больше того, один из вождей своего народа (ему была поручена оборона Галилеи, т е. северной части Палестины), оставил нам яркие их описания. Нужно заметить, что сдавшийся римлянам и впоследствии пользовавшийся покровительством Веспасиана, в «Иудейской войне» он смягчает многое, что касается их, и всё же даже сквозь самоцензуру – которая, кстати, отчётливо проступает и в приводимом фрагменте – прорывается вся ярость Рима: «Тогда они устремились с обнажёнными мечами по улицам, убивая беспощадно все попадавшееся им на пути и сжигая дома вместе с бежавшими туда. Они грабили много, но часто, вторгаясь в дома за добычей, они находили там целые семейства мертвецов и крыши, полные умерших от голода, и так были устрашены этим видом, что выходили оттуда с пустыми руками. Однако искреннее сожаление, которое они питали к погибшим, не простиралось на живых: всех, попадавшихся им в руки, они умерщвляли, запруживая трупами узкие улицы и так наводняя город кровью, что иные загоревшиеся дома были потушены этой кровью.»[231]

Через непродолжительное время, в 132 г., Иудея, разъярённая запретом обрезания – знака завета её с Богом – снова восстанет. Снова будет разрушен Иерусалим, а вместе с ним, по подсчётам одного римского историка, 985 деревень и 50 крепостей; будет убито около полумиллиона человек…

Тяжёлый сон о справедливости, мечта Апокалипсиса разрушит его.

Ещё будет ностальгия по Риму, «римский миф» останется жить надолго. Священная Римская империя будет ставить своей целью возрождение того счастливого единения народов, которое было создано им. Будут и другие, но не умрёт и проповедь великого Откровения, и ещё долгие столетия Европа будет испытывать острую аллергию ко всякому объединению…

Глава 9. Закат великого города

Война как способ существования; исчерпание ресурсов. Распад общины. Месть рабов. Агония

§ 1. Война как способ существования; исчерпание ресурсов

К тому времени, когда Рутилий со слезами на глазах прощался с Вечным городом, Рим давно уже не был тем, что в прошлом давало ему основание стать предметом величественного мифа. Он многое унаследовал и перенял у Греции, но все это здесь, на Апеннинах, пусть и наполняется более широким спектром полутонов, но всё же крайние проявления принимают куда более жёсткую, контрастную, часто какую-то зловещую, форму. Наследует он и судьбу великих её городов, но и судьба окрашивается в инфернальные тона, ибо в его закате уже нет и тени достоинства и благородства.

Столетиями не прекращающаяся война в сущности против всего мира становится со временем единственно возможной формой его существования, и город, равно как и все его институты, оказывается вынужденным (вот так же – целыми столетиями) приспосабливаться в первую очередь – и по преимуществу – именно к ней. Точно так же, как эволюционирующий организм, который из мирового океана выбирается на сушу, оказывается вынужденным изменять всю свою организацию, чтобы приспособить себя к атмосферному воздуху, город адаптируется к условиям не прерывающегося ни на мгновение войны. Смертельное противостояние всему окружению, в конечном счёте всему миру, определяет не только политические формы его организации, структуру его институтов, но и миросозерцание, менталитет общества, самую его душу.

Война формирует особую психологию его не знающих иной жизни граждан-солдат, состоящих на пожизненной службе у своего государства. Между тем специалисты знают, что человек, прошедший через испытания войной, нуждается в специальной программе адаптации к условиям мира – слишком глубокие изменения претерпевает вся его психика, чтобы выдержать ломку, порождаемую покоем и безмятежностью. Далеко не всегда эта адаптация происходит безболезненно и успешно для него, нередко ему так и не удаётся вернуться в мирную жизнь. Этот феномен, как кажется, впервые, был исследован русской литературной классикой (А.Н.Толстой).

Здесь же война длится не годы и даже не десятилетия; она входит в самую кровь, в генную память длинной череды поколений, сменявших друг друга на протяжении целого тысячелетия, а это значит, что аномальным, противоестественным становится именно то состояние психики, которое привыкшее к мирной жизни общество рассматривает как норму. Все структуры города со временем становятся не чем иным, как средством выживания именно в условиях вооружённого противостояния, весь же он в целом – эффективным инструментом превентивного подавления потенциальной агрессии со стороны таких же хищников, как он сам.

