Дэвид Вейс - «Нагим пришел я...»

• Название: «Нагим пришел я...»
• Автор: Дэвид Вейс
• Издательство: Правда
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1989

«Нагим пришел я…» – это биографический роман о жизни и творчестве великого французского скульптора Огюста Родена. Дэвид Вейс (хорошо известен его роман о жизни В. А. Моцарта «Возвышенное и земное») – большой мастер биографического жанра сумел создать в романе «нагим пришел я…» художественный образ Родена, нарисовать живо и интересно эпоху, в которую он жил и творил, его окружение.

---

– Роза, есть вещи, которые ты не понимаешь. Но она очень хорошо понимала, что у него есть та, другая. Долго ли еще продлится эта связь? Роза знала – ее любовь выдержит все, но ведь жизнь уходит.

Огюст не забыл о дне ее рождения, пообедал с ней и дал в подарок сто франков на новое платье. Но Роза была печальна. День рождения подтверждал, что она стареет. Не ее вина, что она старше Камиллы.

Но Роза хотела быть хорошей женой и сказала:

– Ты продал довольно много скульптур после выставки?

– Несколько штук.

– И по лучшей, чем раньше, цене?

– Да, немного лучшей. Но эти сто франков не значат, что мы можем сорить деньгами. Как я уже сказал Дега и Прусту, мы бедны по-прежнему.

– Хотя ты и держишь столько мастерских?

Он печально посмотрел на нее. Бедная Роза, разве может она понять, что ему нужно. Совсем потеряла голову из-за его, как она считает, греховной связи с Камиллой, ревность совсем ослепила ее, даже не видит, насколько это глупо.

– Говорят, что ты мог бы зарабатывать большие деньги, не будь ты таким упрямым.

– Кто это тебе сказал? Маленький Огюст?

– Нет. Маленький Огюст не ходит в мастерскую с тех пор, как ты ему запретил.

– Я не запрещал. Просто сказал, что если приходит, надо работать наравне со всеми. Но твой сын не любит работать. Даже в армии так и застрял в рядовых. А после армии живет на деньги, что ты ему даешь.

– Потому что ты не даешь ничего.

– Да он их пропивает или пытается соблазнить на эти деньги натурщиц. Я бы платил ему жалованье, но пусть работает. Ему не быть художником, хотя рисует он неплохо. А он предпочитает бездельничать, что куда проще. Даже не желает жить дома, должен, видите ли, жить на Монмартре. Ты сама подумай, ведь, работай он в мастерской да живи дома, тебе не пришлось бы платить, чтобы за мной шпионили, обо всем бы тебе сам докладывал.

Тут Роза расплакалась, и это вконец расстроило Огюста – он был бессилен перед ее слезами. И все осталось по-прежнему – Роза боялась донимать его просьбами, понимала, что это бесполезно.

2

Через несколько дней правительственный комиссар общественных работ приказал Министерству изящных искусств установить копию памятника Гюго в Пантеоне, чтобы выяснить, насколько он отвечает своему назначению. Комиссар общественных работ, представляющий город Париж и поэтому, естественно, враг министерства, которое представляло Францию, не сказал, в чем состоит это назначение.

А министерство, вместо того чтобы поставить в Пантеоне гипсовую модель памятника, которая была на выставке в галерее Жоржа Пти, не послушалось совета Огюста и поручило студенту из Школы изящных искусств сделать копию памятника Гюго, сидящего на скале, из папье-маше. Огюст был приглашен в Пантеон вместе с комиссией от министерства и комиссаром общественных работ.

Огюст стоял у входа в Пантеон и глазам своим не верил. Копия, сделанная студентом Школы изящных искусств, оказалась бесформенной массой из папье-маше и картона. Фигура Гюго на утесе была как манекен в витрине магазина. Памятник установили слишком высоко, без учета перспективы. Сама же манера исполнения, лишь кое-как передающая внешнее сходство, была явным подражанием идолу Школы изящных искусств Бугеро. Огюст подумал, что никогда в жизни не видел ничего более отвратительного. У него потемнело в глазах. Они осквернили и Пантеон и его произведение.

Несколько минут царило полное молчание. Затем председатель комиссии министерства извинился перед комиссаром общественных работ.

– Памятник еще не совсем закончен, в законченном виде он будет выглядеть прекрасно.

Комиссар сказал:

– Могут возникнуть и другие трудности. И тут Огюст не выдержал:

– Это невозможно. – Ему хотелось крикнуть, что это вульгарно, бесстыдно, непристойно, но он боялся напугать их. Он просто сказал:

– Работа студента чересчур примитивна, декоративна, словно гигантский плакат. Для Мулен Руж, может, и сойдет, но для Пантеона – ни в коем случае. И потом памятник установлен слишком высоко.

– Слишком высоко? – повторил комиссар. – Он установлен в соответствии с указом об общественных памятниках. Вот только поймут ли его?

