Эдуард Лимонов - Дисциплинарный санаторий

• Название: Дисциплинарный санаторий
• Автор: Эдуард Лимонов
• Жанр: Современная проза

---

Попробуем представить себе директора санатория, со скорбным лицом появившегося на экране теле:

«Граждане и гражданки… Сложная и опасная ситуация заставляет правительство принять чрезвычайные меры. Дальнейший прогресс невозможен. С первого января с 12 часов пополудни наш санаторий, вместе с иными развитыми странами, переходит к ответственному существованию. Я провозглашаю первые принудительные меры: закрытие ядерных электростанций, повышение цен на бензин и строгое лимитирование его продажи, запрещение циркуляции личных автомобилей в следующих городах… Изъятие из продажи и запрет производства всех detergents[120] и аэрозолей… Полное закрытие следующих химических мультинациональных концернов — «Сантоз», «Юнион Карбайд»…»

Администрация, объявившая о снятии лозунгов progress и prosperity, столкнется с общенациональными бунтами размером в несколько французских революций одновременно. (Вполне возможно представить, что среди аргументов в защиту прежнего образа жизни народные ораторы станут говорить о праве People на красивое самоубийство и защищать философию «после нас хоть потоп».) А после периода бунтов и анархии неудивительно будет обнаружить на улицах европейских городов «мужчин в ЗЕЛЕНЫХ униформах, в железом подбитых сапогах и с дубинками в руках» и банды юношей «в рубашках ЗЕЛЕНОГО цвета», линчующих идеальных людей нашего времени — бизнесменов, не только владельцев химических концернов, но и всю расу бизнесменов, Бернаров Тапи. И People, как всегда верные своей природе, будут аплодировать зеленым униформам и рубашкам. Прогресс весело продолжается. Невзирая на серии катастроф. В мрачной тональности Апокалипсиса повествовал на «Радио-франс интернасьёналь» о Чернобыле советский академик:

«Одичали лошади, сбились в табуны… Одичали собаки, сбились в стаи… Была суровая зима, и большие собаки пожрали маленьких, образовалась порода больших собак. Охотников нет, и вот развелось много птиц, появились лисицы, много лисиц… Пшеница и вообще злаковые остались неубранными, потому развелось много мышей. Все одичало, звери и растения живут без человека… На деревьях появились странно крупные листья…»

Неизвестно, появились ли чудовищно большие акулы в водах вокруг атолла Мурароа[121] или, напротив, исчезли все морские животные, ясно, что верить заверениям администраций о том, что стандарты безопасности всегда соблюдены, сегодня невозможно. На испытаниях первых ядерных бомб в штате Невада противоядерная защита сводилась к тому, что солдат просили надеть в момент взрыва темные очки. Народы нуждаются все в большем количестве электроэнергии для нужд народов, администрация поощряет их желания, и преступное сотрудничество будет продолжаться до тех пор, пока не погибнет большой город, предпочтительнее столица санаторного государства. Только тогда, может быть, остановят и запретят ядерные электростанции. Следуя санаторной моде, и несанаторные страны мечтают с упоением о ядерной электроэнергии и о ядерном оружии. «Атомный клуб» опасно пополняется. Вероятнее всего, PAIX ATOMIQUE будет однажды взорван людьми с несанаторной логикой.

Беспринципно призывая слаборазвитые страны сделаться развитыми, правительства и media санаториев призывают их, в сущности, присоединиться к санаторной агрессии против природы. (Не имея в условиях PAIX ATOMIQUE возможности агрессировать соседей, европеянин направил свою агрессивность против Природы.) По сути дела, призывы к развитию «третьего мира» есть подстрекательство к смерти планеты. Развитие слаборазвитых сегодня стран будет означать (плюс к уже критической pollution) такую нагрузку на землю, моря и атмосферу, что процесс смертельной агонии займет не десятилетия, но годы. Единственная надежда, что неразвитые страны не сумеют развиться. Казалось бы, должно быть понятно, что если писать десятилетиями в бассейн с несменяемой водой, то в конце концов в бассейне окажется не вода, но тухлая моча, каким бы большим он ни казался. Бездумная пропаганда prosperity и progress должна быть запрещена, но она поощряется и все усиливается. Построив свое процветание на эксплуатации планеты, санаторное человечество предпочитает не думать о последствиях этой эксплуатации. Но человек создает, уничтожая Природу. Создать Природу он не в силах.

