ДЖО ХОЛДЕМАН - Посвящается Белой Горе

• Название: Посвящается Белой Горе
• Автор: ДЖО ХОЛДЕМАН
• Жанр: Научная Фантастика

---

- Может, и неплохо, что мы встретились не как наставник и ученица, - сказал я. - Про ту первую технику, что ты упомянула, я не знал.

- Это не техника. - Она, похоже, задумалась, что-то вспоминая. - Дело в другом. Я готова была гранит грызть, лишь бы понять, как у тебя получается то, что ты делаешь. - Она сложила руки на груди. Посыпался песок. - В десять лет родители взяли меня посмотреть на Скалу Гауди.

Работа то была ранняя, но до сих пор меня радовавшая. Городской совет Треслинга - процветающего морского порта - нанял меня «что-нибудь сделать» с бесполезным крутобоким островком посреди гавани. Я его слегка подплавил в знак почтения к одному земному художнику.

- Только… ты извини… Ну, по-моему, на нее трудно смотреть. Она чужая, бесцеремонная.

- Не стоит извиняться за свое мнение. Конечно, Скала была чужой - она ведь должна была напоминать Испанию! А что бы ты сделала?

Она встала, подошла туда, где раньше было окно, и облокотилась на подоконник.

- Не знаю. Я ведь совсем не знакома с твоими инструментами. - Она поцарапала камень куском бетона. - Забавно: земля, вода, огонь и воздух. Ты - земля и огонь, а я - два остальных.

Вообще-то водой я тоже пользовался. Скала Гауди окружена морем. Но наблюдение было интересное.

- Чем ты занимаешься? В смысле - на что живешь? Это связано с водой и воздухом?

- Нет. Хотя, конечно, все в мире так или иначе связано друг с другом…

На Селедении нет профессиональных художников. Там все вовлечены в какой-либо вид искусства или музыки, это часть их «целостности», но того, кто ничего больше не делает, сочтут паразитом. Мне бы там не понравилось.

Она развернулась ко мне:

- Я работаю в Нортпортском центре умственного здоровья. Специализируюсь по когнитивной науке - сочетанию исследований и… как это сказать? Джатурнари. «Эмпатическая терапия», наверное.

- По-нашему это называется йадр-ни, - кивнул я. - Так ты подключаешься к умственно больным?

- Разделяю их эмоциональное состояние. Иногда потом бывает полезно с ними поговорить, но не часто.

- На Петросе такого не делают, - почему-то заметил я.

- Ты хочешь сказать - не делают легально.

- Говорят, если бы это помогало, его бы разрешили.

- «Говорят»… А ты сам как считаешь? Только честно.

- Я только и знаю, чему в школе научился. Попытки были, но провалились с треском. Пострадали и врачи, и пациенты.

- С тех пор прошло больше ста лет. За это время наука ушла далеко вперед.

Лучше на нее не давить, решил я. Факты состоят в том, что химиотерапия весьма эффективна, к тому же это и есть наука - в отличие от йадр-ни. Кое в чем Селедения удивительно отсталая планета.

Я тоже подошел к окну:

- Ты уже присмотрела место? Она пожала плечами:

- Пусть другие решают. Думаю, у меня получится работать где угодно. Вода, воздух и свет есть везде. И вот это тоже. - Она ковырнула землю пальцем ноги. - У них это называется «следами гибели». Осталось от живых существ.

- Ну, оно-то, наверное, все же не повсеместно лежит. Вдруг нас засунут туда, где была пустыня.

- Могут. Но там тоже окажется вода и воздух - их собираются гарантировать.

- А камень, кажется, нет.

- Не знаю. Что ты будешь делать, если для парка выберут пустыню, где только песок?

- Возьму с собой маленькие камушки.

Я произнес эту фразу на своем родном языке. Одним из значений идиомы была смелость.

Она хотела было ответить, но тут вдруг стало темно. Мы выскочили наружу. С берега быстро надвигалась черная полоса туч.

Белая Гора покачала головой:

- Нам надо в убежище. И поскорее.

Мы побежали к входу в город-купол. У камня, где я впервые увидел ее, стояло невысокое бетонное строение. Пока мы добрались дотуда, теплый ветерок превратился в порывы урагана, несшие кислый пар. По земле застучали капли горячего дождя. Стальная дверь открылась автоматически и тотчас Захлопнулась за нашими спинами.

- Я вчера так попалась, - тяжело дыша, сказала Белая Гора. - Даже под крышей плохо. Воняет.

Мы были в пустом холле с защитными ставнями на окнах. Оттуда прошли (она первая) в просторную комнату с простыми столами и стульями и поднялись по винтовой лестнице в наблюдательный «пузырь».

