Мишкет Либерман - Из берлинского гетто в новый мир

• Название: Из берлинского гетто в новый мир
• Автор: Мишкет Либерман
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1979

Книга М. Либерман является хорошим вкладом немецкой писательницы в дело формирования общих ценностей человеческого общения и общежития для всех стран социалистического содружества, в дело социалистической интеграции, укрепления дружбы и сотрудничества между народами СССР и ГДР, в дело разоблачения всевозможных антикоммунистических и антисоветских измышлений и небылиц западной и пекинской пропаганды. Особую роль в этом вкладе играют те разделы мемуаров, где рассказывается о трудной, но благородной работе германских антифашистов и коммунистов с немецкими военнопленными в Советском Союзе. Несмотря на все трудности, первые разочарования и сомнения, немецкие коммунисты вместе со своими единомышленниками? советскими друзьями глубоко верили в силу и жизненность революционных традиций германского рабочего класса, в революционные потенции немецких трудящихся.

---

Неожиданное прощание

Мой друг Миша Госман и его жена собирались в далекое путешествие. Он пришел ко мне, чтобы пригласить меня на прощальный вечер. Меня огорчало, что этот прекрасный друг уезжает так далеко. А Миша был огорчен еще больше. Он сидел на уголке стула, вертел свою шапку в руке, пытался что-то сказать, откашливался, смотрел на пол, снова предпринимал попытку что-то сказать и? молчал. Как робкий жених из комедии Чехова. «Ты ведешь себя как-то странно. Что с тобой, Миша?»? спросила я.

Тихо и запинаясь, он наконец выдавил из себя: «Не поедешь ли ты со мной? Я-я-я тут же разведусь. Я так люблю тебя, без тебя…»

Меня как током ударило. Что угодно, но этого я совершенно не ожидала. Миша Госман был для меня другом и не больше. Я бывала у него в доме. Каждый раз, когда приходила, его жена готовила для меня что-нибудь особенное. Она была очень любезной со мной. Но не больше. Может быть, ее сердце чувствовало, что происходит с ее мужем? Но как бы то ни было, у них были хорошие взаимоотношения. Оба работали на одной и той же фабрике, в одной и той же партийной организации, имели общие интересы. Но теперь я вспомнила, что обычно он приходил в театр один. Жена не может. Сидит с ребенком.

«Нет, Миша, нет. Так не пойдет. Ты мне очень нравишься, я ценю тебя. Но любовь? Нет. Забудь. И на прощальный вечер я не приду. Тебе будет хорошо на Дальнем Востоке и без меня».

Больше я о нем не слышала.

Моя подруга Ида

Жизнь меня не баловала. Но она дарила мне много друзей. Без друзей я не оставалась. Да и что это была бы за жизнь, без друзей, даже в те молодые годы, когда обычно видишь только «его», «единственного».

В начале сезона в нашем театре появился профессор литературы. Он читал лекции о польской и еврейской литературе. Раз в неделю, часа полтора. Мы могли бы слушать и дольше. Он был великолепным оратором. Казалось, что и ему самому это тоже доставляло удовольствие. Он всегда сиял как солнце, нет, как луна в полнолуние. Его круглое полное лицо, смеющиеся глаза, лысина вызывали это сходство. Он любил шутку и иронию в беседах, был очень доброжелателен. Вообще его отличало подкупающее дружелюбие. Его лекций по понедельникам никто не пропускал, хотя этот день был у нас свободным. Профессор Эрик, корифей в своей области, переселился в Минск из Варшавы. Как марксист, он едва мог применить свои знания и способности в реакционной Польше. И вот ученый с мировым именем должен был покинуть свою родину. Он избрал своей новой родиной Советский Союз. Ему была предоставлена кафедра русской, польской и еврейской литературы. Он читал лекции в университете, у нас и в других учебных заведениях. Он был счастлив, что. может делиться своими знаниями, а его слушатели тем более.

Однажды после его лекций мы разговорились. Он пригласил меня к себе домой. Его семья жила в маленьком домике на окраине Минска. Здесь всегда было много гостей. Поэты, писатели, критики были здесь завсегдатаями. Дом его был открыт для каждого, кто искал общения с другом или нуждался в совете этого ученого, всегда готового помочь. К нему приходили без предупреждения. В отсутствие профессора о гостях заботилась его миловидная жена. Она создавала такую атмосферу, что люди охотно оставались. Сидели они в библиотеке или в садике. С хозяйкой дома или без нее, если у нее не было времени.

Ида Эрик была очаровательным человеком. Естественная, веселая, интеллигентная. И выглядела она такой нежной, симпатичной, с голубыми глазами, каштановыми волосами. Смотреть на нее было одно удовольствие. Мы подружились сразу же, как только я появилась в этом доме. И длится эта дружба до сих пор. По очереди с Эммой Вольф она посещает меня каждые два года. Профессора Эрика мы потеряли в конце тридцатых годов.

