Том Шарп - Дальний умысел

• Название: Дальний умысел
• Автор: Том Шарп
• Жанр: Современная проза

Роман о литературе — эка невидаль! Роман о массовой литературе — делов-то! Роман о мирном и даже очень счастливом сожительстве непотребного чтива с наисерьезнейшей, наиморальнейшей Литературой с большой буквы — тоже, пожалуй, известное дело, где-то слыхали и чуть ли не читали. Ничем нас не прельстишь, все знаем заранее, еще получше, чем задним числом.

Итак, роман о литературе: о неисповедимом пути книги — от окончания творческого процесса до читателя, о том пути, который всякое общество со времен Гуттенберга обеспечивает и обставляет по-своему. Литература — явление социальное, а стало быть, и является читателям по законам и обычаям такого-то общества. Все вроде бы нормально, а между тем, если приглядеться, все нелепо, дико, несообразно — не то смешно, не то чудовищно…

---

— Это еще вопрос, Хатч, сумеет ли он его дописать. Будешь так с ним обращаться — обмишуришься почище, чем твои собратья со Скоттом Фитцджеральдом. Он очень ранимый и…

— Ладно, слышали уже от Бэби. Робкий, ранимый, как же! Что-то он пишет без особой робости: похоже, шкура у него толще, чем у носорога.

— Да ты же не читал, что он пишет, — сказала Соня.

— Мне и незачем читать. Макморди — тот читал и говорит, что чуть не стравил. А чтобы Макморди стравил…

Они смачно бранились до самого обеда, наращивая и сравнивая ставки в том торгашеском покере, который был их обоюдным призванием.

Хатчмейер, конечно, не раскошелился, а Соня на это ничуть не рассчитывала. Она просто отвлекала его внимание от Пипера.

* * *

Зато вниманием Бэби Пипер обделен не был. После завтрака они прогулялись по берегу до павильона, и она утвердилась во мнении, что наконец-то напала на гениального писателя. Пипер не смолкая говорил о литературе, и по большей части столь невразумительно, что Бэби была потрясена до глубины души и ощутила прикосновенность к заветным таинствам культуры. Пипер вынес иные впечатления: он радовался, что у него такая внимательная, увлеченная слушательница, и одновременно недоумевал, как эта понимающая женщина может не видеть всей омерзительности якобы написанной им книги. Он поднялся к себе и хотел было извлечь дневник, когда вошла Соня.

— Надеюсь, ты не сболтнул лишнего, — сказала она. — Эта Бэби — просто упырь.

— Упырь? — удивился Пипер. — Она глубоко чувствующая…

— Упыриха в парчовых штанах. И чем же вы занимались все утро?

— Пошли погулять, и она говорила мне, как важно беречь себя.

— Да уж, с первого взгляда видно, что себя она бережет пуще всего на свете. Одно лицо чего стоит.

— Она говорит, что все дело в том, чтобы правильно питаться, — сказал Пипер.

— И стряхивать пыль с ушей, — сказала Соня. — В следующий раз, как она улыбнется, посмотри на ее затылок.

— На затылок? Зачем это?

— А увидишь, как натянута кожа. Если эта женщина засмеется, с нее скальп слезет.

— Ну, во всяком случае она гораздо приятнее Хатчмейера, — заключил Пипер, не забывший, как его честили прошлой ночью.

— Хатч — это моя забота, — сказала Соня, — тут все просто. Пока что он у меня в руках, а ты вот как бы не напортил, если будешь строить глазки его жене и разглагольствовать о литературе.

— Не строил я никаких глазок миссис Хатчмейер, — возмутился Пипер. — Мне бы это никогда в голову не пришло.

— Зато ей пришло, и она тебе строила, — сказала Соня. — И вот еще что: не снимай-ка ты тюрбана. Тебе идет.

— Может и идет, но мне очень неудобно.

— Будет куда неудобнее, если Хатч заметит, что никакой тарелкой тебя не задело, — сказала Соня.

