Елена Колина - Профессорская дочка

• Название: Профессорская дочка
• Автор: Елена Колина
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-17-04649S-1

Любимый сюжет на все времена – Золушка и принц. Современная Золушка – это питерская переводчица Маша, большое городское одиночество, врунья и болтушка. Не подумайте, что Маша питекантроп, ее возраст можно определить не только по костям, но и по паспорту, – ей тридцать семь лет. Современный принц – успешный продюсер, возможно, даже медиамагнат, к тому же он очень красив. Странная у них любовь – любовь-интрига, любовь-обман, любовь-перевертыш. Кто же на самом деле Золушка-переводчица – умелая соблазнительница или жалкая растрепа, владелица миллионной коллекции или нищая идеалистка, знаменитая писательница или дура несчастная? И кто принц-продюсер – хозяин жизни или закомплексованный неудачник?..

---

Кстати, писатели особенно хороши в этом смысле. Тургенев говорил, что не мог бы создать литературный образ, если бы не отталкивался всякий раз от живого человека.

К тому же Игорь никогда не узнает, что он – мумзик. Наоборот, он сможет гордо сказать в каком-нибудь интервью: «Это я навел знаменитую писательницу детективов Суворову-Гинзбург на мысль об этом бессовестном персонаже».

Примечание. Обдумать, что такое красавица по-мумзиковски. К примеру, у нее нос с изящной горбинкой, облако кудряшек… очки – это само собой…

Следующий день… или через один, или через два, не важно

…Пять долларов лист. В пересчете на шоколадно-вафельный торт – три целых четыре десятых шоколадно-вафельных тортов лист. Сколько можно продержаться без пяти долларов лист? А без шоколадных тортов?

…пользуйтесь кухонными рукавицами, когда ставите или вынимаете блюда из духовки; когда в процессе готовки используются жир или масло, внимательно следите за процессом приготовления… 

Ох, Вадим – на одну чашку кофе и две сигареты. В черном свитере и черных джинсах. Забыл у меня голубой шарф.

…так как сильно нагретый жир или масло могут внезапно воспламениться. Мари и Вадим ведут долгие беседы у камина. Сильно нагретый жир или масло могут внезапно воспламениться. Мари рассказывает Вадиму о себе, о своей семье. Сильно нагретый жир или масло могут внезапно воспламениться, как чувства Мари к Вадиму. В зимнем саду они тоже беседуют.

Мари кажется, что она нашла настоящего друга, что она больше не одинока… Вадим ее слушает… Он так слушает, что… а кто бы не влюбился в человека, которому интересно про тебя все?.. И Мари влюбляется в него за это.

***

Если честно, не за это. Она просто влюбилась с первого взгляда.

Приходится признать: умная одинокая Мари влюбляется в Вадима, которого считает человеком от мышей, с первого взгляда, как дура, как дикая старая дева, как блондинка. Она всегда влюбляется с первого взгляда – раз, как будто в ней что-то щелкнуло и замкнуло.

Злодей Игорь заказывает себе кольцо с заостренным бриллиантом – планирует вырезать холст из рамы как будто между прочим, одним мановением руки.

Ада (не Ада, а мумзик Ада, они же все мумзики) – верная, преданная экономка красавицы Мари – одобряет визиты Вадима. На нее, пожилого, умудренного жизнью мумзика, тоже действуют его мягкая улыбка, его сексуальное обаяние…

«Положись на меня, девочка, – говорит Ада, – я помогу тебе покорить сердце при помощи жюльена и профитролей!» Ада пользуется кухонными рукавицами, когда ставит и вынимает блюда из духовки, внимательно следит за процессом приготовления фуа-гра с лесными ягодами…

«Люби, дитя, – растроганно говорит Ада, пробуя фуа-гра. – Люби, пока не завяли розы на твоих щечках».

Примечание. Обдумать, что такое сексуальное обаяние по-мумзиковски. Не забыть, что читатели – дети. Может ли быть, что сексуально обаятельные мумзики носят черные джинсы? И черные свитера. Казалось бы, это пустяк, детектив Вадим мог быть одет в камзол и жабо, но нет: внимание к мелочам – одна из черт, присущих настоящим писателям.

Мари влюблена, а я нет, НЕ влюблена…

Я всегда влюбляюсь одинаково – мгновенно, как будто во мне что-то щелкнуло и замкнуло. Вот посмотрю на человека, и мне сразу же понятно – это мой человек. Правда, потом оказывается, что нет, не мой. Не говоря уж о том, что я тоже не его человек. Но все равно всегда щелкает. А тут – ничего, хоть и бывший секс-символ.

Кстати, мне вообще глупо влюбляться в секс-символ. Символы должны влюбляться друг в друга, а я же не являюсь символом красоты, или Олимпийских игр, или еще чего-нибудь.

Почему после визитов Вадима я всегда как сумасшедшая бросаюсь к «Варенью»?

Четверг, 19.20

Вадим

Я остановился на Фонтанке перед ее домом, сидел в машине и размышлял, как будто отрывал лепестки ромашки: зайти – не зайти? В принципе все уже готово, она мне больше не нужна. 

Вадим отказался от кофе, сказал, хочет еще раз взглянуть на картины.

