Пётр Кошель - История сыска в России, кн.1

• Название: История сыска в России, кн.1
• Автор: Пётр Кошель
• Издательство: Литература
• Жанр: История
• Год: 1996
• ISBN: 985-437-143-3, 985-437-143-5

Чем антинародней и безнравственнее власть, тем острее она нуждается в службах, тайно и явно следящих за умонастроением масс. Первой такой спецслужбой явился на Руси при царе Алексее Михайловиче Приказ тайных дел. О его работе, а также о сыске, творимом Тайной канцелярией, III Отделением, царской охранкой, ЧК, НКВД и КГБ, рассказывает книга.

Данная книга является участником проекта «Испр@влено». Если Вы желаете сообщить об ошибках, опечатках или иных недостатках данной книги, то Вы можете сделать это здесь

---

В Петербурге Петрова всё время держат в охранном отделении, в какой-то роскошно обставленной комнате. Он «почётный» заключённый. Он попадает в руки к «самому» Герасимову и его подручному Доброскокову. Начинаются снова переговоры об «условиях», а наряду с этим идёт неустанное наблюдение и изучение нового будущего сотрудника. Условия Петрова об освобождении его товарищей, а в особенности Минора, признаются неприемлемыми. Вместе с этим в Герасимове всё время живёт какое-то подозрение. Он всматривается и изучает Петрова, пытается прочесть у него на лице истинные помыслы и цели. Однажды во время какого-то «дружественного» разговора Герасимов вдруг быстро поднимается, берёт Петрова за руку и подводит к зеркалу. «Смотрите, – говорит он и поясняет: – Вы мне нравитесь, очень. Но вы смотрите, глаза, глаза: они лгут». Начинает подниматься подозрение и относительно его личности: точно ли он офицер Ясненко, а не другой…

После долгих мытарств ему всё же удалось добиться доверия Герасимова. Он стал важным секретным сотрудником, его прочили в заместители Азефа. Но чем больше он входил в круг своих новых обязанностей, тем больше и сильнее чувствовал своё "глубочайшее заблуждение, непонимание и даже величайшую ошибку. Он понял всю «неприемлемость и недопустимость» своих действий, он понимал, что возврата в партию ему нет. И, явившись в комитет, он просит товарищей только об одном: «поверить в его искренность и разрешить ему, дать возможность искупить свою вину, доказать чистоту своих намерений – убить генерала Герасимова». Согласие партии было дано.

И в Петербурге совершенно самостоятельно, без всякой помощи составляет план, делает все приготовления и в ночь с 8 на 9 декабря производит покушение. Герасимова он, очевидно, не мог встретить: убитым оказался его ближайший помощник и заместитель, полковник Карпов.

Из записок Петрова:

"Ни под каким видом, ни с какими целями входить с «охранкой» в соглашение нельзя; подобный поступок не может быть оправдываем ничем, никакими расчётами пользы и выгоды. Малейший шаг в этом направлении наносит партии и страшный вред – только вред, и противоречит традициям партии и является поступком, недостойным членов П.С.Р. Входя в соглашение с охранным, рискуешь не собственной только честью, как это я понимал некогда, а честью партии, и, пожалуй, главным образом, именно честью партии, а не своей.

Я заклинаю вас, товарищи, всем святым для вас, во имя для вас всего святого и дорогого, не позволяйте в своей жизни ничего похожего на то, что позволил себе я в своём ослеплении, надеясь извлечь из этого пользу, в своём глубоком заблуждении неправильно взглянув и односторонне поняв задачи и цели, какие я преследовал. Не делайте и даже не задумывайтесь над возможностью принести пользу Партии от соприкосновения с «охранным», я заклинаю вас, я говорю, что лучше будет, если вы убьёте себя в тот момент, когда только что придёт вам в голову мысль о подобном решении. Или откажитесь от этого решения, или убейте себя сейчас же. Ибо может случиться, что уже и смерть не в силах будет избавить вас от этой ошибки, что и смерть ваша не сможет примирить, не явится искуплением вашей вины".

А вот письмо другого человека, ставшего жертвой собственной слабости:

"Милостивые государи!

Несколько лет тому назад ряд причин привёл к тому, что я стал одним из тех, чью позорную деятельность вы разоблачаете сейчас. Ни в одной партии я не состоял, ни даже в кружках, но меня удержали в гноище «охранки» и моя фамилия значится в её проклятых синодиках. Удержали, надеясь, очевидно, распропагандировать из меня «сотрудника».

Смертную тоску свою я топил в алкоголе. В одну из минут, когда воля ослабла, из меня выжали всё, что я мог случайно знать, а я действительно случайно был знаком с деятельностью одного, уже раньше сосланного и в этот момент уже бывшего в ссылке, лица. У меня вырвали ряд фамилий.

Это лицо не могло пострадать из-за меня, оно до меня пострадало; насколько мне известно, никто и другой не мог пострадать и не пострадал из-за меня. Но тем не менее переписка об этом есть.

