Джеймс Уайт - Чрезвычайные происшествия

• Название: Чрезвычайные происшествия
• Автор: Джеймс Уайт
• Издательство: АСТ
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-014373-7

Джеймс Уайт (1928–1999) — один из известнейших английских писателей‑фантастов — был автором многих замечательных книг. Но именно цикл произведений о Космическом госпитале принес ему особую популярность во всем мире.

«Космический госпиталь» Джеймса Уайта — не просто один из знаменитейших сериалов за всю историю научной фантастики, не просто оригинальнейшая из «космических опер» нашего времени, но — истинное ЯВЛЕНИЕ В ЖАНРЕ!

Над невероятными похождениями бригады межгалактических врачей смеются уже несколько поколений любителей фантастики — в том числе и в нашей стране. Потому что «Космический госпиталь» — это ЕДИНСТВЕННАЯ фантастическая сага, в которой приключения и юмор переплетены настолько плотно, что отделить одно от другого практически НЕВОЗМОЖНО!..

---

Доктор Приликла принадлежал к физиологическому типу ГНЛО, то есть внешне напоминал очень крупную стрекозу с шестью лапками и двумя парами радужных крылышек. Отличительной особенностью его являлось наличие органа, способного очень тонко распознавать чужие эмоции. Только на Цинруссе, где атмосфера была очень плотной, а давление в восемь раз ниже земного, раса насекомых смогла дорасти до таких размеров, развить разум и построить развитую цивилизацию.

Но и в госпитале, и на борту «Ргабвара» Приликле грозила смертельная опасность в течение почти всего рабочего дня. Ему приходилось пользоваться устройством нивелирования гравитации везде за пределами собственной каюты, потому что от того давления, которое для большинства его коллег было нормальным, Приликлу могло мгновенно расплющить в лепешку. Разговаривая с кем‑либо, Приликла предусмотрительно держался на расстоянии, чтобы его никто случайно не задел рукой или щупальцем.

Конечно, никто бы намеренно не пожелал причинить вред этому крошечному существу — его все просто обожали. Эмпатическая способность цинрусскийца вынуждала его быть подчеркнуто учтивым и заботливым со всеми без исключения — так он старался окружить себя благоприятным эмоциональным излучением. Но конечно, окончательно обезопасить себя маленький эмпат не мог и потому очень страдал, чувствуя боль пациента и сопутствующие ей сильнейшие эмоции, а также непроизвольные эмоции коллег по работе.

– А вот тебе следовало бы поспать, Приликла, — заботливо проговорил Конвей. — Или Мерчисон и Нэйдрад излучают слишком громкие эмоции?

– Нет, друг Конвей, — смущенно отозвался эмпат. — Их эмоциональное излучение беспокоит меня не больше, чем излучение остальных существ на борту корабля. Я прилетел, чтобы посоветоваться с тобой.

– Отлично! — обрадовался Конвей. — У тебя появились какие‑то полезные мысли насчет лечения нашего…

– Я хотел бы посоветоваться насчет себя, — сказал Приликла, допустив жуткую невежливость (для цинрусскийца) тем, что прервал своего собеседника без предварительных извинений. Его тельце и лапки резко дрогнули от ответной реакции Конвея, затем он добавил: — Прошу тебя, друг мой, следи за своими чувствами.

Конвей постарался настроиться на клинический лад. Маленький цинрусскиец был его другом, коллегой, бесценным помощником практически все время с тех пор, как Конвея назначили Старшим врачом. Конвею стало не по себе. Приликла явился к нему, как к врачу. Следовало вести себя с ним как можно более сдержанно. Конвей постарался думать о Приликле, как о пациенте, только как о пациенте… и мало‑помалу эмпат успокоился и перестал дрожать.

– На что, — задал Конвей вопрос врачей всех времен и народов, — ты жалуешься?

– Не знаю, — ответил цинрусскиец. — Никогда прежде не испытывал ничего подобного. Такое состояние неизвестно среди представителей моего вида. Я смущен, друг Конвей, и напуган.

– Симптомы? — коротко поинтересовался Конвей.

– Эмпатическая гиперчувствительность, — ответил Приликла. — Эмоции, излучаемые тобой, остальными медиками и членами экипажа, чрезвычайно сильны. Я ясно ощущаю чувства лейтананта Чена, находящегося в энергетическом отсеке, чувства остальных членов экипажа, которые находятся в отсеке управления, хотя они довольно далеко от меня. Вполне закономерные чувства разочарования и сожаления, вызванные неудачей спасательной операции, доходят до меня с ужасающей интенсивностью. Мы и прежде сталкивались с подобными трагедиями, друг Конвей, но такая эмоциональная реакция на состояние существа, которое нам совершенно не знакомо, такая реакция… она…

– Короче говоря, — прервал его Конвей, — мы все жутко расстроены. Пожалуй, сильнее, чем следовало бы, и наши чувства носят кумулятивный характер. А ты, обладая повышенной чувствительностью к эмоциям, ощущаешь их более сильно. Этим и может объясняться твоя гиперчувствительность.

