Ольга Чехова - Мои часы идут иначе

• Название: Мои часы идут иначе
• Автор: Ольга Чехова
• Жанр: История

---

Марсель растерян. Он пытается выбраться из простыни, и так неудачно, что падает на пол и несколько секунд лежит без сознания.

Мы отвозим его в ближайшую клинику.

Врач успокаивает меня: сотрясения мозга и серьезных повреждений внутренних органов нет, скорее, это шок вследствие сильного нервного и душевного напряжения.

Я прошу Марселя ответить, так ли это. Но он качает головой и настаивает, чтобы мы продолжали праздновать. Если мы дадим ему немного времени, он тоже освоится с нашими суровыми "немецко-русскими нравами".

- Ну, иди же к своим сиротам, - улыбается он.

Я вздыхаю. В конце концов, и врачи иногда ошибаются. Марсель кажется таким непринужденным... Разве так выглядят те, кто находится в кризисе? Я целую его:

- До утра...

Итак мы, "сироты", продолжаем веселиться - вплоть до утра. Во главе "арьергарда" в десять утра я снова у Марселя в клинике.

И - пугаюсь.

Друзья тотчас всё понимают и оставляют меня с ним наедине. В отличие от вчерашнего Марсель напряжен, нервозен, погружен в себя. Врач не ошибся.

Я еще раз прошу Марселя сказать мне, что его угнетает. Он говорит с трудом, отрывисто.

За несколько недель до нашей свадьбы Марсель понес серьезные финансовые убытки. Нервы его были настолько расшатаны, что он был вынужден отправиться в санаторий. Ко дню свадьбы Марсель еще не совсем выздоровел.

- Почему ты ничего не рассказал мне...

- Я люблю тебя, - перебил он меня.

- Да, но почему сразу после этого, Марсель...

- Начинать наш брак с рассказа о санатории?..

Я смущенно смолкаю.

- А вот к немецко-русскому празднику я все же оказался не готов, - горько усмехается он.

Вскоре возвращается в Брюссель.

- Я должен сам разобраться с собой, - говорит он на прощание.

На следующий день я возобновляю съемки. Фильм имеет символическое название "Любовь выбирает странные пути".

После завершения фильма еду к Марселю в Брюссель. Мы договорились, что я буду курсировать между съемками в Берлине и нашей частной жизнью в Брюсселе.

Между тем я получаю театральное предложение, которое меня очень привлекает, - играть в "Чернобурой лисице", венгерском водевиле. В Вене в этой бенефисной роли блистала Леопольдина Константин. Моим партнером будет Карл Шёнбёк. Фильмом "Девушка Ирен", в котором Шёнбёк выступил партнером Лил Даговер, он завоевал бешеный успех. В спектакле "Чернобурая лисица" в Берлине он добивается признания и как театральный актер.

За две недели до начала репетиций я на машине еду в Брюссель.

Меня ожидает огромный и со вкусом обставленный дом. На секунду в памяти всплывает полутемная, тесная трехкомнатная московская квартира времен моего первого брака.

Здесь, по счастью, все иначе.

И Марселя по сравнению с днем нашей свадьбы в Берлине словно подменили. Он, как и в Вене во время нашего ужина в "Захер", очарователен, гостеприимен, умен.

Мы переживаем чудесные дни. Только через неделю я решаюсь сказать ему, что уже подписала новый театральный контракт. Он оказывается на удивление чутким, просит рассказать меня о роли, заранее радуется тому, что будет приезжать на выходные ко мне в Берлин, и с гордостью представляет своим друзьям: "C'est ma femme - madame Tschechowa"*.

Время до моего отъезда пролетело как праздник.

"Чернобурая лисица" идет с огромным успехом, и полуторамесячный контракт продлен еще на месяц... Марсель часто бывает в Берлине. Он неизменен: любит свою "фанатичную жену", читает всю критическую прессу и не упускает возможности очаровывать меня в наши краткие совместные часы...

В Брюссель я возвращаюсь только после того, как спектакль "Чернобурая лисица" сходит с репертуара. Между тем прошло почти полгода. Марсель и я договорились, что каждый использует счет другого, когда он гостит у него. Таким образом мы уходим от строгих ограничений в обмене валюты. Мне, например, разрешается брать за границу лишь десять марок.

В день моего приезда Марсель дает званый ужин. Перед этим мне хочется сходить к парикмахеру. Моих десяти марок для этого недостаточно, и я прошу Марселя дать мне денег или еще лучше чек, чтобы я, как мы договаривались, во время моего пребывания могла пользоваться его счетом.

Он бросает на меня странно напряженный взгляд:

- Зачем тебе деньги?

Вопрос выводит меня из себя - сама его постановка: разве я должна давать объяснения? Давать отчет? Он что, не доверяет мне? Как это возможно?..

- Прежде всего на парикмахерскую, - озадаченно говорю я.