Не чувствуя себя в силах прямо отказаться и быть высланным, чем мне грозили, я несколько раз врал такие нелепости и наконец придумал такую очевидную ерунду, что меня не тревожили больше никогда, признав, очевидно, явно неспособным.

Всё время моего касательства к гноищу московской «охранки» исчисляется 5 – 6 месяцами. И шестой, кажется, год идёт с тех пор.

Я долго не мог опомниться от этой угарной жизни, кошмаром ужаса веявшей на меня. Но время шло. Я женился, у меня есть дети. Вся моя деятельность от моего воскресения и до сего момента такова, что никто и ни в чём не может меня упрекнуть. И до моего грехопадения всякий знавший меня подтвердит, что я всегда был хорошим товарищем.

А теперь за краткую, как миг, позорную страницу своей жизни я должен заплатить ценой своей жизни.

Мне не страшен смертный приговор, который принесёт мне газета с моей фамилией, – моя жизнь полна лишь горя, нужды и забот. Нет, меня страшит участь моей жены и детей.

Я уверен, что если бы меня судил суд присяжных, то я был бы оправдан. Возможно, что ещё найдутся невольные грешники, так, чтобы не выносить им смертных приговоров, я предложил бы вам не опубликовывать фамилий лиц, давно уже прекративших свои сношения с «охранкой», и вами не допрошенных".

Но не все они столь смиренны, находятся и такие, которые держат своё знамя высоко. Они протестуют против презрения, которым клеймит их общество, они говорят: «Вы окрестили нас позорной кличкой шпиков и провокаторов; вы гордитесь тем, что вы стали свободными гражданами, что вы завоевали эту свободу. Но вы забыли о том, что вы всегда были послушной игрушкой в руках „охранки“, в руках „провокаторов“. Вы забыли о том, что вы работали немногие месяцы, а потом отправлялись в тюрьму или ссылку, а мы, „провокаторы“, работали непрерывно годами, как пропагандисты и агитаторы. Мы были членами партий, значит вы признавали нашу работу! Больше того, мы руководили вашей работой, ибо „охранка“ беспощадно выгоняла нас со службы, если мы не могли добиться в партии руководящего и ответственного положения!»

Верхарн в списках не значится

Самые сильные средства сыска выше уже изложены. Остаётся сказать ещё несколько слов о тех вспомогательных средствах, которыми располагала «охранка».

Здесь на первом месте следует поставить перлюстрацию писем, которая велась в размерах необычайно широких. По данным охранным отделением адресам «Чёрный кабинет» почтамта извлекал письма и направлял их куда следует. Письма, особенно интересные, фотографировались, после чего иногда отправлялись по назначению, чтобы можно было прочитать и ответ.

Некоторые письма поступали в агентурный отдел «охранки» в разработку. Там выяснялось, кто автор, кому письмо адресовано, наводились справки о благонадёжности обоих, а заодно интересовались и всеми именами, которые попадались в письмах. О каждом из них шла справка в адресный стол; потом околоточному предписывалось «выяснить негласно и донести подробно» о его благонадёжности.

Разработка производилась обыкновенным чиновником, который производил её чисто механически: выписывал на клочок бумажки все имена подряд и посылал о них справку в адресный стол. Благодаря этому бывали забавные справки. Так, попалось в письме имя Э.Верхарна, и чиновник строчит в адресный стол запрос, а тот пресерьезно отвечает – «не значится». Или: просит ссыльный прислать ему рубашки Иегера, а «охранка» обязательно справлялась, кто такой Иегер, а адресный стол упрямо твердил – «не значится».

Одним из существенных источников всяких сведений являлись допросы арестованных. В обычное, мирное время допросы были многократны и нудны, а во времена тревожные, как в 1905 году или после покушения, допросы велись и с пристрастием. У всех ещё в памяти знаменитый рижский застенок; известно также, что смерть фабриканта Шмидта в 1905 году в Москве осталась весьма загадочной. Нечего говорить о тех нравственных пытках, в которых они были мастерами. Если, бывало, не даёшь показаний, то вызывали кого-либо из близких людей, жену или мать, и «под секретом» говорили: «А знаете, его дело плохо, грозит смертная казнь… Единственное спасение для него – это откровенное признание, пусть укажет всех, кто его погубил, кого он знает…» И насмерть перепуганная мать идёт на свидание с тем, чтобы склонить к откровенному показанию…

Есть ещё богатейший источник всяких сведений для «охранки». Это – доносы частных лиц и анонимы, любители сыска и просто «штучники», которые приходили и доносили, получая за это свою мзду – 3 или 5 рублей, смотря по ценности сообщённых сведений, в получении которых расписывались тут же, на собственном заявлении.

Добровольными помощниками были представители всех классов: архиереи, студенты, хоругвеносцы, профессоры, прислуга, люди всех рангов, положений и состояний. Ниже приведены образцы таких донесений, эти живые документы подлости души человеческой.