– Конечно, нет, – сказал Огюст. – Скульптура, в отличие от живописи, обозрима со всех сторон, поскольку скульптор вкладывает свое искусство в создание произведения в целом – анфаса, профиля и спины. А это не скульптура, а живопись.

– Я согласен, – сказал комиссар. – Это неуместно. Многие скульптуры мосье Родена я сам желал бы приобрести, но эта никак не подходит для Пантеона.

Огюст ждал: возможно, комиссар все-таки понял его замысел.

Комиссар сказал:

– Мосье Роден, ваше толкование образа Гюго драматично, и когда смотришь на него, взгляд не отдыхает. Гюго у вас слишком напряженный, слишком обнажен. Это не отвечает нашим замыслам. Мы ценим ваши усилия, но хотели бы получить нечто такое, на что наши сограждане смотрели бы без смущения.

Огюст молчал. Он уставился на свои руки, словно это они его предали. Пантеон дохнул на него могильным холодом. Не дожидаясь дальнейших замечаний, он бросился вон. На улице начинался дождь, но он не мог вернуться в мастерскую и несколько часов бродил по набережным; он промок до нитки, все тело ломило от холода. Ледяной ветер пронизывал насквозь, а он все ходил и ходил. Смотрел на знакомые баржи, укрывшиеся под мостами от ливня. Сегодня даже на Новом мосту ни одного рыбака.

Придется упрятать памятник Гюго в сыром подвале у привратника, где он будет распадаться на части, как труп.

Огюст все шагал и шагал по набережной.

3

Когда через неделю Пруст пришел в мастерскую на Университетской, Огюст был бледен и равнодушен. После надругательства над памятником Гюго он не мог ни на чем сосредоточиться.

Пруст сказал:

– Вы знаете, я вам друг, дорогой мэтр.

«Мягко стелет», – подумал Огюст, а вслух произнес:

– Знаю, Антонен. Вы-то в этом вполне уверены. Пруст пропустил замечание Огюста мимо ушей, помедлил, словно набираясь решимости, и, наконец, спросил:

– Комиссия вам уже написала?

– О чем?

– О памятнике Гюго. Они очень огорчены осмотром на прошлой неделе.

– Огорчены? А я, думаете, нет? Копия, которую они сделали, отвратительна.

– Знаю. Это не ваша вина. Поверьте мне, они вам сочувствуют. Но факт остается фактом, они решили, что помещать обнаженную фигуру Гюго в священном Пантеоне немыслимо. Комиссар, за которым решающее слово, сказал, что он неуместен в Пантеоне.

– Видимо, за всем этим опять стоит Гийом.

– Многие, не только он. Комиссар слышал, что, когда ваш Гюго выставлялся в галерее, было много протестов.

– Гюго не был святым.

– Но люди испытывали смущение, глядя на вашего Гюго.

– И я испытывал, глядя на живого Гюго. Но это не относится к делу. Разве кто-нибудь смущается, глядя на Венеру Милосскую и другие обнаженные античные статуи?

– Мы не знали их как живых людей.

– Но разве обнаженный Гюго – такое постыдное зрелище? – воскликнул Огюст. – Ведь сам Гюго гордился своей мужественностью. Или он занимался любовью в одетом виде?

И прежде чем Пруст успел ответить, Огюст указал на гипсовую модель:

– Взгляните на его торс – гладкий и крепкий, как скала, – это воплощение человеческой силы. Гюго остался бы доволен.

– Не отрицаю, фигура великолепна. Но они хотели бы видеть Гюго более похожим.

– Изображение – это не область скульптуры, а область литературы.

– Дорогой мэтр, вы же сами говорили, что памятник Гюго должен быть предназначен для широкого обозрения.

– Итак, вы отдали меня в руки моих врагов, позволив Школе изящных искусств соорудить копии моей гипсовой фигуры Гюго из картона и папье-маше. Моне был прав, отказавшись от ордена Почетного легиона. Вы дали его мне, чтобы связать по рукам и сделать покладистым.

– Я ваш друг, но Институт все еще возглавляет официальное французское искусство, и мы в министерстве должны быть осторожны.

– Почему мне дали орден? По ошибке, наверное.

– Так и говорят в Институте и Школе изящных искусств. А в Академии утверждают, что ваш памятник Гюго – позор. Мы должны это опровергнуть.

– Опровергнуть? Чепуха. Лекок так и назвал «Гюго» – голым и сказал, что я на правильном пути.

– Лекок был прекрасным учителем, но в официальных кругах к его мнению не прислушиваются.

– Лекок был прав. А этих студентов-скульпторов надо посылать в школы, где учат набивать чучела, там они постигнут иконографию, которой вы поклоняетесь.

– Я не поклоняюсь. Дело в том, что сейчас идет борьба за то, чтобы дать вам возможность оправдаться.

– Оправдаться? – Это оскорбило Огюста.

– В министерстве очень обижены на вас за «Врата ада». Поговаривают о том, чтобы потребовать с вас деньги, если вы их вскоре не закончите.

– Я уже потратил на «Врата» больше, чем получил.

– Они хотят получить «Врата».