Мюррей Бейл - Эвкалипт

• Название: Эвкалипт
• Автор: Мюррей Бейл
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-16472-3

Однажды некто Холленд засадил множеством эвкалиптов свое поместье в Новом Южном Уэльсе и заявил, что выдаст красавицу-дочь лишь за того, кто сумеет правильно распознать все сотни разновидностей этого зеленого символа Австралии. И пока один ухажер за другим отсеиваются, случайно встреченный девушкой бродяга рассказывает ей историю за историей — о несбывшихся возможностях, об утраченной любви.

Впервые на русском — ярчайший образец австралийского магического реализма. Готовится экранизация с Николь Кидман и Расселом Кроу в главных ролях.

---

Зачины историй, вынесенные из глубины веков, странно успокаивали. Уж так за ним, за рассказчиком, повелось. «Жила-была у подножия темной горы старуха…» «С годами качество чудес пошло на убыль…»

«Одиннадцатого числа, ближе к ночи…» «Жил один человек, который…» Слыша эти древние сочетания слов, Эллен улыбалась про себя и возвращалась к деревьям — а там становилась задумчивой и принималась хмуриться: вот вам еще одна интерпретация дня, что сменяется вечером, а затем и ночью.

Замерев в неподвижности, Эллен пыталась расшифровать сам облик историй, даже контуры плантации обводила взглядом, а порою пыталась рассмотреть их с воздуха, вроде как аэроснимок, будто тем самым могла обнаружить в них скрытую логику.

Во многих историях речь шла о дочерях либо о женщинах, которым просто-таки необходим мужчина. Женщина встречает мужчину — и тут происходит какое-нибудь несчастье. Долго это не длится. Со всей определенностью историй про женщин было куда больше, чем историй про мужчин, в этом Эллен уже убедилась. Даже считать нет надобности. Дочь, как ни крути, так и не обретает независимое бытие. А вот отцы в мире историй занимают позицию сильную, непоколебимую. Во многих историях говорилось об отце либо о том, как он напрочь вычеркнул дочь из памяти; отсюда — нотка невыразимой грусти. Зачем незнакомец ей все это рассказывал? Женщины словно искали или ждали чего-то еще, чего-то, в сущности, неопределенного, но тем не менее иного, вроде как окончательного решения где-то в другом месте или с другим человеком — это Эллен поняла и признала сразу. Были женщины, ведомые собственным представлением о надежде. Таких Эллен не могла не уважать. Все они жили и действовали в некоем ореоле света, повиновались своим представлениям о верности чувству. Да, как правило, Эллен нравились женщины из рассказов незнакомца. Под эвкалиптом-пряхой он, помнится, засунув руки в карманы, повернулся к ней и молвил, прикрыв глаза от солнца: «У побережья штата Виктория жила жена смотрителя маяка; она пристрастилась запускать воздушных змеев. Совсем молоденькая, детей у них не было. Целыми неделями она никого, кроме мужа, не видела. Съестные припасы — муку, чай и сахар поднимали из крохотной темной лодчонки на веревке в плетеной корзине и втаскивали корзину через оконце. Муж был намного ее старше; от него, бывало, неделями слова не добьешься. Молодая женщина запускала змея со скал у основания маяка — и чувствовала себя счастливее, чем когда-либо. Однажды муж глянул вниз, накричал на нее, и она так испугалась, что упустила змея — змея, сделанного в форме горестного женского лица. Змей взвился в небо — и запутался в мачте проходящего корабля. Капитан был юн, только-только борода начала пробиваться. Это было его первое назначение…»

«Ну, и чего ты смеешься?» — Тут рассмеялся и он: в тот день незнакомец положил руку ей на бедро.

Угасая, Эллен словно истиралась, а порою этак странно росла — на целую милю; лежа в постели, она копила истории, что естественным образом вбирали в себя разные аспекты личности самого рассказчика. Он никогда не ссылался на общедоступные сведения, разве что обронил как-то раз: «эрудицию, пожалуй, переоценивают. Вообще-то все дело в хорошей памяти».

И тем не менее для того, чтобы рассказать все эти истории, незнакомцу необходимо было знать названия очень и очень многих эвкалиптов; это Эллен поняла, лишь неподвижно лежа в постели. Малли «Виктория-спрингз» выпирал сквозь южную ограду; так вот, видовое его название — эвкалипт выпяченный, Е.prominens, ежели верить рассказчику. «Есть один маленький городишко — я забыл где, — он еще славится своим шиповниковым медом и миниатюрными, темнобровыми женщинами; а замочные скважины там в форме сердечка…» Одна история следовала за другой, то теряясь среди деревьев, то вновь выныривая на свет — о эти противные деревья, от них помощи не дождешься! На Спаркл-стрит в Блэктауне (мэры дальних предместий Сиднея любят похваляться своим талантом придумывать названия!) один человек сделал татуировку всем трем своим дочерям. Одну украсил изображением цветка чертополоха, другую — розой, а старшую — миниатюрным телефончиком… Е.melanoleuca, эвкалипт черно-белый. Где-то еще один коммивояжер переквалифицировался в оптового торговца яйцами: женился на тощей мегере, которая рожала ему веснушчатых детишек и при малейшем разногласии била тарелки.

