Олег Серегин - Хирургическое вмешательство

• Название: Хирургическое вмешательство
• Автор: Олег Серегин
• Жанр: Научная Фантастика

Наш мир, привычная современность, другие физические законы, иная этика. Здесь души оперируют так же, как тела, здесь на смену научному атеизму пришла научная теология, здесь можно запрограммировать новую инкарнацию и по-свойски поговорить с богом, а шаман, жрец и кармахирург — престижные высокооплачиваемые профессии.

Но как и в любом из миров, здесь люди делают выбор.

---

Ксе глянул на Иллиради.

«Принцесса» сидела на соседнем ковре. Возможно, из-за жара костра ее лицо покрывали капельки пота; губы у нее дрожали, и, когда она повернула голову, почувствовав взгляд Ксе, в глазах ее смешались мольба и тревога.

Она была невероятно похожа на богиню Лену, которую Ксе видел на жениных фотографиях. «Да ведь она и есть сейчас — старшая красота, — вдруг понял жрец. — У стфари нет младшей…» Как бы ни было страшно сейчас Иллиради, атрибутику богини она принимала уверенно и без промедления.

…Стфари экономили электричество и с наступлением полуночи всегда выключали фонари во дворе. Ксе любил этот час, наступление древней тьмы, когда ничто не слепило глаз и не мешало звездам светить. После городского неба здешнее казалось каким-то ненастоящим, слишком правильным, словно рисунок из детской книжки; россыпь искр устилала его от горизонта до горизонта, белел Млечный Путь, и шествовала Луна — круглая, как будто осязаемая, отчетливо изъеденная пятнами кратеров. Сейчас видна была только она — смутно-алая и первобытно-зловещая, сколько ни рассказывай себе о преломлении света в атмосфере.

Ксе последний раз посмотрел на небо. Дальнейшее ему предстояло видеть через тонкий план.

Лицу от костра было жарко, а спина мерзла. Верховный жрец поерзал на седалище, пытаясь устроиться поудобнее, осознал бесперспективность этой затеи и вздохнул.

А потом ушел из плотного мира.

…Кажется, будто ты первая рыба, выбравшаяся на берег; первая рыба в тумане тысячелетий, что научилась дышать голым воздухом и передвигаться по суше. Прежде, принимая иное зрение, ты нырял в стихию, как в море, и смотрел оттуда на мир словно рыба через толщу воды, а теперь вышел на берег и стоишь на кромке медленного прибоя, на краю беспредельной каменистой равнины. Острый свет озаряет ее, но неведомо, откуда он льется, потому что над головой — океан, точно такой же океан, что за спиной.

Потом ты оглядываешься, привыкая видеть, и видишь: далеко-далеко, болтая в теплой воде босыми ногами, сидит на треснувшем валуне золотоволосый подросток.

Он замечает тебя и приветливо машет рукой.

…Потом Ксе увидел остальных.

Пока он смотрел на тонкий мир, оставаясь в физическом, люди, набросившие функциональные матрицы божеств, казались чем-то большим, нежели люди; здесь, в ином пространстве, они были лишь бледными подобиями богов. Один Ансэндар, предводительствовавший скорбной свитой теней своего пантеона, выглядел настоящим.

И еще — Энгу.

Бог нкераиз был страшен — не так, как страшен боец и убийца, а как страшен умирающий от неизлечимой болезни. Ксе отвел взгляд. То ли сказанное Дедом о героине создало в его сознании этот образ, то ли оно в самом деле так выглядело… Жрец подумал о Жене и отце Женя, и стало ему нехорошо.

— Haenngue, — тихо сказал Ансэндар, пристально глядя названному в глаза.

Серое лицо нкераиз исказилось.

Он стоял один против полудюжины, искалеченный, взнузданный пролитой кровью, и смотрел. Под искусственно наведенной ненавистью, мутившей взгляд иномирного божества, было страдание.

— Я убью, — сказал Энгу. Голова его судорожно дернулась и упала набок, как у разбитого параличом.

— Почему? — так же тихо спросил Анса.

Тот засмеялся лающим смехом.

— Я не могу, — ответил второй бог и развел худыми как кости руками.

Ансэндар опустил голову. Ксе показалось, что даже просто стоять перед убийцей ему тяжело; под яростным светом Неботца беловолосый стфари мало-помалу выцветал, как переводная картинка.

— Я знаю, что тебе тяжело, — сказал Анса. — Я сам принимал кровь. Тогда. В последние месяцы.

— Я заметил, — сказал Энгу, оскалив серые зубы.

— Ты уверен, что твоя воля на самом деле — закончилась?

Лицо нкераиз исказила гримаса муки; он хрипло, запаленно вдохнул, подавившись воздухом, и засмеялся снова.

— Девяносто девять, — сказал он.

— Что?

— У них умно придуманные законы — женщина не человек… Чтобы попасть сюда, они заклали девяносто девять беременных. Беременных девочками, конечно.

Ансэндар вздрогнул и отступил; глаза его расширились от ужаса.