В то время Ида полностью принадлежала маленькой избалованной дочке и мужу. В повседневной жизни он действительно был рассеянным профессором. По воскресеньям мы обычно готовили что-нибудь особенно вкусное. Он этого даже не замечал. «Макс, вкусно?»? спрашивала его жена, иногда немного раздраженно. «Как? Что? Ах да! Великолепно!» Замечал он, что ест, только когда ему говорили об этом. Все равно мы вкусно готовили. В воскресные дни мы редко бывали одни за столом. Гости причиняли Иде немало хлопот, но она охотно отдавала им свои силы и время.

За пять лет до этого она была в Варшаве студенткой профессора Эрика. Он влюбился в нее. Какая это была прекрасная пара! Оба излучали так много добра. Вечера у Эриков были очень познавательными. Я многое узнала. Наслаждалась прекрасными человеческими отношениями и подлинным весельем. У них в доме много шутили и смеялись. Профессор любил общество. Каждый придумывал что-нибудь интересное.

Часто приходил остроумный, иногда радостный, иногда грустный Миша Кульбак со своим «новорожденным» творением и читал нам свои стихи. Он скорее пел их своим звучным басом. Тихо и скромно сидел перед нами большой поэт и ждал, что мы ему скажем. Его творчество всегда оказывало на нас большое впечатление, была то лирика или проза. Мы радовались тому, что можем его слышать, были ему благодарны за это. Благодарны и за то, что он выбрал наш Минск, покинув тогда капиталистическую Литву и переселившись в Советский Союз. Он очень быстро понял новую проблематику, иные конфликты между ретроградами и революционной молодежью. Поэтично и с тактичной иронией он рассказал об этом в своем коротком романе «Зельменианцы», отрывки из которого нам читал. Эта книга появилась в 1973 году и у нас, в Германской Демократической Республике. Один из моих юных друзей обнаружил ее в книжной лавке и очень его увлекся. Он подарил ее мне. Талантливого поэта Мишу Кульбака давно уже нет среди нас. Рано он ушел из жизни, очень рано. Но книги его живут. Их издают у нас.

В доме Эриков меня не заставляли играть или читать. Зато я помогала всеобщему веселью на другой лад. Я имитировала «ясновидение». Иными словами, я анализировала личности присутствующих со всеми их положительными качествами, которые я знала, угадывала или изобретала. Что касается отрицательных качеств, то тут я была осторожней. Каждый хотел подвергнуться этому «психоанализу». Все смеялись, спорили и не обижались. Или, во всяком случае, этого не показывали. Меня считали знатоком людей. Да и я в это верила. В самом деле, актерская профессия обостряет эту способность. А может быть, кое-что дал мне и отчий дом. Вот тогда, когда я прислушивалась к судебным разбирательствам моего отца. Во всяком случае, знание людей помогло мне в моей работе позже, во время войны, когда я работала с военнопленными.

Свободные от спектаклей вечера я обычно проводила у Эриков. А потом они стали меня приглашать и по воскресным и праздничным дням. Поздно вечером они провожали меня домой. «Моим домом» была малюсенькая, едва меблированная комната в крохотной деревянной постройке, с уборной во дворе. Толстая добродушная хозяйка охотно отнимала у меня время разговорами. Дом находился недалеко от Эриков. Но если шел дождь иди снег, я ночевала у них. Однажды Ида сказала мне: «Знаешь что? Оставайся совсем. Что тебе жить в твоей неуютной комнате? Я знаю, хозяйка готовит для тебя обед. А у нас ты можешь жить с полным питанием,? шутила она.? Мой муж готов отдать тебе свою библиотечную комнату».

«Это очень любезно, Ида, но мне не хотелось бы мешать Максу».

«Чепуха. Днем Макса нет, вечером тебя нет. Никто никому не будет мешать. Все наладится».

И все чудесно наладилось. Я редко встречала людей, которые были бы такими легкими в общежитии. Между нами не возникало ни малейших недоразумений. Мы жили втроем гармонично, на полном доверии и уважении и провели вместе много незабываемых часов. Это продолжалось два года. Затем профессора Эрика перевели в Киев, где в нем очень нуждались. Он должен был возглавить только что основанный институт еврейской литературы.

Киев всегда был красивым, полным жизни городом, окруженным садами и парками. Рядом протекал Днепр. А Минск выглядел деревней? кривые переулки, маленькие облупленные дома. Конечно, меня радовало, что Эрики переселяются в Киев, но, с другой стороны, мне хотелось плакать. Я осталась в их маленьком домике, ходила из одной комнаты в другую и думала: «Неужели это правда! Я? хозяйка этого дома! » А ведь мечтала я только о шкафе. Да, только о платяном шкафе. Мне так надоело все время доставать мои вещи из чемодана и гладить их. А ходить в мятом не хотелось. Все же я была тщеславна. Повсюду, где я снимала комнаты, стояли самые различные шкафы: книжные, для посуды, комоды, этажерки, маленькие, большие, толстопузые, узкие. Но никогда не попадался платяной шкаф. И вот теперь у меня был шкаф. Но меня это не радовало.

Я ни за что не хотела здесь жить одна. Год назад я еще бы могла разделить этот дом с одним человеком, с режиссером театра, но из этого ничего не вышло. По моей вине. Помешал один-единственный легкомысленный шаг. Мужская гордость реагировала на это с железной последовательностью. Он не зря носил фамилию Айзенберг, железная гора.