Было бы ошибкой думать, что мир, понятый как отсутствие войны, – это некое естественное состояние, которое не требует от древнего социума вообще никаких усилий для приспособления к нему. Полярная ель, пересаживаемая в почву райских субтропиков, обязана погибнуть. Точно так же, как прошедший через горнило войны человек нуждается в особой программе реабилитации, в глубокой перестройке нуждается и привыкшее к войне государство, на которое вдруг обрушивается нежданное наказание всеобщего умиротворения. Можно утверждать, что если бы случилось так, что каким-то чудом на Апеннинах вдруг установился всеобщий мир, Республика очень скоро утратила бы всю свою жизнеспособность; она просто задохнулась бы, как задыхается привыкший к атмосферному воздуху организм, который вдруг попадает в воду – колыбель всего живого на нашей планете. Словом, точно так же, как и для великих городов Греции, именно война становится наиболее комфортным климатом для Рима.

Перелом наступает после того, как он превращается в доминирующую на всём Апеннинском полуострове величину. Вернее сказать, после того, как он начинает переполняться рабами. До тех пор, пока все проглоченное им ещё поддаётся какому-то контролю, пока аннексируемые территории не превышают экономические потребности его собственных граждан, городу мало что угрожает, напротив, он усиливается с каждой новой победой, с каждым новым территориальным приобретением. Но уже ко времени союзнической войны становится ясно, что основной его ресурс практически полностью исчерпан и управление захваченной добычей требует резкого увеличения общей массы тех, кому она должна доставаться. Однако именно военная добыча начинает отравлять здоровый организм государства, и, наконец, настаёт время, когда сама война – единственная форма его существования – становится невозможной. А с этим становится невозможным и существование адаптированного именно (и только) к ней Рима.

Уже в начале имперского периода более чем полуторамиллионный Рим – это около 20 тысяч пухнущих от богатства семейств (600 сенаторских, около 10000 относящихся к всадническому сословию, и сколько-то ещё разжиревших ростовщиков и торговцев), несколько сот тысяч (не забудем добавить к этой массе и членов её семейств) городской голытьбы, которая в большинстве своём ошивается около первых в качестве прихлебателей, а то и просто тунеядствует, и рабы, рабы, рабы…

Высшее сословие Рима – это (в эпоху Республики) сословие правящее. Нобилитет (от лат. nobilitas – знать) великого города составляет собой весьма замкнутый круг патрицианских и виднейших плебейских семейств, сюда входят только те, кто имел в своём роду консула. Это сословие сформировалось к началу III в. до н. э., то есть после окончания долгой войны между патрициями и плебеями, о которой уже говорилось в гл. 7. По сложившейся традиции только нобили имели доступ к высшим государственным должностям; практически никому, кто не входил бы в этот узкий круг фамилий пробиться к консульской должности было почти невозможно.

Прежде всего нобилитет был хранителем политических традиций Республики. Впрочем, именно из его среды выходили и самые видные деятели оппозиции. В замкнутости этого сословия – его сила; никто не может оспорить его монопольное право определять политический вектор Республики. Однако всё та же замкнутость и есть одна из первопричин едва ли не главной слабости Рима: ведь тот факт, что только нобилитету дозволительно вершить его исторические судьбы, может обернуться (и оборачивается со временем) безучастностью к ним, в конечном счёте, всех остальных. Да даже и овладение Вечным городом – а вместе с ним и огромной мировой державой – нуждается в одолении лишь этого незначительного слоя.

Всадничество до конца IV в. до н. э. было военным сословием, которое и формировало из своих рядов те 18 элитных центурий римской конницы, о которых уже говорилось в гл. 6, но с III в. до н. э. с развитием торговли и ростовщичества в разряд всадников по цензовым условиям стали вступать владельцы крупных ремесленных мастерских, ростовщики, торговцы. К началу гражданских войн это сословие становится торгово-финансовой знатью Рима. Внешняя торговля, военные поставки и подряды, ростовщические операции и откуп налогов – вот основа их экономического могущества. В I в. до н. э. верхушка всадничества сливается с сенатской элитой и занимает высшие командные позиции в армии.