Джоэль Данн - Синдром Фауста

• Название: Синдром Фауста
• Автор: Джоэль Данн
• Издательство: АСТ, Астрель-Спб
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-17-049469-9, 978-5-9725-1084-9

Руди Грин – профессор музыкологии. Женат, у него двое взрослых детей. Сорок лет назад он мечтал стать дирижером, прославиться, стать любимцем женщин. Иллюзии лопнули, жизнь превратилась в рутину. И вдруг – авария, несчастный случай, – и время пошло неожиданно вспять.

С каждым месяцем Руди Грин стремительно молодеет… Как скажется на нем эта неизвестная медицине болезнь? Отравит дни ожиданием скорой встречи со смертью или станет неожиданным джокером в колоде жизни?

«Синдром Фауста» – самая искренняя и трогательная история воплощения мечты и отчаянного поиска смысла.

---

– Этого еще не хватало! – всколыхнулся я. – Не могла подарить свой бесценный дар кому-нибудь помоложе?

Она закрыла лицо обеими руками и вся как-то сжалась.

– Знал бы – выгнал бы тебя в два счета! Дура…

Сунами лежала рядом со мной такая несчастная, такая тихая и незащищенная, что мне стало ее беспредельно жалко:

– Слушай, девочка! Наверное, это старомодно, но я никогда не лгал женщинам, в худшем случае – молчал. Они могли думать все, что им вздумается. И с тобой я этого тоже не хочу…

Я склонился над ней и взял ее голову в свои ладони.

– Почему ты это сделала?

Она не отвечала…

ЧАРЛИ

– Ну, как твои нимфеточки? – спросил я.

Он насмешливо фыркнул:

– Дожили! Теперь ты меня о бабах спрашиваешь, а не я тебя?

– Что-то я не понял…

– Не придуривайся! – ответил Руди. – Я ведь всегда тебе завидовал. Они липли к тебе, как мухи к клеенке, которой Роза покрывала стол вместо скатерти, когда я был ребенком.

По моему лицу пробежала невольная гримаса. Но он хихикнул в телефонную трубку:

– Где он, твой неотразимый магнетизм?

– Выдохся. Весь перешел к тебе, – зевнул я лениво.

– Не знаю даже, что их ко мне тянет? – с ноткой притворного смущения в голосе спросил Руди. – Тоже мне, нашли красавца… Секс-символ…

– Как всякий сукин сын, – откликнулся я, – ты играешь на мечте нимфеточек. Будоражишь их. Заражаешь их смутными надеждами…

– Это еще для чего?

– Да все очень просто: они неискушенны, а за тобою – опыт жизни. Вот они и верят, что ты научишь их чему-то такому, чего они сами еще не знают, но умирают, хотят знать.

– Я что, один такой? – спросил Руди с обидой.

– Нет, но ты, в отличие от других, себя не навязываешь. У тебя другая тактика: делаешь вид, что познал непознаваемое. А это все равно что на вспыхнувший уголек плеснуть бензином.

– Тоже мне, нашел Совратителя Несовершеннолетних!

– Видишь ли, – объяснил я, – у сексапильного и харизмы – одна и та же суть. Они обещают нам то, чего у нас нет. То есть действуют не на разум, а на инстинкт. А уж он-то, мы уверены, нас не подведет…

– Ишь, в какие дебри полез, – проворчал он.

– Мы ведь думаем, – усмехнулся я, – что инстинкт еще не испорчен. Ни ложью, ни лицемерием. И к тому же окружен тайной. А вдруг за ним и вправду кроется что-то, чего мы пока еще не постигли?

– Да причем здесь инстинкт? – разозлился Руди.

Но я прервал его прежде, чем он разразился возмущенной отповедью.

– Притом, что, пока разум был в зачатке, именно он, инстинкт, сотни тысяч лет хранил наших предков. Недаром им сегодня манипулируют пророки и вожди.

– Уж не хочешь ли ты сказать, – возмутился Руди, – что я обманул своих девчонок? Наобещал черт-те что?

– Да нет же! – остановил я его. – Не ты – тайна, которая их в тебе манила.

– Ты всегда и во всем ищешь парадоксы, – хихикнул Руди, но вышло у него это грустновато.

– Эй, у тебя что, снова меланхолия? Голос что-то не тот, – обратил я внимание.

По телефону он и правда звучал довольно меланхолично. Как это я сразу этого не заметил? Руди тяжело, даже со всхлипом вздохнул.

– Мог бы сделать вид, что не заметил…

Я улыбнулся. Его меланхолию могла пробить только ирония. И я спросил:

– Стоп-стоп-стоп, а куда делся неутомимый искатель удовольствий?! Пират секса? Апологет страсти? Скис? Устал? Разочаровался?

Ответ прозвучал довольно театрально:

– Не то и не другое. Просто я еще до сих пор не нашел того, что искал.

Он явно жалел самого себя. А мне, несмотря на весь трагизм ситуации, в которой он оказался, было смешно.

– Какой старатель не мечтает найти настоящий самородок? В особенности – живой.

– Не будь циником, Чарли…

Я уверен, он скривился там, в своей нью-йоркской берлоге в Манхэттене, как если бы вместо сахара ему насыпали в чашку с кофе соли.

– Неужели хандра встречается и в сексуальной галактике тоже? Вот уж не представлял себе, – хмыкнул я.

