Владимир Аренев - Паломничество жонглера

• Название: Паломничество жонглера
• Автор: Владимир Аренев
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2005
• ISBN: 5-352-01343-X

Обычный бродячий жонглер, Кайнор но кличке Рыжий Гвоздь, оказывается в центре внимания сильных мира сего. Королевские гвардейцы приезжают за ним, чтобы сопроводить в столицу. Покойный граф Н'Адер упоминает о нем в завещании… Подарок судьбы? Да нет, скорее ее звериный оскал, ведь ни богатства, ни почестей такое внимание Гвоздю не сулит. И кстати, насчет «мира сего» мы несколько погорячились. Мир Ллаургина Отсеченного лишь на первый взгляд похож на наш. Только люди одинаковы везде — как одинаковы везде предательство, любовь, честь, дружба. В этом нет разницы между площадным жонглером, капитаном гвардейцев, графиней, чародеем… и читателем, который держит в руках эту книгу.

---

С каждым следующим шагом вокруг Иссканра что-то неуловимо менялось. Воздух будто иссох и наполнился свинцовой тяжестью, звуки, наоборот, разносились легко, и на мосту вдруг образовалась пустота, гулкая, беременная эхом предсмертных криков и посмертной тишины. Мир стал как нарисованный, и стены домов на Северной Набережной показались плоскими, ненастоящими.

Снизу, из-под моста, неожиданно громко плеснула река. И Змеиный, отзываясь на этот плеск, сдавленно и протяжно зашипел, весь, от края до края… лишь с секундным запозданием Иссканр понял, что шипит не мост, а фонари, горевшие на нем. Шипят и гаснут.

Он побежал — прежде, чем паника проникла в сердце, побежал осознанно, чтобы как раз удрать от страха. Фонари гасли, один за другим, но Набережная была уже близко; он почти не чувствовал ледяной ладони на груди, хотя ладонь эта никуда не делась — он просто забыл о ней; бежал — размеренно, как бы неторопливо.

(Одинокий путник, направлявшийся к ночной калитке в Неарелмских воротах Сна-Тонра, вздрогнул, пошатнулся. Головорезы, сбитые этим с толку, замешкались всего на миг — и удар, направленный путнику в затылок, пришелся по плечу. Увесистый мешочек с песком, которым прыщавый собирался уложить жертву, вдруг взорвался — песчинки брызнули во все стороны! Больно было почти так же, как если бы в глаза сыпанули стеклом — и прыщавый, с воплем извиваясь на мостовой, почему-то вдруг вспомнил о том, что стекло и делают из песка.

Остальным досталось не меньше. Того, что с тюленьими усами, путник пнул сапогом промеж ног, правой же рукой отмахнулся от толстяка по кличке Яйцырь — тот полетел по воздуху… недалеко, до ближайших прилавков, где и рухнул выхваченной на берег рыбой, глотая ртом воздух и проклиная Ворона, который, падлюга, говорил, что камешек обязательно покраснеет, если рядом окажется ступениат. Мол, браслеты, которые ступениаты на себе таскают, как-то там воздействуют на такие вот камни-молочники, а чародея и так издалека видно; словом, вонял, зараза, что никакого риска. Сам же предыдущий талисман угробил, который точно засекал всякого чародея или ступениата, и цвет смотреть не нужно, он сразу звенел, тихо-тихо, но слышно хорошо было… угробил, а теперь и нас, тварь, угробил.

Яйцыря не утешило даже хрипение Ворона, явно предсмертное. Толстяк лежал на прилавке, пузом кверху, и не способен был шевельнуть ни рукой, ни ногой. Не иначе, как чародей применил «мертвячку», слыхали мы про такое заклятье.

…Но он же не может быть чародеем! Этих всегда по посоху ихнему узнаешь, они без него никуда; только когда ступениатами становятся, оставляют на время, а вместо посоха браслет свой дурацкий цепляют. Так какого!..

Ворон наконец заткнулся, покойничек, зато Пупырчик продолжал визжать, да и Тюляга тоже стонал. Ох, всем досталось, мало не покажется. И это, чтоб меня Цапля Разящая заклевала, еще только самое начало! Известно ведь: поднявший руку на чародея очень скоро возжелает эту самую руку отгрызть — как говорится, собственноручно. Да только не все отделываются такой малостью…)

Набережная словно вымерла. Весь город — затаился, не копошились под стенами коты, не блестели глазами из подворотен ночные добытчики: «мотыльки сумерек», которые «свободные охотницы», а не в домах «матушек» и «тётушек» работают, тоже не прохаживались; даже крысы, истинные хозяева человечьих домов, куда-то позадевались.

Иссканр с удивлением оглядел правую руку, которая сама собой легла на навершие меча.

За спиной с невыносимо тихим шипением погас на мосту последний фонарь. На Набережной они уже не горели вовсе (это Иссканр заметил только сейчас и, кажется, совсем не испугался); улица была погружена по самые крыши в густую, тягучую тьму. И звезд, как назло, почти не было видно, и луна спряталась за облаками…

«Я не сверну», — яростно подумал Иссканр.

— Я не сверну! — Слова прозвучали величайшей ересью, за которую в лучшем случае отправят на костер. — Я не сверну!

Вместо того чтобы коснуться рукояти меча, он поднял руку и потрогал мешочек, висевший на шее.

И поспешил в темный проем между домами — привычным путем, которому и темнота не помеха.

