Фрэнк Герберт - НИТОЧКА ПАМЯТИ Сборник фантастических произведений

• Название: НИТОЧКА ПАМЯТИ Сборник фантастических произведений
• Автор: Фрэнк Герберт
• Издательство: Фирма "СТЕФ"
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1993

Кит Лаумер, Лэрри Найвен, Фрэнк Герберт — весьма значительные имена в первом ряду блистательных американских литераторов-фантастов, известных всему миру. Художественная манера их письма, литературно-эстетические пристрастия и вкусы, круг тем и проблематика — все это, без сомнения, вызовет подлинный интерес у истинных знатоков и поклонников настоящей литературы в жанре фантастики.

И К.Лаумер, и Л.Найвен, и Ф.Герберт очень часто объединяют свои произведения в серии, где действуют проходные персонажи. Все эти авторы — обладатели самых престижных литературных премий Соединенных Штатов, таких как “Небьюла” (премия Ассоциации писателей-фантастов), “Хьюго” (премия читателей) и других.

Сборник предлагает читателям впервые переведенные на русский язык произведения названных мастеров — "Ниточка памяти", "Мир птаввов" и "Небесные творцы".

---

— Вы помните его? — спросил я, следя за выражением его лица.

Он медленно покачал головой и провел пальцем по рельефным кольцам на обложке.

— Этот рисунок… — произнес он. — Он означает…

— Говорите, Фостер, — подбодрил его я. — Означает что?

— Извините, не помню.

Я взял дневник в руки и сидел, уставившись на него. Но этой книжицы я, право, не видел. Я видел свое будущее. Поскольку Фостер не появился, полиция, естественно, посчитает, что он мертв. Я был с ним как раз накануне его исчезновения. Нетрудно понять, почему мною так интересуются. И мое собственное исчезновение подлило еще масла в огонь. Скоро мои портреты будут красоваться на почтах по всей стране. И даже если меня сразу не поймают, обвинение в убийстве останется висеть надо мной.

Не поможет и добровольная явка в полицию. Когда я расскажу им всю историю, они мне не поверят и будут правы. Я сам в нее не очень верил, хотя и принял непосредственное участие. А может, мне просто показалось, что Фостер выглядит моложе? В конце концов, после крепкого ночного сна…

Я взглянул на Фостера и чуть было не застонал снова. Ему с трудом можно было дать даже двадцать лет. Он выглядел скорее на восемнадцать. Я готов был поклясться, что он еще ни разу в жизни не брился.

— Фостер, — сказал я. — Все должно быть в дневнике: кто вы, откуда,. Это — единственная надежда, которая у меня осталась.

— Тогда я предлагаю его почитать, — ответил он.

— Отличная идея, — воскликнул я. — И как она раньше не пришла мне в голову?

Я быстро пролистал дневник, нашел ту часть, которая была написана по-английски, и на час углубился в чтение. Начиная с записи, датированной 19 января 1710 года, автор через каждые несколько месяцев заносил в него несколько строк. По всей видимости, он был кем-то вроде пионера в Виргинской колонии. Он жаловался на цены, на индейцев, на невежество других поселенцев и время от времени упоминал "Врага". Он часто и подолгу путешествовал и, вернувшись домой, принимался жаловаться еще и на свои поездки.

— Интересная вещь, Фостер, — заметил я. — Это все писалось в течение двух столетий, однако почерк остается неизменным. Несколько странно, не правда ли?

— А разве почерк человека должен изменяться? — спросил Фостер.

— Ну, к концу записей он должен был стать не таким твердым, согласны?

— Почему?

— Сейчас я вам объясню, Фостер, — сказал я. — Большинство людей не живет так долго. Сто лет — уже много, не говоря о двухстах.

— В таком случае этот мир, вероятно, очень жесток, — заметил Фостер.

— Бросьте, — сказал я. — Вы говорите так, как будто прилетели с другой планеты. Кстати, вы не разучились писать?

Фостер задумчиво посмотрел на меня:

— Нет.

Я вручил ему дневник и ручку:

— Попробуйте.

Фостер открыл дневник на чистой странице, написал несколько слов и вернул его мне.

— "Всегда и всегда и всегда", — прочел я и посмотрел на него. — Что это значит?

Затем еще раз взглянул на эти слова, потом быстро нашел страницы, где было написано по-английски. Хоть я и не графолог, но это сразу бросилось мне в глаза: дневник был написан рукой Фостера.

— Ничего не понимаю, — повторил я, наверное, в сороковой раз. Фостер сочувственно кивал головой в знак согласия.

— И зачем вам нужно было самому выводить все эти крючки, а потом тратить массу времени и денег, чтобы попытаться их расшифровать? Вы ведь говорили, что над этим работали эксперты, и даже они не смогли ничего прочитать. Но вы же знали, — продолжал я, — что это написано вашей рукой, вы же можете узнать свой почерк. Хотя, с другой стороны, я забыл, что вы до этого уже раз теряли память. И вы, видимо, подумали, что вы в этом дневнике написали, возможно, что-нибудь о себе…

Я вздохнул, откинулся на спинку сидения и бросил дневник Фостеру.

— Возьмите, почитайте немного, — сказал я. — Я занят спором с самим собой и не могу понять, кто кого побеждает.