– Чарли, – вздохнул Руди. – Все это не то, что я ищу…

Мне стало жаль его, и я сменил тон.

– Погоди! А сам-то ты знаешь, что ищешь?

Руди немного помолчал. В его голосе вдруг робко зазвучало мечтательное выражение:

– Раньше все было таким ярким, неповторимым. И чувство, и ощущения, и радость…

– С возрастом скудеет даже оргазм, – глумливо произнес я.

– Я на это не жалуюсь, – одернул он меня. – Ты неисправим.

– Мы оба, – поправил я. – Кстати, – тот, кого можно исправить, вообще не имеет своего собственного лица.

– Да не о сексе я, о чувствах…

– О господи! – вздохнул я. – Знаешь, кого ты мне сейчас напоминаешь?

– Придумал очередную гадость? – спросил он.

– Почему же? Вспомнил о правде, которую все мы предпочитаем иногда не видеть.

– О какой правде ты там бормочешь, иезуит?

– Тому, кто ищет на барахолке оригинал, а не дешевую копию, обеспечено занятие на всю жизнь. Это вроде поиска социальной справедливости.

Почему даже близкие люди обязательно должны друг друга подначивать? Неужели это связано с нашей потребностью заявлять о себе: посмотрите, как я умен, как тонок, ироничен?! А может, с тем, что нам стыдно признаваться в своих сомнениях? В собственной слепоте или в глупости, наконец?

За почти четыре десятилетия нашей дружбы Руди стал для меня даже не другом, а чем-то вроде существующей отдельно, но моей собственной половины. Мы ведь не только понимали друг друга даже не с полуслова – с полужеста, но и думали и чувствовали в одном ключе. При всей своей непохожести не контрастировали один с другим, а дополняли. Не подавляли, а давали возможность куда лучше разобраться в самом себе. Иногда я думаю, что, не будь мы рядом, мы бы оба гляделись куда более серо и невыразительно. И хотя старше я его всего на полтора месяца, он иногда напоминал мне рано повзрослевшего ребенка. Таким, с неизгладимой печатью детскости, он и останется для меня до конца своих дней.

В нашу жестокую и несентиментальную эпоху Руди занесло случайно. Изнеженный южанин по духу, он оказался в суровой Антарктике чувств. Таким людям чаще всего тяжело, просто невыносимо приспособиться к жизни. Они слишком доверчивы и бескорыстны. Ищут и не находят. Ждут и не могут дождаться. Ступают босыми ногами по льду равнодушия и думают, что жжет их пламя непонимания. Грезят о тропиках любви, но замерзают от одиночества.

Порой я его искренне жалел. Порой – чуточку завидовал. Мне казалось – он способен видеть и слышать те краски и звуки, которые мне недоступны.

– Знаешь, – а ведь я тебя, порой, ревную…

– Ты о возрасте?

Я усмехнулся. Чувства выражать труднее, чем желания. В отличие от однозначного «хочу» они куда многозначней.

– Нет, Руди, – не о нем. О возможностях, которые перед тобой открылись.

– Тогда ты завидуешь не мне, – довольно быстро возразил он, – а Времени. Это оно делает с человеком все, что ему вздумается.

Я так и знал: он все поймет и переиначит по-своему.

– Руди, – сказал я, – время – лишь только дорога, путь. Мы, люди, двигаемся по ней, но в разные стороны. Все зависит от нас самих.

– Ты всегда был чересчур самонадеянным. Переубеждать его не имело никакого смысла. Это бы ни к чему не привело. Надо было возвратить его к знакомым ориентирам:

– А знаешь, ведь ты прав Лола действительно была похожа на женщину с ренуаровского полотна. Только такую надо было бы писать не маслом, а пастелью.

Он замолчал. Я задел старую, но все еще ноющую рану.

– Я не художник, – глухо откликнулся он. – У них глаз иначе устроен.

– Ты никогда не задумывался? Может, ты везде и повсюду инстинктивно ищешь именно ее?

Мне показалось, я услышал глухой, тоскливый вздох.

– Сравниваешь с ней. Представляешь, как бы она поступила в том или ином случае.

– Чарли! – В голосе его зазвучала задумчивая нежность. – Никто другой так не способен меня чувствовать, как ты.

Но я возвратился к тому, с чего начал:

– Да, но она ведь давно уже совсем не та, какой ты ее помнишь. Значит, охотишься ты за миражом…

Вместо того чтобы удержать его на весу, я заскользил вместе с ним к обрыву в пропасть. Мгновенно спохватившись, я взял себя в руки: ну нет, старик, тебе это не удастся! Сейчас ты разозлишься на меня так, что сразу придешь в себя. Поверь мне, уж я на это мастер.

– Скажи, – продолжил я. – Ты оставил ее из-за ее ребенка или потому, что не она о тебе, а ты о ней должен был заботиться?

Тут его прорвало:

– Да пошел ты! Я, по крайней мере, не превращаю нелегальных эмигранточек в одалисок и прислужниц. Сколько лет ты морочишь голову Селесте?

– Скоро десять, – покаялся я, чтобы он выдал мне индульгенцию.

– А ведь ей, кажется, уже тридцать шесть…

– Она меня уже наказала, – усмехнулся я.

– Ты шутишь! – оторопел он.

– Вроде нет. Все слишком взаправду и всерьез…

– Что случилось? – зазвучала в его голосе тревога.