Они спустились к обеду, который прошел гораздо легче завтрака, потому что Хатчмейеру позвонили из Голливуда, и он явился, лишь когда они уже пили кофе, явился и с подозрением поглядел на Пипера.

— О такой книге «Гарольд и Мод» — слышали? — спросил он.

— Нет, — сказал Пипер.

— А в чем дело? — вмешалась Соня.

— А дело в том, — ответил Хатчмейер, зловеще взглянув на нее, — что есть, к вашему сведению, такая книга «Гарольд и Мод», где ему восемнадцать, а ей восемьдесят, и эту книгу, между прочим, уже экранизировали. Вот в чем дело. И хотел бы я знать, как это никто не сказал мне, что я выкладываю денежки за роман, который написан без всякого Пипера и…

— Ты хочешь обвинить мистера Пипера в плагиате? — спросила Соня. — Если да, то учти…

— В плагиате? — взревел Хатчмейер. — Я вам дам — в плагиате! Я говорю — вся история содрана, а меня провели как последнего сопляка и подсунули…

Бэби прервала Хатчмейера, полиловевшего от ярости.

— Если ты собираешься стоять тут и оскорблять мистера Пипера, то я не намерена сидеть и слушать тебя. Пойдемте, мистер Пипер. Оставим этих двоих…

— Стой! — завопил Хатчмейер. — За свои два миллиона я желаю знать, что на это скажет мистер Пипер. Как он будет…

— Уверяю вас, что я не читал романа «Гарольд и Мод», — сказал Пипер, — и даже впервые слышу о нем.

— Могу за это поручиться, — поддержала Соня. — Да и разница огромная. Там вовсе не о том…

— Пойдемте, мистер Пипер, — повторила Бэби и повела его к дверям. Хатчмейер и Соня остались кричать друг на друга; Пипер шагом лунатика пересек гостиную и рухнул в кресло, бледный как смерть.

— Я знал, что это сорвется, — пробормотал он. Бэби недоуменно поглядела на него.

— Что сорвется, деточка? — спросила она. Пипер уныло потряс головой. — Вы же не списывали из этой книги?

— Нет, — сказал Пипер. — Я о ней даже впервые слышу.

— Ну, тогда и беспокоиться не о чем. Мисс Футл с ним сама все утрясет. Они друг другу под стать. А вы бы лучше пошли отдохнули.

Пипер скорбно побрел наверх вслед за нею. Бэби задумчиво отправилась к себе в спальню и включила всю свою интуицию. Она села на тахту, так и сяк обдумывая его слова: «Я знал, что это сорвется». Странно. Что сорвется? Одно было ясно: про «Гарольда и Мод» он слышал впервые. Тут его устами говорила сама искренность, а Бэби Хатчмейер наслушалась довольно фальшивых речей, чтоб распознавать искренние по первому звуку. Немного погодя она выглянула в коридор, подошла к двери Пипера и тихонько приотворила ее. Пипер сидел спиной к ней за столиком у окна. Возле его локтя стояла чернильница, перед ним была раскрыта большая книга в кожаном переплете: он писал. Бэби прониклась этим зрелищем, бесшумно прикрыла дверь и вернулась на свою водяную тахту. Она видела подлинного гения за работой. Современного Бальзака. Снизу все еще доносились раскаты голосов Хатчмейера и Сони Футл. Бэби откинулась на подушку и уставилась в пространство, исполненная ужасающего сознания собственной бесполезности. В комнате рядом одинокий писатель трудился, чтобы передать ей и миллионам ей подобных всю значительность своих мыслей и чувств, трудился над созданием мира, укрупненного его воображением, где возникали и плыли в будущее «красы творенья на радость людям». А внизу эти два торгаша вздорили, грызлись и волокли его труды на рынок. Она же бездействовала. Никчемное она существо, эгоистичное и жалкое. Она повернулась лицом к гравюре Тречикова и вскоре уснула.

