Виктор Леглер - Южнее Сахары

• Название: Южнее Сахары
• Автор: Виктор Леглер
• Жанр: Путешествия и география

Леглер Виктор Альбертович. Родился в 1948 г. в городе Абакане. Окончил геологический факультет МГУ.. Работал в научных институтах на Дальнем Востоке и в Москве. В 1978 г защитил кандидатскую диссертацию по геологии Камчатки. Затем работал геологом в производственных организациях «Лензолото» и «Уралзолото». С 1990 г. в качестве геолога и горного инженера участвовал в различных проектах по разведке и добыче золота в странах Африки и Латинской Америки. Предметом научного интереса являются механизмы функционирования науки как социальной системы. В 1985 г закончил монографию «Научные революции при социализме», оставшуюся неопубликованной до 2004 г. Опубликовал ряд статей по истории науки и науковедению.

Африканские впечатления отражены в повести «Южнее Сахары», опубликованной в интернет-журнале http://port-folio.org (выпуски 65-72)

---

При этом Ава не была, что называется, «дитя природы». Ее мир был освоенной, культурной средой, такой же, как мир горожанина. Вот поле, где растет еда, вот река, где ловят рыбу и стирают белье. Вот дом, огород, дороги, тропинки, ручей,где добывают золото, лес, куда ходят за дровами и дикими фруктами. Остальная природа для нее не существовала. Неподалеку от участка и от деревни поднимался грандиозный обрыв – граница скалистого плато, которое тянулось отсюда на сотни километров к западу. Поскольку ничего специально полезного на этом плато не было, Ава там не бывала и бывать не собиралась. Как– то в выходной Андрей по российской привычке вывез ее на пикник в лес. Эта идея вызвала ее настороженность с самого начала, когда же она поняла, что Андрей собирается просидеть у костра часть ночи, то пришла в ужас и решительно потребовала отправляться домой. Андрей вспомнил тогда часто виденную им сцену сломанного автобуса на дороге. Водитель и пассажиры всегда спали прямо в дорожной пыли, так сказать, на окультуренном пространстве, и никогда – на придорожной траве.

К собственному удивлению Андрея, происходящие бурные события не повлияли на его чувства к жене и к семье. Он по-прежнему периодически звонил домой, живо интересовался делами детей и искренне утешал тоскующую, впрочем, привычную к разлукам жену. Он до сих пор прекрасно помнил счастливые дни их медового месяца, а с годами их отношения стали только глубже. Они с женой стали как бы единым нераздельным существом, где каждый из двоих мог ощущать и чувствовать, огорчаться и радоваться за другого. Нынешняя страсть Андрея к Аве не затронула его домашнего достояния, оно подпитывались из каких-то других, дополнительных источников, чем прошедшая через годы его любовь к жене, а он прислушивался к себе в этом отношении очень внимательно. Любовь не оказалась некоей постоянной величиной, вынужденно разделяемой между несколькими потребителями. Даже наоборот, он был страшно благодарен за то, что ему вроде бы как было позволено это увлекательное приключение и знал, что по приезде домой это чувство благодарности сумеет выразить себя. То есть получалась как бы чистая прибыль из ничего, ситуация, где все участники треугольника приобретали, и никто не терял. Он не улавливал в себе никакого намека на желание расстаться с женой и остаться с Авой, причем даже без участия чувства долга. Просто это было бы так же нелепо, как бросить свой дом в России и поселиться в африканской деревне. Правда, здесь подстерегала мысль, что все это не вполне честно по отношению к Аве… Дальше он не рисковал задумываться, возвращаясь к прекрасному сегодня.

Существующая ситуация имела еще одну занозу, побольше. Господствующая в России мораль, циркулирующая строго внутри мужского сообщества, позволяет и иногда одобряет любовные приключения, но категорически запрещает приносить боль жене и детям. С этой точки зрения он совершал скорее доблестный, чем предосудительный поступок. Однако, Андрей считал себя христианином. А с религиозной точки зрения он недвусмысленно совершал смертный грех. Обойти запрет было никак нельзя. Никакие софизмы типа: «Всем хорошо и никому не плохо» и ссылки на географическую удаленность супругов не могли поколебать категорического: «Если глаз твой соблазняет тебя, вырви его». Вдобавок, ситуция неминуемо влекла за собой ложь. Любой малейший намек на происходящее здесь вызвал бы дома слезы, истерики, сердечные приступы и разбитую жизнь, причем жена, может, была бы и рада этого не делать, но не смогла бы. Поэтому все можно было только яростно отрицать до последнего дня, значит, находиться всегда в стране лжи, отец которой, как известно, есть диавол. Пока что Андрей, как множество мужчин до него, отделался невнятной отговоркой, что инстинкт, в него вложенный, слишком силен, что Бог все знает, понимает и простит, а там как-нибудь.

