Мишкет Либерман - Из берлинского гетто в новый мир

• Название: Из берлинского гетто в новый мир
• Автор: Мишкет Либерман
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1979

Книга М. Либерман является хорошим вкладом немецкой писательницы в дело формирования общих ценностей человеческого общения и общежития для всех стран социалистического содружества, в дело социалистической интеграции, укрепления дружбы и сотрудничества между народами СССР и ГДР, в дело разоблачения всевозможных антикоммунистических и антисоветских измышлений и небылиц западной и пекинской пропаганды. Особую роль в этом вкладе играют те разделы мемуаров, где рассказывается о трудной, но благородной работе германских антифашистов и коммунистов с немецкими военнопленными в Советском Союзе. Несмотря на все трудности, первые разочарования и сомнения, немецкие коммунисты вместе со своими единомышленниками? советскими друзьями глубоко верили в силу и жизненность революционных традиций германского рабочего класса, в революционные потенции немецких трудящихся.

---

Кроме меня в Минске жили еще двое немцев. Коммунистка, которая была замужем за советским офицером, и инженер, работавший в тяжелой промышленности. Нас часто просили рассказать о положении в Германии, о классовой борьбе, которая там развернулась. Мы каждый раз удивлялись, как сильно верили советские люди в боевую мощь немецкого рабочего класса, как велика была их симпатия к нему. Она распространялась и на нас.

Иногда перед выступлением я шла в городской комитет партии или Центральный Комитет, чтобы получить информацию и совет. Конечно, я могла бы и обойтись, но мне доставляло большое удовольствие посещать этих товарищей. Нигде меня не задерживали. Я спрашивала, здесь ли тот или другой товарищ, затем, постучав, открывала дверь, и «большой начальник» шел мне навстречу с протянутой рукой. Наши беседы проходили так, как будто мы были давними друзьями. Мы объяснялись обычно на какой-то смеси немецкого и еврейского языка. Или Миша Госман переводил. Он знал немецкий. Многие белорусы говорили на идиш. Небольшая часть населения этой республики состояла из евреев. Доброе согласие между белорусами, русскими и евреями было само собой разумеющимся. Никто не спрашивал о национальности. А между тем не прошло и десяти лет с тех пор, как царское правительство натравливало народы один на другой и устраивало погромы. На меня все это производило огромное впечатление.

В театре я начала путать идиш и немецкий. Как ребенок, который учит два языка и путает один с другим. Но у меня был в театре хороший преподаватель по идиш. Это был белорус. Хотел стать актером, таланта не хватило, и он стал рабочим сцены. Он был самый внимательный зритель, он записывал в тетрадь все наши оговорки на сцене. А когда у нас был какой-нибудь вечер, читал из нее. Вот уж мы смеялись! Этот молодой белорус так заботился о чистоте сценического языка, что каждый раз указывал мне на мои погрешности. Дело в том, что у нас дома говорили на другом диалекте. Их ведь много.

Еврейский театр в Минске

Когда я приехала в Минск, в театре шли репетиции пьесы Эрнста Толлера «Гоп-ля, мы живем». Это была пьеса на актуальную политическую тему, о борьбе с реформизмом социал-демократии. Политический конфликт разделил семью: матушка Мюллер, последовательная коммунистка; ее сын, социал-демократ, ослеплен демагогией социал-демократического руководства; мать ведет борьбу за сына. Обоих социал-демократическое правительство бросает в тюрьму. Я видела эту пьесу в свое время у Пискатора и рассказала о ней, когда в первый раз приезжала в Минск. И вот теперь ее включили в репертуар. Мне дали главную женскую роль, роль матушки Мюллер. Я взяла в качестве прототипа Надежду Крупскую и с внешней стороны. И стала настолько похожей, что даже утром черты моего лица носили отпечаток ее внешности. Иногда я слышала, как прохожие говорили на улице: «Вот идет наша Крупская». Мне казалось, что роль мне удалась. Во время репетиций я видела это по сияющим глазам режиссера. На спектаклях об этом говорили аплодисменты. Эту роль я играла всем сердцем.

Вскоре меня ввели и в пьесы, которые шли раньше. Я получила две большие роли, одну за другой. Одну из них мне пришлось разучить в очень короткий срок. Ее исполнительница родила преждевременно. «Гирш Леккерт»? так называлась пьеса. О ее содержании я уже писала. Это была драма в стихах. Четыре акта. Выучить этот текст за три дня было довольно трудно. Стихи надо было знать твердо, присочинить на сцене было нельзя. Я зубрила день и ночь, за утренним туалетом, за обеденным столом, сидя и стоя, в полусне. В полусне заучивать удавалось особенно хорошо.

Не знаю, понимали ли зрители на премьере, как билось мое сердце? Мои коллеги слышали это наверняка. Все, у кого было время, стояли за кулисами, включая рабочих сцепы. Все переживали за меня. Суфлера в театре не было, да и до сих пор суфлеры в советском театре не приняты. Актер должен знать свою роль. Этот образ был одним из самых любимых. Противоречивый характер: чувствительный и тонкий, открытый, честный. Эта женщина попала в политический тупик. Ей предстояли тяжкие испытания. И как это бывает на сцене, большая любовь помогла этой женщине найти верный путь. Говорят, что и в жизни иногда так бывает.