Эра процветания уже кончилась, пусть об этом и не объявлено администрациями, политические же партии ведут себя так, как будто prosperity явилось к человечеству навечно. Две крупнейшие партии французского санатория (называющие себя оппозиционными): Фронт насьеналь и компартия — всего лишь предлагают изменить сам принцип распределения продуктов prosperity. Фронт насьеналь предлагает исключить из списков подлежащих получению доли национальной прибыли группу эмигрантов — около четырех миллионов человек. Компартия предлагает уравнять долю каждого гражданина за счет самой богатой группы населения. Крайне левые группировки до сих пор предлагают правление пролетариата (в форме диктатуры его), забывая, что санаторий уже живет под давлением куда более представительной диктатуры People. (Пусть исполнительная власть и принадлежит профессионалам власти — администраторам.) RPR, UDF и Социалистическая партия — самые крупные группировки, то есть подавляющее большинство администраторов, не предлагают изменения принципа раздела прибыли, но лишь «разумное хозяйствование» ею.

Вне сферы дележа продуктов prosperity «оппозиционные» партии еще менее радикальны. И Фронт насьеналь, и компартия желают перераспределения прибыли внутри общества, а вовсе не уничтожения санаторного режима. Фронт насьеналь энергичнее и современнее компартии (Фронт насьеналь, например, пусть и в форме, не импонирующей старым администраторам, заботит проблема демографии и перемещения чужих People в Европу), его структура моложе. Лидеры FN хотели бы, очевидно, вообще устранить администраторов Ланга, Дюма, Жокса, Жоспэна, Фабюса… Роже Бамбука…[122] из игры и установить истинно национальную администрацию. На знамени Фронт насьеналь написано все то же старое prosperity, пусть и минус четыре миллиона ртов, и без вышеперечисленных администраторов. Без PROSPERITY администраторам (или желающим стать ими) нечего предложить больным. Мертвые свободы мало кого способны вдохновить. Money/argent[123] есть способ измерения процветания, как кубический метр есть способ измерения дневной нормы нарубленных дров на сибирском лесоповале. Принято стремиться к money. И поведенческой моде этой бездумно следуют миллиарды People. Осуждать эту поп-цель жизни, ссылаясь на жизни Шакьямуни или Цезаря — как более интересные и благородные модели поведения, бессмысленно. Так же, как бессмысленно подвергать моральному осуждению prosperity и consumer society. Говорить же, что дальнейшее prosperity преступно и невозможно,— разумно и понятно.

Время игр

Распространено мнение, что европейская цивилизация исповедует культ молодости. Действительно, приобщение вначале высшего класса (к примеру, во Франции Сент-Экзюпери был одним из первых энтузиастов гимнастики, культуризма и загара), а затем и миддл-класса к спорту; к развлечениям на воздухе (велосипед, плавание, теннис) изменило постепенно привычные имиджи возрастов. Позднее прогресс медицины (диета и пластические операции) еще более расширил возможности. Сегодня возможно сохранить, если есть желание, young look[124] далеко за пределы молодости. Определенное, пусть и незначительное, количество мужчин и женщин и после пятидесяти лет выглядит в наши дни спортивно и ловко. Плейбой Джон Долореан, в момент ареста (за нелегальную торговлю кокаином) пятидесятивосьмилетний, сумел сохранить look сорокалетнего мужчины. Мик Джаггер и Джонни Холидей[125] к пятидесяти сохранили подростковый шарм. (Все они, разумеется, «идеальные больные» санаторной цивилизации. People, как обычно, далеко отстают от идеальных больных и, поглощая радостно холестерин и алкоголь, старятся много быстрее.) Внимательно присмотревшись к идеалам санаторной молодости, можно, однако, понять, что санаторная цивилизация исповедует не культ молодого мужчины — атлета и солдата (его исповедовала Древняя Греция и, как нам известно из картин, статуй и фильмов,— НАЦИЗМ), но культ подростка. Ибо санаторная цивилизация боится мужчины.

«Настоящий мужчина», протагонист современных фильмов и романов, всегда туго связан объясняющими условиями и обстоятельствами. Он либо полицейский, выполняющий свой долг охраны санатория, и таким образом его masculinity[126] — служебная. Либо он оказывается в экстраординарных условиях катастрофы, и тогда masculinity обоснована чрезвычайными обстоятельствами. Но употребление masculinity в нормальной ежедневной реальности санатория нежелательно. (При всех, казалось бы, расхождениях партий между собой, как дружно наваливаются администраторы всех направлений на Ле Пена или Джесси Джаксона, вдруг употребляющих всего лишь «мужской», неочищенный, несанаторный язык![127])