— Не может…

— Не ради силы, — по-волчьи усмехаясь, перебил Энгу. — Пройти за тобой след в след было не настолько трудно. Моя воля закончилась. Я убью.

Менгра-Ргет — мертвый Лудра лу-Менгра — поднял молот, не дожидаясь дальнейших слов. Тонко заржали кони, запряженные в колесницу мертвой Леннаради.

«Пусть будет сражение, — сказал где-то неизмеримо далеко Жень. — Пусть начнется. Так надо».

Что происходило потом, понял бы, вероятно, только настоящий, старый и опытный верховный жрец, пришедший к своему сану после долгих лет практики. Охваченный невыносимым волнением Ксе повиновался рефлексу и сделал то, что сделал бы, будучи шаманом, и что сейчас не должен был делать ни в коем случае.

Он попытался нырнуть в стихию и прислушаться к ее мыслям.

…Все вокруг смешалось, покатилось колесом, сворачиваясь в слепящую точку — свет, равнина, оба океана, земной и небесный, жутко-беззвучные многоцветные вспышки… Словно в ту минуту, когда Даниль показывал искусственным богам свою власть, пропало существующее в тонком плане подобие слухового восприятия. Оно не имело отношения к физическому звуку, являясь, скорее, прямым восприятием смыслов — на этом основана телепатия, и потому-то Ксе понимал, о чем говорит нкераиз Энгу. Одуревший от дикого буйства Матьземли, жрец перестал что-либо осознавать и оттого оглох.

Единственное, что по-прежнему оставалось надежным, неколебимым в катящемся в тартарары мире, обжигало Ксе бок.

Жреческий нож.

Ксе схватился за него, как утопающий за соломинку; взгляд прояснился, головокружение прошло, и жрец обнаружил себя сидящим на берегу, наполовину в воде.

Оба океана, нижний и верхний, сотрясал шторм.

Ксе выбрался на сухое место, оставив Матьземлю с ее тревогами, и вытащил нож. Металл его более не был темным — он сиял золотом, и золото это как будто плавилось в руках Ксе, но не обжигало уже, а лишь дарило теплом.

«Жень, — мысленно окликнул верховный жрец. — Не пора?»

И все стихло.

Свет померк.

— Я здесь бог, — произнес ломающийся мальчишеский голос. — Мне принадлежат все войны на этой земле.

Жень шел по берегу как был — босиком, в камуфляже и с автоматом под мышкой. Неосязаемый ветер развевал его волосы, горящие золотым огнем. В эту минуту мальчишка был настолько великолепен, что Ксе не сдержал восхищенного вздоха. Он-то, Жень, единственный был здесь настоящим богом, полноценным, частью мира, и не понять этого было нельзя. Стопятидесятимиллионный культ стоял за ним; сияние силы рвалось из него, как из недр живой звезды — свет, и ослепляло бы, не будь Ксе его частью.

Стфари склонили головы. Энгу шарахнулся в сторону, но по серому лицу его мелькнул призрак улыбки.

— Что, — сказал Жень довольно, — съели?

Ксе не мог не улыбнуться.

Жень подбоченился.

— Властью даровать победу достойному я дарую ее Ан… — божонок вовремя прикусил язык: распоряжаться судьбой равных себе он не мог. Но закончил он так же величественно, властно и холодно: — народу стфари.

Энгу усмехнулся.

А потом боги разом обернулись, услышав что-то, явленное только им. Ксе, любовавшийся Женем, даже не успел встревожиться.

…его выбросило из тонкого мира, как из поезда на полном ходу. Жрец повалился назад, на ковер, как и рассчитывал, но все прежние головокружения показались шуткой по сравнению с тем, что накатило сейчас: Ксе съехал в снег. Он перевернулся лицом вниз, утыкаясь лбом в холодное, тающее, и на миг стало легче… потом мучительная тошнота скрутила внутренности, желудок подкатил к горлу, Ксе вырвало и рвало до тех пор, пока внутри не закончилась даже желчь, и судороги не стали сухими. Поглощенный мукой, он корчился, суча ногами; он угодил бы ими в костер, если бы тот не угас — мгновенно, точно накрытый гигантской ладонью.

С трудом дыша, Ксе поднял голову. Поискал вслепую горсть чистого снега, провел по лицу.

И услышал.

— Прошу прощения, — мягко, ровно сказал смутно знакомый голос; он шел откуда-то из поднебесья, отражался эхом со всех сторон, и, казалось, перемешивался с воздухом. — Все вы оказались здесь по ошибке. Пожалуйста, не беспокойтесь.

Ксе подавился желчью, и сквозь мучительный спазматический кашель услышал последние слова Координатора:

— Вас скоро не станет.

Сильные руки куда-то тащили Ксе, пихали его и тормошили; головная боль, потерявшаяся во мгле обморока, вернулась, и жрец застонал.

— Ксе! — взвыл над ухом Жень, чуть не плача, — ну Ксе! Ну что ты… что с тобой… ну пожалуйста, проснись…

Жреца разобрал смех, но его снова перебило кашлем; вялым движением Ксе вывернулся из рук Женя, сел на снег. Вокруг было, о радость, чисто, и Ксе смог умыться.