Воспитанный, как все в советском обществе, в нерассуждающем атеизме, Андрей годам к тридцати склонился к вере. Началось все с нескольких разбросанных по его жизни случаев. Дело в том, что избранная профессия иногда приводила Андрея то под горный обвал, то на плот в бушующей реке, то на таежную дорогу в метель, и несколько раз по всему ходу обстоятельств он должен был погибнуть, но не получил даже царапины. В какой-то день он вспомнил все эти случаи сразу и увидел в них внешнее вмешательство, постороннюю добрую волю, спасающую его в нарушение его собственных планов, ведущих его к гибели. Одно вмешательство было особенно бестактным и грубым. Он шел в горах поперек склона по ровной удобной тропе, протоптанной снежными баранами, и вдруг ни с того ни с сего, что называется, на ровном месте, подвернул ногу и с размаху сел на тропу. Передохнув и помассировав сустав, он посмотрел вперед, и обнаружил, что следующий шагом он должен был наступить на узкий язык льда, пересекавший тропу, что-то вроде наледи от замерзшего ручейка. Гладкая плотная ледяная дорожка, чуть припорошенная пылью и оттого невидимая, по которой он бы неминуемо соскользнул, круто спускалась по склону и десятью метрами ниже выбрасывала его со стометрового обрыва, на острые зубья скал. Так что Андрей имел основания считать свою жизнь уже несколько раз кем-то себе подаренной. Тогда он зашел в церковь поблагодарить, а церковь встретила его таким ощущением тепла и уюта, что он захотел прийти еще. По совету подошедшего к нему священника он стал читать Евангелие. Чтение это оставляло у него странное чувство подлинности и надежности. Потом ему пришло на ум такое простое рассуждение: «То, что Бог существует, конечно, точно не доказано. Но и точно не опровергнуто. Почему же я веду себя так, будто точно знаю, что Его нет и этим подвергаю серьезному риску судьбу своей души? Жить с учетом того, что Он есть, в конце концов, не так уж трудно, а выиграть можно много».

Поэтому он стал заходить в церковь, котрая каждый раз встречала его ощутимо рассеянной в воздухе любовью, поощряя приходить еще. Правда, он остался, скорее, на пороге, чем вошел. Иногда посещал церковь, иногда молился, иногда читал Евангелие, иногда помогал кому-то. Впрочем, и это уже выделяло его из стройных рядов советских людей. В артели, за то, что он уклонился от каких-то совместных похождений к девочкам, он на время получил кличку «Отец настоятель», а однажды на него пришла какое-то представление из КГБ, и парторг объединения «Тунгусзолото» выговаривал председателю артели:

– У вас человек, который посещает церковь, находится на руководящей работе! Имеет доступ к золоту!

Председатель Андрея любил и притворился идиотом, как он часто делал при контакте с идеологическими работниками:

– Да на какой руководящей? Да он из котлована не вылезает. Всегда в тайге, в грязи, по колено в воде. Да его ниже загнать просто некуда! – отвечал он. Тем дело и закончилось.

Выросший в атеизме, Андрей был верующим, только когда помнил об этом, а помнил он не всегда. Скажем, когда он оказывался перед сложной проблемой, он сначала пытался ее решить чисто материальными средствами и, лишь исчерпав их, зайдя в тупик, вспоминал, что есть еще молитва. Для его новой подруги, наоборот, вера была естественной, как дыхание. Ава выросла в состоянии неукоснительной религиозности. Бог для нее был реальностью, такой же, как дом и семья. Она помнила о Нем постоянно, и обращалась к Нему за поддержкой в большинстве жизненных ситуаций, в самых обычных делах. Ее моральный кодекс был прочен и прост: то, что Бог хочет, хорошо. То, что Бог запрещает, плохо. Для нее в отношениях с Андреем не было сомнительных моральных моментов – сама она не имела мужа, а мужчинам законы ислама позволяют иметь несколько женщин. Она спокойно говорила: «Я люблю твою жену, люблю твоих русских детей. Я им ничего плохого не желаю, я тебя у них отнять не хочу, я за них Богу молюсь. Когда-нибудь ты меня оставишь, и к ним уедешь».

Хотя они принадлежали к разным религиям, никакого противоречия на этой почве между ними не возникало. Андрей, привыкший, как все российские телезрители, что под крик «Аллах акбар» положено размахивать автоматами и палить в воздух, был немало удивлен, узнав, что это мирный клич, означающий всего лишь «Господь велик». С другими окружающими его мусульманами у него тоже не было проблем. Они миролюбиво говорили: «Все люди молятся Богу на своем языке. Мы на арабском, другие на французском, ты на русском. Но все молятся одному и тому же Богу. На всех языках Бог учит, что делать хорошо и что плохо».

То, чего Бог велел не делать, Ава не делала категорически. Скажем, честность ее была непоколебимой. Ее можно было оставить наедине с кучей непересчитанных денег и быть уверенным, что ей даже не придет в голову что-то взять. Если ей надо было купить какую-нибудь расческу, она всегда просила у Андрея сто франков, хотя рядом на полке могла валяться куча мелочи, оставшаяся от закупки продуктов на рынке. Она была уверена, что Бог смотрит на человеческие дела и вмешивается в них по необходимости. Кроме уже известного Андрею случая с вороватым Майгой, она приводила массу других примеров из народной жизни. Многие сонгайцы не только видели примеры такого вмешательства, но и полагались на него. Часто человек, кем-то обиженный, не занимался местью или поисками защиты, а произносил формулу: «Я его (обидчика) оставляю с Богом». Подразумевалось, что Бог сам вмешается и восстановит справедливость. Удивительно, но нередко так и случалось.