Эмпат задрожал от усилия, которое ему потребовалось для того, чтобы выразить несогласие.

– Нет, друг Конвей, — сказал он. — Дело не в состоянии и эмоциональном излучении ЭГКЛ, как бы ни было оно неприятно для меня. Дело в обычном, обыденном излучении всех остальных — мелких вспышках замешательства, раздражения, необычных эмоциях, которые вы, земляне, именуете юмором, — все это настолько сильно воздействует на меня, что мне трудно ясно мыслить.

– Понимаю, — автоматически отозвался Конвей, хотя на самом деле ровным счетом ничего не понимал. — А помимо гиперчувствительности есть еще какие‑нибудь симптомы?

– Какие‑то неприятные ощущения в конечностях и нижней части туловища, — ответил Приликла. — Я осмотрел эти участки своего тела с помощью сканера, но никаких нарушений не обнаружил.

Конвей потянулся было за своим карманным сканером, но передумал. Без цинрусскийской мнемограммы он вряд ли бы додумался, как искать причину дурного самочувствия Приликлы. Кроме того, Приликла сам был первоклассным диагностом и хирургом, и если уж он сказал, что не нашел у себя никаких нарушений, значит, так оно и было.

– Цинрусскийцы подвержены заболеваниям только в детстве, — продолжал Приликла. — Взрослые время от времени страдают кое‑какими отклонениями от нормы неорганического характера. Симптомы, как это всегда бывает при расстройствах психики, многообразны, и некоторые из них напоминают те, что наблюдаются у меня…

– Глупости, ты вовсе не сходишь с ума! — вмешался Конвей.

Однако на самом деле он не был так уж уверен в том, что это не так. Кроме того, ему было неприятно осознавать, что чувства его прекрасно видны Приликле. Маленький эмпат снова начал дрожать, как в ознобе.

– Самый легкий путь, — сказал Конвей, стараясь обрести профессиональное спокойствие, — состоит в том, чтобы вкатить тебе хорошую дозу успокоительного. Ты это понимаешь не хуже меня. Но ты слишком хороший врач для того, чтобы ввести себе лекарство, которое, как мы оба понимаем, только снимет симптомы, но никак не ликвидирует само заболевание. Поэтому ты первым делом обратился ко мне. Верно?

– Верно, друг Конвей, — отозвался цинрусскиец.

– Отлично, — поспешно кивнул Конвей. — Кроме того, ты понимаешь, что мы не в состоянии ничего поделать с твоей болезнью до тех пор, пока не доберемся до госпиталя. Пока же мы все‑таки прибегнем к успокоительному средству. Я хочу, чтобы ты получил солидную дозу и впал в бессознательное состояние. Естественно, ты освобожден от всех медицинских обязанностей до тех пор, пока мы не найдем ответ на твою маленькую проблему.

Конвей почти физически ощущал все возражения, которые хотелось выразить крошке‑эмпату в то время, когда он бережно укладывал его на носилки, оборудованные устройством для понижения гравитации, и закреплял тоненькие ремешки. Наконец Приликла заговорил:

– Друг Конвей, — сказал он, — тебе известно, что я — единственный медицинский сотрудник‑эмпат в госпитале. Нашему пациенту потребуется обширная и тонкая нейрохирургическая операция. Если мое состояние не позволит мне принять непосредственное участие в операции, мне бы хотелось, чтобы меня разместили в палате по соседству, чтобы моя эмоциональная гиперчувствительность позволила мне следить за эмоциональным излучением ЭГКЛ.

Тебе не хуже меня известно, — продолжал он, — что операция на головном мозге у существа, принадлежащего к новому для нас виду, в большом смысле носит экспериментальный характер, что она очень, очень рискованна. Только мое эмпатическое чутье способно подсказать, верно ли пойдет хирургическое вмешательство. Став пациентом, я не утратил своей способности эмапата‑диагноста. Друг Конвей, я хочу, чтобы ты пообещал мне, что меня разместят как можно ближе к пациенту и что я буду в сознании, пока будет идти операция.

– Ну… — уклончиво проговорил Конвей.

– Тебе известно, что я — не телепат, — проговорил Приликла так тихо, что Конвею пришлось прибавить громкость транслятора, — но твои чувства, если ты не намерен сдержать обещания, будут мне видны.

Конвей еще ни разу не сталкивался с такой резкостью со стороны всегда такого робкого Приликлы. Он задумался о том, о чем просил его эмпат. Фактически тот просил, чтобы его, впавшего в состояние эмоциональной гиперчувствительности, подвергли сильнейшей эмоциональной травме в процессе длительного оперирования пациента. В связи с тем, что врачи впервые будут оперировать пациента, принадлежащего к новому для них виду, прогнозировать действие обезболивающих средств крайне трудно. На миг Конвей утратил способность рассуждать холодно, как подобает истинному клиницисту, и ему стало тревожно за Приликлу — так тревожился бы он о здоровье близкого друга или родственника.

Приликла задрожал, но успокоительное средство уже начало действовать, и очень скоро цинрусскиец потерял сознание, и чувства, испытываемые Конвеем, перестали его волновать.