Порою получалось обойтись вообще без истории, хотя Эллен как раз предпочитала, чтобы история была. Серый эвкалипт из южных областей Квинсленда зовется «кожаной жакеткой», такие толстые у него листья. И незнакомец не преминул отметить: байкеры верхом на своих тяжеленных драндулетах — не что иное, как современный, неизбежный эквивалент средневековых конных рыцарей. Ведь байкеры тоже сгибаются под тяжестью защитного снаряжения, шлема и забрала, а ноги их упираются в стремена. Машины, которыми они управляют, срываясь с места небольшими отрядами, мощны и задрапированы в кожу и цепи; большой мотоцикл — это двойник могучего скакуна, исполненного грозной силы и пышущего жаром. Эллен собиралась было спросить про крохотный рубец под глазом у рассказчика, сиречь полюбопытствовать насчет Предыстории Шрама, ибо история там явственно прочитывалась, но незнакомец уже перешел к следующему дереву.

Сколько безмятежной неопределенности в том, чтобы вот так просеивать воспоминания! Происходит это на полубессознательном уровне, у самой поверхности бодрствования, выше которой разливается свет: девушке казалось, будто она медленно гребет себе по мелководью своей собственной внутренней реки.

Время от времени в комнату к ней заходили отец и прочие: они отбрасывали тени. Эллен испытывала что-то вроде благодарности, когда грубая, шершавая отцовская ладонь накрывала ее кисти; в соприкосновении с этой мозолистой шероховатостью девушка словно бы размягчалась еще более. В его ладони ее рука казалась крохотной пташкой.

Ближе к полудню раздался голос мистера Грота, еще более громкий, чем обычно: он возвещал победу. По всей видимости, мистеру Гроту хотелось войти прямо к ней и отпраздновать это событие. А как бы он тогда себя повел?

Эллен закрыла глаза и отвернулась к стене.

35 RAMELIANA[63]

В начале 1920-х годов одного молодого француза из Лиона тесть отправил в командировку в Австралию. Француз оставил в Лионе юную жену и дочку едва ли шести месяцев от роду.

Поездка его ждала долгая и захватывающая — такое приключение раз в сто лет выпадает. Холмистые очертания Австралии в синеве южного океана манили загадочной пустотой. Молодой человек в жизни не встречал никого, кому бы довелось там побывать. На Кубе, на Таити — сколько угодно, но не в Австралии. Разве что один русский эмигрант, подвизавшийся в тренерах по теннису (с ним наш француз встречался в общих компаниях), уверял, что во время последнего сердечного приступа перед глазами его мерцал и переливался пресловутый гигантский, соломенно-желтый контур.

А теперь он сам вот-вот там окажется!

Во многих отношениях молодой человек подходил для такой поездки ну прямо-таки идеально. Сухощавый, темноглазый, с чуткими подвижными пальцами. Любопытства ему природа отпустила так много, что получился своего рода мечтатель; в придачу, подобно столь многим французам, он поразительно чувствовал deserts[64] , кристальную чистоту пустоты и все такое прочее, и ощущения свои выражал в длинных, вдохновенных монологах, тестя слегка смущавших. При всем сходстве с пустынной необжитостью Сахары и крайней малонаселенностью, Австралия, как мы уже знаем, может похвастаться довольно обширным лесным покровом, и тени в ней много — с таким-то обилием эвкалиптов, куда ни глянь, а в так называемых пустынях еще и акации растут. Не зная, чего ему ждать, молодой человек засунул в чемодан флягу и кристаллики для очистки воды.

Он попрощался с женой; та, плача, помахала ему безвольной ручонкой их заспанной дочери; тесть повторил последние наставления.

Молодому человеку надлежало сфотографировать аборигенов в естественных условиях, в частности уделяя особое внимание их кухне, обрядам инициации и брачным ритуалам, восходящим, по всей видимости, к каменному веку; и по ходу дела записать как можно больше мифов и легенд. Тесть планировал открыть на окраинах Парижа этнографический музей, где прихотливую мифологию аборигенов можно было бы слегка упорядочить и тут же продемонстрировать фрагменты их повседневной жизни — все под одной крышей.

Плавание прошло благополучно; молодой француз сошел на берег в Брисбене. И, не задержавшись, двинулся в глубь материка.

В его письмах к жене рассказывалось о зубной боли и одиночестве, и о том, как трудно отыскать настоящих аборигенов, живущих в лучших традициях каменного века. Он объяснялся жене в любви, как и подобает молодому французу, и сочинял коротенькие послания для дочурки, хотя та, конечно же, была еще слишком мала и читать, не говоря о том, чтобы писать, не научилась. Для тестя он аккуратно записал со слуха несколько легенд и мифов, в частности о том, как ворона стала черной (поначалу, оказывается, оперение ее было белым), и приложил несколько пробных набросков на предмет составления словаря аборигенов.