– А наследники у Вас есть? – поинтересовался Вадим, рассматривая маленькую картинку над диваном, мою любимую – девочку с синим лицом на фоне оранжевого неба. – Какие-нибудь родственники? Или Вы совсем одна?

– У меня есть родственники в Русском музее, – сказала я. – Там два портрета моих предков, из рода Суворовых.

– И это все? – удовлетворенно засмеялся Вадим.

Думаю, это все. Хотя… Я никогда не спрашиваю на звонок в дверь: «Кто там?»… А вдруг там кто-то неожиданный? Наверное, я подсознательно надеюсь на вдруг-брата, или на вдруг-сестру, или на вдруг-наследство из Австралии…

– А это у Вас кто? Тоже кто-нибудь из Русского музея? – спросил Вадим про маленькую картинку, мою любимую, – девочку с синим лицом на фоне оранжевого неба.

– Нет, что Вы. Это папина работа. Папа говорит, что живопись и наука – это формы познания мира, он увлекся живописью не так давно, после семидесяти, и у него даже были выставки в Доме ученых.

– А это тоже Ваш папа рисовал? – Вадим кивнул на портрет над роялем.

– Ну-у… не совсем. Не обижайтесь, но это как раз «из Русского музея». Это Кустодиев.

– Не продаете? – быстро спросил Вадим. – Кустодиева не продаете? Пока не продавайте…

– Как это продаю? – удивилась я. – Кустодиева продаю? Это же мой прадедушка… Может быть, все-таки кофе?

– Кустодиев – Ваш прадедушка? – заинтересованно переспросил Вадим. Посмотрел на меня с уважением.

Мой прадедушка не Кустодиев, а портрет, то есть это портрет моего прадедушки. Он был губернатором Санкт-Петербурга.

Я молчала и думала: заметит ли он, если я уйду не попрощавшись?.. Не хочу с ним дружить. Скажу, что мне нужно на работу в круглосуточное кафе, да.

Вадим задумался, и разговор как-то стих. Неловко получилось – вдруг он подумает, что мне с ним скучно и поэтому я ухожу на работу?

– А хотите, обсудим тему «Русские художники начала века»? – предложила я. – Или, хотите, поговорим о мультфильмах или о чем хотите… А хотите, я покажу Вам папины книги и патенты на изобретения?

Вадим

Черт, черт, черт, абсолютно бессмысленный вечер! Она что, с ума сошла?! Зачем мне старые фотографии, зачем мне папашины книги, зачем мне патенты на изобретения?! Кстати, о фотографиях. И это о них она говорит – красивые, блестящие люди?! У профессора, ее отца, несоразмерно большая голова и хилое тело, как будто приспособлено к голове по ошибке. Длинное унылое лицо, нос, робкие печальные глаза. Профессор Плейшнер в старомодном пальто с длинным каракулевым воротником.

Мать, она говорила, красавица… Ну, не знаю… Слишком узкие детские плечи, упрямый подбородок, глаза в пол-лица – типичная «барыня из прежних». 

– Все, Маша, мне пора, спасибо, – сказал Вадим, как будто захлопнул блокнот.

Вадим встретился с Адой на лестнице – и вернулся. Ада – с кастрюлькой. В кастрюльке фрикадельки с рисом.

– Ада, мне нужна квартира на Фонтанке, между Летним садом и Михайловским. Вместо этой. – Вадим обвел глазами мою кухню.

– Так купите эту, – предложила Ада. – За помойку скидка пять процентов.

– А я?.. – удивилась я. – А меня куда?

– Тебя? Ты же говорила, у твоей матери был дом в Вильнюсе? – Адины глаза загорелись при упоминании недвижимости.

Я засмеялась:

– Но это же было до революции…

– Так надо отнять, – решительно сказала Ада. – Ты точный адрес знаешь? Какого х…ра они твоим домом пользуются?

Вообще-то в русском мате девять корневых слов, а Ада употребляет одно-два, может быть, три. Всего три, это ничего, это нормально… не буду ее больше поправлять.

Сказала Вадиму с Адой про корневые слова. Оба очень удивились: как, всего девять? И стали загибать пальцы и шептать про себя. Вадим насчитал пять, а Ада двенадцать.

Ада выпила три чашки чаю и засобиралась на работу.

– Да… забыла тебя спросить, – небрежно сказала она Вадиму. Оказывается, она с ним на ты. – Ты каким бизнесом занимаешься?

Ничего она не забыла, Ада уже спрашивала Вадима, чем он занимается. Он сказал Аде, что у него нефть, металл… ресурсы, одним словом. Но Ада очень недоверчивая.

– Да так, всем понемногу… – охотно ответил Вадим. – У меня сеть ресторанов быстрого питания, один на Невском, другой на Дворцовой.

Вадим ел одну фрикадельку за другой. Съел почти все. Половина свинины, половина говядины, поджаристая корочка.

Ада подмигивала и громко шептала: «Я тебе проложу хороший широкий путь к его сердцу».

Я представила дорогу, и через каждые сто метров фрикаделька, а в конце диван, на диване сидит сердце Вадима с фрикаделькой в руке и говорит: «Я твое»…

Ну и зачем мне постороннее сердце с фрикаделькой в руке? К тому же я тоже неравнодушна к фрикаделькам.

***

Ада незаметно выманила меня в прихожую – просто сказала: «Машка, выйди на два слова»…