- Жаль, отсюда моря не видно, - сказала она.

Зрелище и без того было грандиозное. Струи воды колотили по голой выжженной земле, а небо каждые несколько секунд раскалывала молния. Рубашку, которую я оставил снаружи, унесло вмиг.

- Другой-то у тебя нет. Придется ходить голышом, как маленькому.

- Грязный получится ребенок. Какой удар по репутации.

- Пойдем. - Она потянула меня за руку. - В конце концов, вода - моя специальность.

•••

Огромная теплая ванна оказалась вдвойне приятна благодаря возможности наблюдать, как снаружи бушует буря. Я не привык купаться вместе с кем-то - даже с собственной женой, с которой провел пятьдесят лет в браке, - но после того как мы голые гуляли по чужой планете и плавали в этой грязной луже, которая тут вместо моря, не чувствовал неудобства. Надеюсь, Белая Гора не стала мочиться в воду. (Скажи я ей об этом, она, вероятно, тут же напустила бы ученый вид и ответила, что моча здорового человека стерильна. Я и сам об этом знаю. Но всему свое время и место.)

На Селедении холостые мужчина и женщина в подобной ситуации скорее всего занялись бы сексом, даже будь они лишь случайными знакомыми, а не коллегами по художественному цеху. Белой Горе хватило такта, чтобы не предпринимать никаких подобных попыток, а может - так я тогда думал - ее не слишком прельщали мои мускулы. В душе перед ванной она предложила потереть мне лопатки, но и только. Я помог ей смыть со спины краску. Спина была красивая - с глубокими ямочками над поясницей, талия тонкая. При других обстоятельствах я бы взял инициативу на себя. Но не стоит обращаться к женщине с предложением, отказ от которого заставит обоих чувствовать себя неловко.

Из разговоров, пока мы купались, я узнал, что на ее планете бывают люди, которые, разбогатев достаточно, чтобы уйти на пенсию, занимаются только своим искусством. Но их считают эксцентриками, даже изгоями-эгоистами. Белая Гора ожидала, что в конкурсе победит один из них, и даже не стала подавать заявку. Судья-землянин увидел одну из ее инсталляций и сам связался с автором.

Рассказывала она и о своей практической работе, связанной с лечением расстройств личности и когнитивных дефектов. При этом ее голос звучал чуть напряженно. Подключаться к поврежденным рассудкам, часами делить их боль или пустоту… Мне думалось, что мы недостаточно знакомы, чтобы говорить о том, что было мне больше всего интересно, вызывало какой-то онтологический зуд: как чувствуешь себя, когда становишься другим человеком, много ли от него остается в тебе? Если часто этим заниматься, то как потом судить, что в тебе - изначальный ты?

А ей ведь порой приходилось подключаться сразу к нескольким людям - существовала теория, будто пациенты с одинаковыми проблемами могут помогать друг другу. Они толпились у нее в голове, как в приемной, а Белая Гора не вмешивалась, лишь наблюдала, чтобы потом проанализировать, как больные общались друг с другом.

Был у нее и такой шокирующий опыт: как-то раз она по всепланетной сети подключилась одновременно больше чем к сотне человек с заторможенными когнитивными способностями. Это было похоже на безболезненную смерть. Она будто увяла и погасла. Потом - ожила, резко, как от удара хлыстом.

Она была мертва около десяти часов. Семь из них - на связи. Три понадобилось техникам, чтобы вывести ее из глубокой кататонии. Еще немного, и она погибла бы навсегда.

Следов от этого не осталось, но больше эксперимент не повторяли.

Дело того стоило, сказала Белая Гора, - пациенты познали радость. Для них это было, как для нормального человека обрести на полдня сверхъестественные силы, настолько превосходящие всё, ему ведомое, что рассказать он никогда не сумеет, но и забыть не сможет.

Когда мы выбрались из ванны, она показала мне гардеробную - сотни белых халатов, отличающихся только размером. Мы оделись, вскипятили чаю и сели наверху смотреть на грозу. Казалось, что на обитаемых планетах такого быть не может. Молнии так участились, что гром не смолкал. Повсюду - бешеный танец изломов. Дождь почему-то смерзся в булыжники. Домовой компьютер сказал, что это называется granizo, а по-английски - град. Он падал так быстро, что не успевал таять, и громоздился кучами, которые из серебряных делались полупрозрачными.

Глядя на эту дикость, Белая Гора произнесла слова, показавшиеся мне необычно скромными для нее:

- Какое оно все большое и страшное… Чувствую себя совсем крохотной. Люди жили тут веками, а теперь хотят, чтобы мы им все это объяснили?

Мне ли ей напоминать, что говорили в комитете: земное искусство стилизовалось, в нем не осталось ничего, кроме печального конформизма.