(Яйцырь наконец-то ухитрился повернуть голову в сторону визжащего Пупырчика и стонущего Тюляги. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как ступениат без браслета (или всё-таки — чародей без посоха?..) в раздумье кусает нижнюю губу.

Потом вздрогнул еще раз, шепнул что-то — Яйцырю показалось: «Всё равно уже поздно», но точно он не был уверен — и склонился над Пупырчиком.

«Добивать будет», — с внезапно снизошедшим на него спокойствием понял Яйцырь.)

* * *

Всё устроилось как-то само собой, Кайнору оставалось только удивляться своему безразличию к собственной судьбе. А если бы таариг сотоварищи не отыскал утопленникова тела? А если бы Матиль не грохнулась в обморок прямо в трактирчике? А если бы Борк-Шрам не был приятелем Гвоздя?

Ну нет так нет, досталось бы тогда Кайнору по самые бубенцы на колпаке его шутовском — и правильно, за дело. Не потащился бы в Три Сосны — ничего бы не случилось.

Борк-Шрам, хоть и приятель, а развязывать его не торопился: молодцы, выделенные тааригом, скучали поодаль, но скучали бдительно. Трактирщик просто вытер Гвоздю лицо мокрым полотенцем — это уже когда обморочную Матиль уложили на соседний стол и убедились, что жива-здорова, дышит и с пульсом у нее всё в порядке. (Господин Туллэк, местный врачеватель, как раз вовремя подоспел.)

— Ты во что это влип? — шепнул Борк-Шрам Гвоздю, делая вид, что продолжает обтирать его лицо. — Я же слышал, что она тебе сказала перед тем, как в обморок хлопнуться.

— Я тоже слышал, — скривился Кайнор. — Думаешь, сам что-нибудь понимаю? Я ж эту вашу Матиль… в первый же раз вижу!

— Может, подговорил кто? У тебя здесь как с недоброжелателями?

— Как везде. Я человек незлой, ни с кем не воюю. Хотя, конечно, всякое случается…

— Может, из-за Даниссы? Она замуж вышла, а мужу кто-то шепнул, он и… — Борк-Шрам махнул рукой: сам понимал, как нелепо это звучит.

— Господин Туллэк, — позвал врачевателя Кайнор. — Скажите, а зрачки у Матиль… с, ними всё в порядке?

Пухленький человечек повернулся к Рыжему, с недоумением прищурился:

— Что?

— Я говорю…

— Я слышал. Но что у нее может быть со зрачками? — По господину врачевателю видно, что он бы вообще проигнорировал этого окровавленного чудака, упакованного на столе, да Борк-Шрам очень уж пристально глядит, мол, отвечайте, раз спрашивают.

— Они у нее обычной формы, не вертикальные? А радужка не золотистая?

Видно, что господин Туллэк собрался высказаться от души, но что-то в тоне Кайнора его насторожило. Промолчал, подошел к лежащей без сознания Матиль, оттянул веко.

— Не вертикальные, обычные, — произнес, кажется, с облегчением. — И радужка тоже не золотистая.

— Скажите… а бывает так, что зрачки становятся вертикальными… ну, хотя бы на время.

— Бывает, — буркнул господин Туллэк. — Слыхали про зандробов? Их еще по-старинному демонами называют. Твари, приходящие в Ллаургин или в своих собственных телах, или же бестелесными. Последние, если достаточно сильны и умелы, могут завладеть чужим телом. И вот тогда… — Он оборвал себя, раздраженно ударил тростью об пол: — Но это, конечно, выдумки и чушь, зандробу здесь неоткуда взяться — и точка!.. Борк, если я пока не нужен, пойду посижу во дворе, позовешь, если что.

Кайнор смотрел, как врачеватель хромает к выходу, и пытался вспомнить, какие зрачки были у говорящего утопленника…

Так и не вспомнил, — а господин Туллэк так и не дохромал до скамеечки во дворе. Явился таариг в сопровождении шумной компании помощников, с телом как раз помянутого утопленника, со зверобоги ведают откуда взявшейся безутешной вдовой; всё это мигом обросло зеваками, и тааригу вновь пришлось напоминать о сборе урожая и грозить последствиями. Кайнору развязали ноги, усадили на табурет и велели дожидаться: ихняя справедливость станет допрос проводить.

Таариг был краток. Досадливо счищая ногтем пятнышко грязи со своего кафтана, он поинтересовался, на кой это понадобилось Кайнору меняться с утопленником одеждой. Ага, говоришь, в жонглерском костюме далеко не уйти. А чего ж, родимый, ты в нем вообще в дорогу вырядился? Ничего-ничего, ты сжато расскажи, самое главное.

Кайнор принялся врать, для пущей убедительности вставляя правдивые детали (но про гвардейцев, само собой, ни слова!). Таариг кивал; Борк-Шрам зачарованно слушал у себя за стойкой, и только руки его привычно протирали кружки, кувшины, прилавок… Утробно мурлыкали коты.

Идиллию прервали те, от кого Кайнор меньше всего мог этого ожидать. Тицци и его приятель, те самые мальчишки, которые встретили их с Матиль на окраине. Сейчас они вломились прямо в трактирчик, проскользнув мимо нерасторопных стражей и не испугавшись даже «ихней лысой справедливости». Лишь оказавшись возле таарига, они немного очухались и совсем чуть-чуть испугались — но испуг перед угловатым тааригским значком был во стократ меньше испуга другого, из-за которого мальчишки сюда и влетели.