Нечто похожее случилось со мной в следующей роли. Мне предстояло сыграть молодую крестьянку. Бедная мать отдала ее за корову кулацкому сынку, наглому, глупому. А в деревне тем временем началась коллективизация. Собрания, беседы, нескончаемые дискуссии. Бедняки собрались и основали колхоз. Кулаки пытались всеми средствами этому помешать. Какое-то время молодая крестьянка металась из стороны в сторону. Но в один прекрасный день она удрала от мужа и вернулась к матери. Он за ней с топором. Но мать защитила дочь: «Ну, бей! Бей! Кровопивец! Твое время прошло. Иди прочь! А то я за себя не ручаюсь!» Кулацкий сынок испугался ее угроз и ушел. Но корову взял с собой. Вскоре в дом приходит веселый, находчивый комсомолец. Он объясняет матери и дочери, какие у них права и как начать новую жизнь. И объясняет молодой крестьянке, что такое любовь. Объясняет упорно, терпеливо, до тех пор, пока она не соглашается выйти за него замуж. И все же эта пьеса не имела успеха. Слишком много было говорильни, даже о любви.

Эта роль не была большим достижением. Она не подходила мне. Больше того, я ее не понимала. На первых же репетициях режиссер мне сказал: «Знаешь что, твоя мимика, твои жесты? все это как надо. Но твоя сдержанность заходит слишком далеко. В зале тебя не поймут». Я хотела отказаться от этой роли. Но пьесу сняли с репертуара после нескольких спектаклей. Тогда я еще не знала ни деревни, ни крестьян. На селе вспыхнула классовая борьба. Кулаки уничтожали зерно, скот, инвентарь. Они терроризировали крестьян, которые хотели вступить в колхозы. Часто они нападали на агитаторов, а кое-где зверски их убивали. Они были на все способны и ко всему готовы, лишь бы защитить свою власть и свое богатство. Они хотели силой воспрепятствовать социалистическому преобразованию деревни. Они сознательно организовывали трудности в снабжении. Это почувствовала вся страна. Было нелегко. Но кое-как доставали самое необходимое, но именно кое-как. На моем самочувствии это не сказывалось. С первого дня ко мне относились как к своему человеку, как будто я выросла вместе со всеми. Да и я чувствовала себя именно так. Едва появившись в Минске, я вошла в общественную жизнь. В театре мне нравилось не только из-за больших ролей. Мне нравился коллективизм. Все обсуждали вместе? пьесу, концепцию режиссера, эскизы декораций, костюмов. Только не распределение ролей. От этого отказались, слишком много стоило это нервов и времени, особенно когда шла речь о женских ролях. Их было немного, да и теперь их немного. Распределение ролей вывешивалось на доске объявлений. Это было всегда волнующим моментом. Актеры очень дружили. Многие переженились. Если появлялись дети, они оставались обычно с бабушкой, ибо театр часто отправлялся на гастроли. Каждые три или четыре недели мы играли в другом городе. Нас ждали не только зрители, но и квартирохозяйки. Мы приезжали все время к тем же самым. Контрамарки они ценили больше, чем квартплату.

В театральном здании в Минске играли три труппы: белорусская, русская и еврейская. Все были равноправны.

По моему рассказу, наверное, можно подумать, что в Минске солнце никогда не скрывалось за тучами. Конечно, было немало трудностей и проблем. И у меня лично. Но в общем и целом политическая и человеческая атмосфера была освежающей, все переносилось легко.

Например, у меня часто случались конфликты с директором театра. Почему? До сих пор не могу объяснить. Может, его обидело, что я подружилась с семьей худрука, а не с его семьей? Он предлагал мне дружбу. А может, он, как бывший учитель, особенно следил за дисциплиной и аккуратностью, а я часто опаздывала. Не знаю, не знаю.

До театра мне надо было идти три четверти часа пешком. Трамвай только что появился. Он медленно полз по главной улице. Первую линию ввели в строй под музыку, украсили флагами. Пол-Минска оказалось на ногах. За трамваем бежали и взрослые и детишки. Я тоже собралась побежать со всеми. Но мой друг Госман взял меня за руку и усадил в один из двух трамвайных вагонов. Так что я участвовала в первой пробной поездке. Трамвай в Минске. Это было весело. Но вообще-то я предпочитала ходить пешком. Мне недоставало терпения ждать трамвая. Почти у всех были постоянные квартиры в Минске. А я снимала комнату. Как часто я себя проклинала, что не взяла из Берлина постельного белья. Теперь пришлось моим коллегам делиться со мной. Короче говоря, мои опоздания злили директора. В сущности, добродушие было его самой сильной чертой. Ему не хватало организаторского таланта. Наверное, он пытался замаскировать это ненужной строгостью. Время от времени он обращался с нами, как с детьми. Тем не менее мы многому у него научились.