Фостер внимательно осмотрел дневник.

— Странно, — произнес он.

— Что странного?

— Дневник сделан из хаффа. Это прочный материал, однако на нем видны повреждения.

Я замер в ожидании продолжения.

— Вот, на задней обложке, — сказал Фостер. — Здесь поцарапано. Но, поскольку это хафф, царапина настоящей быть не может. Она, должно быть, сделана специально.

Я схватил дневник и рассмотрел на задней обложке едва заметную черту, как будто царапнули чем-то острым. Я вспомнил, насколько безуспешными были мои эксперименты с ножом. Итак, эта черта была нанесена специально, а затем замаскирована под случайную царапину. Видимо, она имела определенное предназначение.

— Откуда вы узнали из какого материала сделан дневник? — спросил я.

Фостер выглядел удивленным.

— Оттуда же, откуда знаю, что окно — из стекла, — ответил он. — Просто знаю.

— Кстати о стекле, — сказал я. — Подождите, вот раздобуду микроскоп, и тогда, может быть, мы получим ответы на некоторые вопросы.

ГЛАВА IV

Двухсотфунтовая сеньорита с большой бородавкой на верхней губе поставила рядом с двумя выщербленными чашками кофейник с черным кубинским кофе и кувшинчик подсоленного молока, бросила на меня игривый взгляд, который будь она лет на тридцать моложе, мог бы еще меня взволновать, и утиной походкой вернулась в кухню. Я налил кофе в чашку, отпил залпом сразу половину, и меня тут же передернуло. На улице у кафе гитара жалобно наигрывала "Эстрелиту".

— Ну что ж, Фостер, — произнес я. — Вот, что я получил. Первая часть дневника исписана какими-то крючками, прочесть ее я не смог. А вот средняя часть, та, которая закодирована обычными буквами, — на самом деле зашифрованный английский текст, что-то вроде резюме того, что произошло.

Я взял со стола листы бумаги с результатами дешифровки, которую я сделал с помощью ключа, микрогравированного когда-то в искусственной царапине на задней обложке дневника, и принялся читать:

"Впервые мне стало страшно. Моя попытка построить коммуникатор навлекла на меня Охотников. Я соорудил щит — какой только смог придумать — и занялся поисками их логова.

Я нашел его: оно оказалось в месте, с давних пор мне знакомом. Это была не постройка, это была шахта, сооруженная людьми Двух Миров. Я хотел проникнуть в нее, но она кишела Охотниками. Я сразился с ними и множество истребил, но в конечном счете вынужден был отступить. Я достиг западного побережья и нанял там смелых моряков, старую посудину и отправился в путь.

49 дней спустя мы достигли берегов этой дикой страны. Здесь жили люди первобытных времен. Я сражался с ними, пока они не познали страх. Тогда я поселился среди них и стал жить в мире. И Охотники не нашли места моего обитания. Возможно, здесь моя хроника закончится, тем не менее я сделаю все, что в моих силах.

Вероятно, в скором времени меня настигнет Переход. Я должен подготовиться к появлению незнакомца, который придет вослед мне. Все, что ему надлежит знать, записано на этих страницах. И я говорю ему:

Запасись терпением, ибо время этого племени сочтено. Не пытайся вновь достичь Восточного континента, жди, и скоро северные мореплаватели в большом числе начнут прибывать в эти дикие земли. Найди среди них самых искусных мастеров по металлу и изготовь с их помощью щит. И только потом возвращайся к Логову Охотников. По моим вычислениям, оно находится на равнине в 50/10000 частях окружности этой (?) к западу от Большого Мелового Плато и в 1470 частях к северу от средней линии и ясно помечено знаком Двух Миров, сложенным из камней".

Я посмотрел на сидящего напротив меня Фостера:

— Далее идут регулярные отчеты о его делах с местными жителями, которых он спешно пытался приобщить к цивилизации. Он считался у них богом. Он научил их строить дороги, обрабатывать камень, познакомил с математикой и так далее. Он создавал все возможные условия, чтобы незнакомец, который должен был прийти после него, знал что к чему и мог продолжить его дело.

Глаза Фостера были прикованы к моему лицу:

— А что представляет собой Переход, о котором он говорит?

— Этого нигде не сказано. Я предполагаю, что он имеет в виду смерть, — ответил я. — И откуда должен появиться этот незнакомец, тоже неизвестно.

— Послушайте меня, Лиджен, — произнес Фостер. В его глазах мелькнуло уже знакомое выражение беспокойства. — Кажется, я догадываюсь, что это за Переход. По-моему, он знал, что все забудет…

— У вас же амнезия, дружище, — прервал я его.

— …и незнакомец — это… он сам. Человек, лишенный памяти.

Нахмурившись я посмотрел на Фостера:

— Да, может быть. Продолжайте.

— Поэтому он и пишет, что все, что необходимо знать этому незнакомцу, находится там же, в дневнике.

— Но только не в той его части, которую я расшифровал, — заметил я. — Там он описывает, как продвигается строительство дороги, сколько золота намыто из новой шахты, но ни слова о том, кто такие Охотники или что происходило до того, как он впервые с ними столкнулся.