Пробудившись через час, она услышала разговор в соседней комнате, глухой и невнятный. Говорили Соня и Пипер. Она прислушалась, но ничего не разобрала. Потом стукнула дверь, и удаляющиеся голоса зазвучали в коридоре. Бэби встала с тахты и прошла в ванную, а оттуда к Пиперу. Книга в кожаном переплете была оставлена на столе, из-за которого получасом позже Бэби встала другой женщиной. Она вернулась опять через ванную, заперла ее за собой и села перед зеркалом, лелея чудовищный замысел.

* * *

Замыслы Хатчмейера тоже были довольно чудовищны. После перебранки с Соней он отправился к себе в кабинет, чтобы вытрясти по телефону душу из Макморди за «Гарольда и Мод»; но день был субботний, и Макморди вместе со своей душой болтался неизвестно где. Хатчмейер даже позвонил ему домой — телефон не отвечал. Он бросил трубку, пыхтя от злости и пытаясь раскусить Пипера. Что-то с ним было неладно, а что — никак не ухватишь; не такой он автор, который сочиняет тухлую похабщину; чудной он, что ли, какой-то. У Хатчмейера зародились неясные подозрения. Сколько он перевидал писателей — ни один не был похож на Пипера, то есть ничуть. Все они как заведенные болтали о своих книгах. А этот Пипер… надо бы потолковать с ним с глазу на глаз, заправить его как следует — может, язык и развяжется. Но, выйдя из кабинета, он застал Пипера в женском окружении: Бэби, наново размалеванной, и Сони, которая тотчас сунула ему книгу.

— Что это такое? — отпрянул Хатчмейер.

— «Гарольд и Мод», — сказала Соня. — Мы с Питером купили ее для тебя в Белсуорте. Прочти — и сам увидишь…

— Он? Прочтет?!. — Бэби издала визгливый смешок.

— Заткнись, — сказал Хатчмейер. Он налил полный стакан виски и протянул его Пиперу. — Виски, Пипер?

— Спасибо, не надо, — сказал Пипер. — Сегодня нет настроения.

— В первый раз вижу писателя, который не пьет, — поразился Хатчмейер.

— В первый раз видишь настоящего писателя — и точка, — сказала Бэби. — Думаешь, Толстой пил?

— Отвяжись, — сказал Хатчмейер. — Откуда я знаю?

— У тебя там стоит прекрасная яхта, — попыталась сменить тему Соня. — Я и не знала, что ты яхтсмен, Хатч.

— Какой он яхтсмен? — фыркнула Бэби прежде, чем Хатчмейер успел заявить, что быстроходней его яхты ни за какие деньги не купишь и что он обставит на пари любого, кто скажет, будто это не так. — У него все показное. И дом, и соседи, и…

— Заткнись, — сказал Хатчмейер.

Пипер удалился в свой будуар записать еще несколько убийственных фраз о Хатчмейере. Когда он спустился к ужину, лицо Хатчмейера было багровее обычного и настроен он был сверхсклочно. Особенно взъярила его откровенность Бэби насчет их семейной жизни: она обсуждала с Соней, как женщина с женщиной, что это значит, когда пожилой муж вдруг ни с того ни с сего напяливает бандаж, и как это влияет на мужской климакс. Его обычное «заткнись» не сработало. Бэби отнюдь не заткнулась, а перешла к другим, еще более интимным подробностям, и когда Пипер вошел в гостиную, Хатчмейер как раз советовал ей пойти утопиться. Пипер же был вовсе не намерен мириться с хатчмейеровским хамством. За годы холостяцкой жизни и чтения великих романов он проникся почтением к Женщине и усвоил очень твердый взгляд на мужские обязанности в браке: совет жене пойти утопиться явно шел вразрез с этими обязанностями. К тому же откровенное торгашество Хатчмейера и его заявление, будто читателей только и надо подзуживать снизу, возмутили его еще с утра. Пипер, напротив, полагал, что надо стимулировать читательское восприятие и что подзуживание снизу восприятие никак не стимулирует. Он решил подчеркнуть это за обедом, и случай вскоре представился: Соня, опять же чтобы сменить тему, упомянула «Долину кукол». Хатчмейер, в надежде избежать дальнейших постыдных разоблачений, сказал, что это великая книга.