- Разве ты не обменяла свои десять марок?

- Но их же не хватит.

- Для дешевой парикмахерской вполне достаточно...

Я растерянно молчу.

Семеня, входит дочка Марселя от первого брака, очаровательная маленькая девочка. Она хочет, чтобы папочка подарил ей новую куклу.

Марсель выписывает банковский чек, вызывает колокольчиком экономку, вручает ей чек и велит немедленно купить малышке самую красивую куклу в Брюсселе... Цена - это он подчеркивает особо - "цена не играет роли".

Вечером мы с Марселем принимаем гостей.

Каждому новому гостю он повторяет то, что уже несколько недель радостно и гордо провозглашает своим друзьям: "C'est ma femme - madame Tschechowa".

Но теперь в его голосе нет прежней радости - скорее слышится странное напряжение, которое чувствовалось днем, когда он спросил меня: "А зачем тебе деньги?..."

И тем не менее я невозмутимо улыбаюсь гостям.

Холодные закуски поражают воображение. Нет недостатка ни в чем, чего бы ни пожелал привередливый гурман.

Около полуночи общество расходится, остаются лишь два-три друга Марселя, и он предлагает, чтобы мы отправились в бар.

Когда мы приходим туда, выясняется, что Марсель и его друзья здесь хорошо известны. "Почему бы и нет?" - думаю я. Но вскоре я понимаю, что мы не просто в баре, а в "заведении". Мой муж и его друзья флиртуют со смазливыми девицами, словно меня нет. Марсель обещает Лу, особенно породистой красавице, навестить ее на следующей неделе.

На следующей неделе я должна сниматься в Берлине...

Я прошу Марселя, чтобы он отвез меня домой. Его друзья еще остаются.

Я спрашиваю Марселя, почему он меня унижает.

Он усмехается:

- Ты же моя жена...

Марсель уже больше не улыбается. Взгляд его беспокоен, в глазах внезапно вспыхивает болезненный блеск. Мне приходят на память слова берлинского врача: "...чрезмерное нервное и духовное перенапряжение"...

- Я ожидаю от моей жены, - говорит Марсель, - что она будет всегда рядом. Мне нужна она. Мне нужна и физическая близость, постоянно, каждый день и каждую ночь. Если моя собственная жена избегает меня, я иду к другим женщинам... я вынужден это делать, понимаешь ли ты меня, я вынужден...

Я обескураженно молчу. Потом тихо спрашиваю:

- Когда же я избегала тебя?..

- Тебя не бывает неделями, часто месяцами.

- Ты же знал, что я не откажусь от своей работы. Ты был с этим согласен.

- Я надеялся, что однажды ты меня полюбишь больше, чем свою работу. И я был твердо уверен, что ты покинешь эту ужасную страну...

- Я не брошу свою профессию, - говорю я упрямо и еще раз твердо подчеркиваю это, хотя знаю, что Марсель не переносит подобного своеволия.

Он пожимает плечами:

- Если это делает тебя счастливой...

Мы еще несколько раз видимся в Берлине и Брюсселе. После каждого расставания я надеюсь, что мы встретимся другими, что месяцы разлуки сделают нас внутренне ближе. Но я заблуждаюсь. Марселю нужна постоянная физическая близость...

Во время моего последнего пребывания в Брюсселе я узнаю от эмигрантов, что в Германии существуют концентрационные лагеря; они описывают по-дробности, рассказывают о терроре СС. До сих пор я не верила этим слухам, но то, что сейчас мне рассказывают эмигранты, не вызывает сомнений.

Мне на память приходят слова Марселя: "...ты покинешь эту ужасную страну"...

Я вспоминаю банкира Штерна, который однажды спас меня из, казалось бы, безвыходного положения, и еду к нему в Лейпциг. Он действительно в ближайшее время ожидает самого худшего. Тогда я безотлагательно спешу к Герингу.

- И что вам дался этот Штерн? - спрашивает он меня скептически, предостерегающе.

Я рассказываю ему всю историю и, к удивлению, встречаю понимание. Что стоит для людей, которые упрятывают в лагеря тысячи невинных, вдруг сжалиться над одним-единственным из них? Означает ли это, что в каком-то уголке их сознания все-таки живет ощущение вины и они стараются отделаться одним добрым делом?

Как бы там ни было, господин Штерн беспрепятственно выезжает за границу. До его смерти в пятидесятые годы мы ведем с ним оживленную переписку, движимые взаимной благодарностью.

Очень скоро я убеждаюсь в существовании лагерей самым удручающим образом: Геббельс советует мне предупредить Вернера Финка. Он самый известный в Германии артист кабаре, но это, по словам Геббельса, не спасет его от "печальных последствий", если он будет продолжать "высмеивать Третий рейх". У гестапо нет чувства юмора, "не важно, как бы остроумно это ни было преподнесено". Финку следовало бы, несомненно, понимать это.